Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2
Поскольку все то, что я собирался сказать императору, было чрезвычайно важным во всех отношениях и имело первостепенное значение для меня самого, ибо в эту пору я меньше всего сомневался в его намерениях восстановить Польшу, то, вернувшись к себе, я поспешил записать краткое содержание нашего разговора, тщательно сохраняя собственные выражения императора.
«Я получил два ваших письма, – сказал мне император. – В одном из них вы жалуетесь на статью в русском журнале, который издается под названием «Сын Отечества», и вы правы. Я полностью поддерживаю вас в том, что нельзя очернять и подвергать нападкам весь народ и что следует всячески избегать разжигания национальной розни… Я считаю дурным тоном то, что в журнале напечатали крайне неуместную статью против поляков, но этого больше не повторится, поскольку мною отданы соответствующие распоряжения. Что касается второго вашего послания с проектом письма к князю Кутузову и обращения к польскому народу, которое я просил вас подготовить, то я прочел их с большим вниманием и интересом. Ваши соображения очень верны… Я, как и вы, думаю, что впереди нас ждут успехи, которые заставят врага покинуть наши границы. Наполеон наделал много ошибок, и мы воспользуемся этим. Провидение, прежде всего, а также суровый климат, доблесть моих войск, патриотизм и энергичные усилия нации принесут нам блестящую победу… Я также согласен с вами в том, что не следует судить о наших успехах и неудачах противника, лишь основываясь на мнении петербургского общества. Я не разделяю заблуждений тех, кто считает, что нам больше нечего опасаться, поскольку Наполеон отступил от Москвы. Нельзя отрицать того, что он по-прежнему располагает огромными ресурсами. Следует учитывать редкостный талант его генералов и мужество солдат, закаленных в ходе многих блистательных кампаний. Само Провидение пришло нам на помощь… Результаты этой войны станут такими, как мы того пожелаем. Но с нашей стороны тоже было допущено немало ошибок…»
Здесь император перечислил наиболее важные, по его мнению, военные просчеты, о которых я ничего не знал, ибо в Петербурге мы были в неведении относительно деталей военных действий и судили о них лишь по распространявшимся в обществе смутным слухам, порожденными отступлением русской армии и оставлением на поругание врагу провинций.
Все, что я услышал из уст Александра, было не только новым, но и интересным для меня. Он объяснил мне суть предложенных им военных планов и, поскольку сопровождал это не только очень верными замечаниями и суждениями, но и необычной для монарха скромностью, я не смог скрыть своего огромного удивления и восхищения, чего не позволял себе во время всех предыдущих с ним бесед.
Следует отметить, что его образованность не удивляли тех, кто близко знал его и слышал выступления императора по самым важным вопросам. Сколько раз после этого мне приходилось рассказывать разным иностранцам, ученым, государственным деятелям и выдающимся военным о воистину замечательных качествах Александра, объединившего в себе столь много достоинств, его чарующем и обворожительном личном обаянии и силе убеждения, таланте внушать доверие, глубоких и разносторонних знаниях.
После длительных рассуждений о ходе компании император продолжал:
«Вам, как никому другому, известно мое доброе расположение к полякам. Они сильно пострадали в этой войне. Мне хотелось бы, чтобы поляки смогли забыть о перенесенных за все эти годы несчастьях, которые всегда меня огорчали. Я помню о проекте по восстановлению Польши… Я поручил вам подготовить обращение к полякам… Но не находите ли вы, что публикация этого воззвания именно сейчас будет несвоевременной, равно как и обращение с письмом к князю Кутузову в предложенном вами виде. Оно по сути повторяет воззвание и будучи напечатанным и опубликованным по моему указанию в газетах с переводом на польский язык, не вызовет сомнений в его подлинности и моих твердых намерениях на этот счет. Не кажется ли вам, что время такого демарша еще не пришло и, опережая таким образом события, мы можем не достичь поставленной перед собой цели?.. Если я объявлю себя польским королем в дни, когда Наполеон со своими армиями находится под Калугой, это будет выглядеть как некое бахвальство, что не в моем вкусе. Поляки могут подумать, что я вынужден сделать это в силу сложившихся обстоятельств, потому как опасаюсь их и хочу подготовить их таким образом к исполнению своих политических и корыстных целей, что также не соответствует моему образу мыслей. С другой стороны, если верные мне поляки, предпочитающие меня в качестве короля любому другому, проявят сейчас свои чувства, они могут скомпрометировать себя, что неизбежно вызовет ненужные жертвы и преследования со стороны Наполеона во время его отступления через Польшу… Я вовсе не хочу сказать, что у меня поменялись намерения и что я отказываюсь от проекта по восстановлению Польши. Но хотел бы спросить вас, разве я не прав в своих возражениях? После того, что произошло, не может быть и речи о примирении между мной и Наполеоном… Эта война не может закончиться так рано… Кому-то из нас придется проиграть… Как только он будет прижат к стене и не сможет нанести ущерба полякам, я восстановлю Польшу… Я сделаю это, потому что это отвечает моим убеждениям, зову моего сердца и интересам империи… Знаю, что меня ждет много препятствий и затруднений на пути к достижению этой цели, но я добьюсь ее, если не умру раньше».
Можно представить себе, какое сильное волнение овладело мной, когда я услышал последние слова императора. Теперь, говорил я себе, меня нельзя упрекнуть в том, что, поддавшись на тщетные иллюзии, я с легкостью поверил в желаемое. Разве мог я после таких слов сомневаться в намерениях Александра? Разве не должен был я слепо довериться столь конкретному заявлению государя, чья честность и порядочность не вызывали ни малейших сомнений? Что могло заставить его сказать мне то, чему бы он сам не верил? Какая была в том нужда доверять свои мысли подданному и церемониться с ним?[123] После этой последней беседы почти ежедневно в Петербург стали приходить новости об отступлении французов из Москвы и крахе армии Наполеона. Петербургское общество, казалось, успело забыть об огромных потерях, недавно понесенных Россией, и поддалось общему настроению в предвкушении скорого триумфа.
21 ноября 1812 года, узнав, что после освобождения от французов Витебска, там по приказу генерала Витгенштейна были арестованы и отправлены в Петербург для последующего препровождения и заключения в Петрозаводскую крепость граф Борх, г-н Щитт и другие чиновники Витебска, я взял на себя смелость написать императору письмо следующего содержания.
«Государь,
Ваше императорское величество было, несомненно, информировано обо всем, что произошло в Витебске после вступления французских войск в этот город. Тем не менее считаю себя обязанным сообщить Вашему Величеству все, что мне удалось узнать по этому делу.
Для выполнения различных обязанностей в местной администрации французами без присяги были привлечены жители из числа оставшихся в городе. Все, кто не покинул город, потому как не успели или не имели возможности выехать, надеялись, по меньшей мере, на то, что своим присутствием смогут предупредить бедствия, коим город был бы подвергнут, окажись он безлюдным. Они намеревались отправить депутацию к Наполеону, но от его имени им было заявлено, что император готов принять в качестве депутатов лишь тех, кто присоединился к акту Варшавской конфедерации.
Возвращение русской армии в Витебск положило конец страданиям, которые испытали жители этого города и его окрестностей.
Ваше милосердие, Государь, поможет забыть ужасы войны и те четыре несчастных месяца, которые пришлось пережить чиновникам этой губернии. Они пошли на эту службу не из желания противопоставить себя Вашему Величеству, а потому что, не имея возможности выехать из города из-за внезапного отступления российских войск, почти все оказались в руках неприятеля.
Если личные доносы, коих всегда хватает в такого рода обстоятельствах, могли усугубить вину некоторых из сих чиновников, то покровительство Вашего императорского величества послужит им, безусловно, защитой.
Милостивый Государь, я припадаю к Вашим стопам не для того, чтобы защитить кого-то конкретно, а дабы просить пощады и амнистии для всех своих соотечественников, которые могли оказаться скомпрометированными.
Во всех обращенных к Вам прошениях несравненное сердце Вашего императорского величества всегда было на стороне несчастных. Не зная того, разве посмел бы я, Государь, обратиться к Вам с сим ходатайством?
Остаюсь с глубоким уважением и т. д. …».
10 ноября мне стало известно, что витебские чиновники, о которых я упоминал выше, заключены в Петрозаводскую крепость и что граф Маннуччи, которого также привезли под эскортом в Петербург, избежал этой участи лишь по причине плохого состояния здоровья. Он получил разрешение находиться в столице под присмотром полиции. Местом заключения для него был избран иезуитский монастырь.
