Николай Носов - Иронические юморески
Иногда поэту достаточно придумать только первое слово, и сейчас же за этим словом уже без всяких творческих потуг выстраивается вся первая строчка. Беда лишь в том, что некоторые авторы никак не могут придумать это первое слово, между тем тут и думать нечего, а надо просто начинать стихотворение со всем известного слова «ой». Попробуйте мысленно произнести «ой», и вы убедитесь, что тут же, как бы помимо вашей воли, к нему подстроятся другие недостающие вам слова:
Ой, дороженька ты моя дальняя!
Ой, цвела белым цветом черемуха!
Ой, забыть я тебя не могу!
Ой, гудут мои старые ноженьки!
Ой, я помню чудное мгновенье!
…
Сколько вы ни повторяйте «ой», каждый раз у вас будут получаться фразы, и, заметьте, все разные. После того как наберется достаточно стихотворений на «ой», можно начинать их на «ох», потом на «ах», на «эх», на «эй», на «ух» и т. д. Каждое из этих междометий придает особый характер стихотворению: «ой» — напевный, лирический, «ах» — грустный, элегический, «эх» — эпический, народно-былинный, «ох» — трагический, «эй» — призывный, исторический.
Иные поэты, наоборот, очень легко создают первую строчку стихотворения, а дальше, как говорится, ни тпру ни ну. Напишет такой поэт строку вроде: «Мой дядя самых честных правил», а «Когда не в шутку занемог» у него никак не получается. Это происходит оттого, что данный поэт еще недостаточно овладел речью. Между тем здесь особенно сложного ничего нет. Что такое эта пресловутая речь? А это не что иное, как самые обыкновенные слова, которые мы употребляем каждодневно при разговоре.
Слов много, и если брать все речевое богатство сразу, без строгой научной классификации, то возникает чувство растерянности, при котором не знаешь, за какое слово хвататься. Наука установила, что все слова делятся на имена существительные, прилагательные, числительные, глаголы, местоимения и т. п. Если отобрать слова однородные, то с ними уже гораздо легче будет справляться. Пользуясь, например, одними существительными с небольшой добавкой предлогов, очень нетрудно создать вполне приличное стихотворение:
Стог. Овин. Осокорь. Тишина.
Блеск реки под горой. Холодище!
Купыри у оврага. На небе луна.
Тень плетня на родном пепелище.
В последнюю строчку вкралось одно прилагательное, но это отнюдь не портит стихотворения.
Освоив существительные, можно постепенно вводить в стихи и другие части речи. Составив списочек коротеньких фраз, каждая из которых состоит только из существительного и глагола, можно путем расположения этих фраз в определенном порядке получить довольно звучные и действенные стихи:
Дышал октябрь. Стонала непогода.
Шумел камыш. Шепталася трава.
Скрипел осокорь. Уходили годы.
Деревья гнулись. Падала листва.
Таким образом, потихоньку да полегоньку, пристегивая к существительным глаголы, местоимения, союзы, междометия и другие части речи, можно добиться того, что стихи постепенно обрастут мясом и будут иметь вполне законченный профессиональный вид. Следует учесть, что существительные передают существо предмета и поэтому являются основой для создания поэтических картин, прилагательные придают этим картинам своеобразие, глаголы придают действенность, динамичность, междометия — эмоциональную окраску, местоимения — лиричность: «я», «она», «ты», «меня».
Наконец, последний, очень важный вопрос — рифмы. Есть немало поэтов, у которых хватает совести вставлять в свои стихотворения рифмы вроде следующих:
локти — блоки,
приказы — запасы,
крыши — ближе,
уши — лужи.
Подобные рифмы, как известно еще с прошлого века по сочинениям Козьмы Пруткова, есть «рифмы негодные и уху зело вредящие». Один наш знакомый (он музыкант и играет на скрипке в оркестре) рассказывал, что если ему попадется в стихотворении такая зловредная рифма, то он не может читать дальше, пока не исправит рифму на более благозвучную. Это у него вроде болезни. Он останавливается посреди стихотворения словно вкопанный и повторяет строки с негодной рифмой до тех пор, пока вместо «локти — блоки», «приказы — запасы» у него не получится «локти-блокти», «приказы-запазы». Только после такой переделки он может читать дальше. Смысл стихотворения при этом, конечно, теряется, так как в нем появляются такие слова, как «блокти», «запазы», «брыши», «луши», которые неизвестно что и обозначают.
Другой наш знакомый, человек от природы несколько раздражительный, сравнивал чтение таких стихов с быстрой ездой по неровной дороге, причем рифмы в этом случае он уподоблял ухабам. На ином стихотворении его, как он утверждает, изрядно потряхивает, и он не может отделаться от ощущения, что вот-вот вывалится из машины. Нужно сознаться, что такие «туговатые» рифмы, хотя и очень скребут уши некоторых чересчур музыкально одаренных читателей, встречаются все же не так часто, чтобы была необходимость кричать караул. Более распространенными являются рифмы другого сорта. Например:
стол — пол,
стоит — сидит,
удаляется — появляется,
хаживал — унаваживал,
деревянный — оловянный,
утятина — поросятина.
Такие рифмы не действуют вредоносно на слух, но и радости от них — как от козла молока. В отличие от предыдущих такие рифмы принято называть унылыми, поскольку они наводят уныние как на читателей, так и на самих поэтов.
Справедливость требует отметить, что в изученных нами поэтических томиках, помимо вышеуказанных, попадаются также вполне звучные и оригинальные рифмы. Так, один поэт неожиданно оригинально срифмовал слова «моря» и «тараторя». Другому также удалось создать комбинацию из двух слов, удивляющую своей неожиданностью: «яйцо — деревцо». Таким образом, картина здесь не такая мрачная, как могло показаться сначала. Все-таки среди словесной руды попадаются иногда и радиоактивные вещества.
Мы, конечно, сознаем неполноценность и однобокость нашего труда, так как делали свои научные выводы не на основе всего нашего поэтического богатства, а только стихов с солидным стажем лежания на магазинных полках, выдержавших, так сказать, испытание временем.
Нас успокаивает, однако, сознание того, что в каждом труде могут быть свои недостатки. Надеемся, что критика не преминет своевременно указать нам на них. Мы, со своей стороны, не собираемся успокаиваться на достигнутом, а почаще будем наведываться в книжные магазины, с тем чтобы вовремя покупать появляющиеся поэтические новинки. Накопив достаточный материал, мы проведем исследование, чтобы узнать, в чем же наконец разница между той поэзией, которая раскупается быстро, и той, которая имеет тенденцию залеживаться в магазинах. Вообще у нас большие планы.
Кстати сказать, нам бы очень хотелось провести анализ такого явления: почему, например, у Маяковского замечательно рифмуются слова, окончания которых совсем не похожи: «обнаруживая — оружие», «в слезу бы — обеззубел», «выжиг — книжек» и тысячи других, в то время как у иного незадачливого поэта не рифмуются даже слова с абсолютно одинаковыми окончаниями, например: «думает» и «хромает»? В чем тут собака зарыта?
Но не будем, как говорится, забегать вперед.
Трактат о комедии
Предлагаемый вниманию читателей трактат о комедии имеет то огромное преимущество, что составлен не специалистом в области драматургии, а обыкновенным зрителем. Известно, что самый простой, рядовой зритель разбирается в спектаклях гораздо лучше, чем любой театральный деятель, будь то актер, режиссер, драматург или даже сам директор театра. Ни для кого не секрет, как часто в театре ошибаются в выборе пьес, как носятся иной раз с какой-нибудь постановкой, разучивают роли чуть ли не по два года, строят пышные декорации, шьют дорогие костюмы, затрачивают уйму денег, шумят, восхищаются, афишируют, анонсируют, а зритель, с радостью и надеждой устремившийся на новую постановку, разочаровывается и уходит с поникшей головой и потухшим взором. Обманувшись в своих ожиданиях, он перестает посещать спектакль. В результате театру приходится снимать пьесу с репертуара, не окупив и половины затраченных на нее расходов.
Все это вполне подтверждает право зрителя высказываться по вопросам драматургии, поэтому мы без лишних слов приступим к изложению дела.
Главное, без чего не бывает никакой пьесы, в том числе и комедии, — это действующие лица, или, как их иначе называют, персонажи или герои, почему мы и начнем изложение с персонажей, использовав для этой цели свой многолетний зрительский опыт.
главный геройМы познакомились с ним лет десять тому назад. В то время это был пожилой субъект с гладким, припухшим, словно распаренным в бане лицом, из тех лиц, которые принято называть бабьими. Голова его уже начала лысеть, но лысела не с макушки, как это бывает обычно, а по краям, главным образом с затылка и от ушей. Уши у него были толстые, мясистые: каждое ухо по полкилограмма весом. Короткие ручки непреодолимо тянулись друг к дружке и привычно складывались на круглом животике. Такие же коротковатые ножки имели ту же тенденцию и, когда он сидел, складывались под стулом кренделем. Голос у него был сиплый, сюсюкающий. Дикции— никакой абсолютно. Вместо «у» он говорил «ю», вместо «с» — «ш», а «ш» у него было похоже на «с». Если не особенно вникать в разговор, то только и слышалось: «пшю-пшю-пшю-пшю». Характер ворчливый. Впрочем, ворчал наш герой без всякой злобы, а больше по привычке. В общем, это был тип, который в общежитии принято называть старым хрычом. Это прозвище не следует смешивать со старым сычом и старым хреном. Старый сыч — тоже пожилой мужчина лет пятидесяти, но он никогда не ворчит, а злится главным образом молча. Старый же хрен — это довольно безобидный старик лет под девяносто. Он уже наполовину глухой, совсем выжил из ума и поэтому производит впечатление несколько чудаковатого. Впрочем, речь не о нем, а о старом хрыче. Время стерло в нашей памяти имя и фамилию этого персонажа, поэтому мы и будем называть его здесь условно Старым хрычом, зная, что за это на нас никто не обидится.
