Владимир Бардин - В горах и на ледниках Антарктиды
Мой научный энтузиазм только усиливает всеобщее недовольство. Будкин ворчит, он вообще к моей программе относится скептически. Ребята выговаривают Михалычу: переработали они в маршруте больше 8 часов, налицо нарушение трудового законодательства.
Михалыч только в усы ухмыляется, мне ободряюще подмигивает, его такими разговорами не заведешь. Мне же грустно становится. Смотрю я на ребят, и кто-кто, мой Гриша, который раньше за двоих работал и никогда не жаловался, теперь из-за какой-то пары лишних часов кипятится. А ведь знает прекрасно, что не нормированный у нас день, что действовать в полевом лагере приходится по обстановке, и все здесь решает начальник.
Через час мы уже в лагере. Вот и позади первый маршрут.
Вершина
Второй маршрут Михалыч спланировал на вершину, в дальнюю от лагеря южную часть массива Мередит. Сначала я не собирался туда, хотел начать изучение близлежащих морен, но в последний момент передумал: другого случая попасть на самый верх вездеходом не будет. А ведь вершина, вознесенная над окружающими льдами,- особый мир. Ледники внизу у подножия скребут, обдирают склоны, засыпают их грудами обломков, но даже самые мощные ледяные валы, очевидно, не достигали вершины. Значит, сквозь весь ледниковый период, а в Антарктиде он длится многие миллионы лет, макушки высоких гор сохраняли свое господствующее положение, оставались скалистыми островками в океане льда. Впрочем, не все исследователи с этим согласны. Один из австралийских геологов, работавший в этих местах, утверждал, что оледенение перекрывало даже вершины. Это стало бы возможным, если бы уровень ледникового покрова в долинах был не на 600, а по крайней мере на 800-1000 м выше современного. Или если сами горы в то далекое время были не столь высокими.
Оперировать событиями в масштабах миллионов лет - все равно что решать уравнения со многими неизвестными. И тут неизбежны различные взгляды, подходы, противоречивые концепции. Многие вершины в горах Принца Чарльза имеют сглаженный выровненный характер. Уступ Моусона, например - столообразное плато, да и на горе Мередит есть прекрасно выраженные выровненные площадки.
Когда такие выровненные поверхности встречают внизу под чехлом ледниковых осадков, большинство исследователей без колебаний утверждают, что они выработаны ледником. Это кажется само собой разумеющимся фактом, ведь лед может действовать на породы как бульдозер. А если помножить это действие на время, на те миллионы лет ледникового периода, то рельефообразующая роль ледников будет выглядеть грандиозной. О том, что лед производит могучую работу, можно судить хотя бы по вчерашнему маршруту - весь восточный склон горы Мередит засыпан грудами обломков: все эти миллиарды камней принесены ледником! Нет ничего удивительного, что на основе первого знакомства с рельефом здешних гор сразу же задумываешься, не ледник ли придал многим вершинам выровненные очертания? В прошлой экспедиции, наблюдая горы с самолета, я думал именно так, пока мне не удалось посетить некоторые вершины. Если над этими формами трудился ледник, должны были остаться следы его деятельности - ледниковые штрихи, шрамы, валуны… Ничего этого не было. Развалы остроугольных глыб, формы выветривания на камнях, местами канавки морозобойных трещин… и только…
Составляя первую гляциогеоморфологическую карту района, я не раз задумывался над происхождением основных форм рельефа и решил наконец, что участки плоских вершин являются древними «доледниковыми» поверхностями выравнивания. Такого рода формы встречаются на разных материках. Мне помнились сырты в горах Средней Азии - равнины, вознесенные на высоты в 3-4 км в результате тектонических движений. Их происхождение не связано с деятельностью ледников.
И все же я не переставал сомневаться: вдруг упустил я что-либо в тех давних поспешных маршрутах. Ведь на работу в такого рода труднодоступных точках отводилось совсем мало времени. Можно просмотреть следы ледниковой обработки на вершинах. Порой совсем не просто их обнаружить. Даже там, где в прошлом заведомо находился ледник, не всегда удавалось найти признаки его воздействия на каменное ложе. За примерами далеко ходить не надо - в районе озера Бивер, в нескольких десятках километров от базы «Союз», прямо по соседству с могущественным ледником Ламберта есть такие участки. Почему не сохранилось там следов ледникового воздействие, уничтожило ли их время или ледник вел себя в этих местах совершенно необычным образом - оставалось загадкой. Словом, нельзя было пренебрегать возможностью вновь побывать на вершине.
Озеро Бивер в оазисе Эймери.
…Полтора часа тряслись мы в вездеходе. Занять место на крыше на этот раз никто не пожелал. А дорога оказалась сравнительно мягкой, бежала по навеянным снежникам, которых было великое множество в котловине, отделяющей наш массив от расположенной к западу горы Ланьон. По этим снежникам и вскарабкались почти на самую вершину.
Когда вездеход остановился, глазам предстала унылая равнина, почти целиком занесенная снегом. По ней разгуливал пронизывающий ветер. Из-под снега кое-где торчали каменные столбики, плоские плиты растрескавшихся кристаллических сланцев, словно по чьей-то причуде поставленные на попа. Вертикально поставленные камни - характерная черта каменистых полярных пустынь, где царствуют мерзлотные процессы.
Некоторые выступающие из-под снега глыбы полуразрушены. Выветривание придало им причудливые очертания. Даже Будкин, который не отличается вроде бы особой впечатлительностью, обнаружил среди каменных развалов слона, носорога и парочку крокодилов. Но все эти «скульптуры» образовались из местных пород, и на поверхности их никаких следов ледниковой обработки. Глыбы испокон веков находились здесь, и разрушение их под действием неумолимого времени протекало тут же. В отличие от ледниковых валунов - великих путешественников- эти камни сидни, лежебоки.
Мы прошли около километра по этой однообразной поверхности, пока не выбрались на край плато, к обрывистому склону массива Мередит. Грандиозная панорама, открывшаяся взгляду, подняла наше настроение. И ветер уже не казался таким неприятным. Я смотрел вниз, туда, где проходил мой вчерашний маршрут. Все было как на ладони. Я достал аэрофотоснимок и пометил на нем некоторые ускользнувшие в первом маршруте детали. Граница между моренами «кофе» и «какао» просматривалась отсюда необыкновенно отчетливо, подтверждая вчерашние наблюдения. Я видел, где еще обязательно нужно побывать, откуда отобрать пробы. Словно с высоты птичьего полета осматривал я арену предстоящих исследований. Уже для одного этого стоило совершить маршрут на вершину.
И еще для того, чтобы объять единым взглядом весь горный район. Конечно, более точное представление дает карта, но это совсем другое, мир строгих условностей лишенный объема и перспективы. И одно дело - изучать географию по карте, другое - самому оказаться на вершине и, задыхаясь от волнения, обозревать открывающуюся во все стороны света панораму. Видимость великолепная. Про такую говорят «миллион на миллион». Если бы Земля не была круглой, если бы повсюду был бы такой чистый хрустальный воздух, кажется, не было бы предела взгляду. На самом юге, на ярком фоне сливающихся с небесами ледников, силуэты гор - одни похожи на пни, другие - на пирамиды. Среди каменных исполинов узнаю знакомые очертания горы Рубин, на вершине которой бывал 12 лет назад. Еще южнее, в самых верховьях ледника Ламберта, массивы, до недавнего времени безымянные, а ныне горы Дмитрия Соловьева. Правее, к западу, вспарывает небосвод пик самой высокой здешней горы Мензис - 3355 м, названный в честь одного из бывших премьеров Австралии, крайне правого, кстати, деятеля. Советский геолог и глава консервативного правительства - такое соседство возможно разве что в Антарктиде.
Даль чуть покачивается, плывет перед глазами, притягивает, завораживает своей беспредельностью. С трудом отрываюсь от созерцания, возвращаюсь с высот на землю, к тому, что под ногами и то только потому, что Будкин толкает меня в бок. Его уже давно интересуют довольно странные линии на снимке, сделанном из космоса, как раз этой вершины. Он еще на судне, когда плыли в Антарктиду, мне эти снимки показывал. Что-то вроде гигантской стрелы. О следах внеземной цивилизации, знаках, оставленных космическими пришельцами, можно бы при желании порассуждать. Но Будкин - реалист до мозга костей, к фантастике относится отрицательно. Утверждает, что тектонические трещины под острым углом тут пересеклись, вот и создали стреловидную геометрию. Прав он, конечно. Но поспорить с ним хочется, тем более что обнаружить эту стрелу на местности, так сказать, в натуре, Будкину никак не удается. На снимке плато темное, бесснежное, а сейчас после недавних снегопадов все белым-бело. Под снегом стрела. Нe иначе пришельцы позаботились, чтобы Будкин тайны их не раскрыл.
