Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2
Умея ценить гражданские добродетели, национальный характер, благородные и высокие чувства, я вскоре осознал, что единственной целью, способной воспламенить и сплотить ваш народ, является надежда на восстановление Польши. Вначале восстановление страны входило в мои планы. Но договоры после первого раздела, политические интересы и, наконец, государственные соображения мешали этому. Когда же в результате последних войн часть Польши попала под непосредственное влияние Наполеона, я уже не мог думать о восстановлении и смириться с тем, что существует еще одна Польша, интересы которой противоречат интересам России.
Однако, откладывая исполнение плана, я продолжал трудиться во благо поляков и империи. Наполеон никогда не вернул бы Польше ее прошлое устройство и законы. Да и мог ли бы сделать это тот, кто был слишком далек от того, чтобы вернуть Европе старый порядок, а Италии, Германии, Швейцарии и Голландии – права, свободу и независимость, отнятые им самим?
И даже, если я хотел бы, преодолевая препятствия и идя навстречу вашим желаниям, восстановить из разрозненных частей Польшу, чтобы создать из нее отдельное королевство, мог бы ли я сделать это, не начав войны и не взяв на свою совесть все бедствия, которые последовали бы за этим?… Разве я не отдавал предпочтение миру и благополучию империи перед выгодами завоеваний и славой, приобретенной кровью моих подданных?
Сегодня положение изменилось. Наполеон во главе грозной армии, в которую вошли представители находящихся под его властью народов, с мечом и огнем вторгся в сердце Российской империи. Он пришел нарушить ее покой и внутреннее благополучие, лишить богатства, разрушить производство и торговлю и даже отнять независимость!
Жадный до побед, этот ненасытный завоеватель осмелился без предупреждения начать войну! Эта война стала священной для русских, так как они отбиваются от агрессора и защищают родную землю. Она имеет огромное значение для всей Европы, потому что является решающей, и от ее результатов зависит освобождение или потеря национальной независимости всех народов континента!
Поляки! Как больно было видеть ваши знамена среди преданных Наполеону когорт! Вы с нежеланием воевали в Испании против независимости народа, подвергшегося несправедливому нападению. Вы сражались на стороне человека, который устанавливал свою силу и власть через уничтожение всего того, что является святым и почитаемым в мире! Но мне известны причины, которые заставили вас делать это. Я знаю их, и вместо того, чтобы осудить ваш энтузиазм, ценю его и отдаю ему справедливость.
Куда бы ни забрасывала вас судьба, надежда увидеть возрождение своей родины вдохновляла вас и направляла ваши шаги.
Ради достижения этой цели вы не жалели ни своего состояния, ни крови, ни самой жизни. Это постоянство и твердость в убеждениях при сохранении национального духа снискали вам всеобщее уважение и навсегда привязали меня к вам.
Все кончено. Бог благословил наше оружие. Русский народ подтвердил свое мужество и свой героизм. Попытки врага не увенчались успехом. Восстановление Польши должно стать одним из главных итогов войны. Того требуют интересы империи, от того зависит счастье двенадцати миллионов поляков.
Поляки!
Как вождь народа, ведущего, как и вы, свои корни от доблестных славян, – народа, который пошел на смертный бой за территориальную целостность, независимость и национальную честь, находясь во главе армии, известной своей храбростью, доблестью, самоотверженностью, соединенный договорами на основе интересов и дружбы с Великобританией, Швецией, Испанией, Португалией и Турцией, проникнутый искренним желанием обеспечить вашу судьбу и навсегда оградить Россию от вражеских вторжений, подобных тому, что она недавно испытала, от жертв ими вызываемыми, а также желая превратить Польшу в самый мощный заслон империи, я заявляю перед небом и землею, что воссоздаю и восстанавливаю Царство Польское, объединяя под этим названием все польские воеводства и уезды, присоединенные к России в результате трех последовательных разделов 1773, 1793 и 1796 годов, включая Белостокский и Тарнопольский округа и герцогство Варшавское. С Божьей помощью я возлагаю на свою голову корону Польши, суверенной по праву, но объединенной в моем лице с Российской империей. Принимаю ее и соглашаюсь на нее для себя и своих потомков. Рассматриваю Конституцию от 3 мая 1791 года как форму государственного устройства и правления, как основной закон польского государства, на принципах которого я желаю царствовать, править вами, трудиться ради увеличения вашего счастья. Пусть до заключения мира или, по меньшей мере, до полного освобождения от врага территории Царства Польского здесь будет временное правительство с польской администрацией. Пусть здесь будет проведена всеобщая амнистия для всех тех, кто во время французской оккупации Польши был вынужден выступить или действовать против России. Пусть все те, кто, руководствуясь чистыми и бескорыстными принципами патриотизма, показал себя истинным поляком, преданным своей родине, и не продался Наполеону ради собственных амбиций и личных интересов, воспользуются не только правом всеобщей амнистии, но и рассчитывают с уверенностью на мою милость и защиту. Пусть убытки и имущественный вред, нанесенный во время войны жителям Польши прохождением или пребыванием моих войск, рассматривается как национальный и священный государственный долг, который будет тщательно компенсирован после получения необходимых доказательств.
Наконец, я заявляю, что, будучи вынужденным взяться за оружие, чтобы защитить свои земли, я не сложу его до тех пор, пока враг, изгнанный из пределов нашего отечества, не заключит славный для меня и моей армии мир, гарантируя России независимость нашего правления, свободу торговли, а мне, как и вам, поляки, существование Царства Польского с национальным и конституционным правительством.
Глава VI
Утром 30 октября, когда я размышлял над письмом, отправленным императору еще 19 октября, пытаясь предугадать последствия, а также какое впечатление произведет на моих соотечественников воззвание Александра к польскому народу и письмо императора к маршалу Кутузову, мне принесли первый номер русского журнала «Сын Отечества». Я был в высшей степени удивлен, обнаружив внизу журнальной полосы скверную солдатскую песню, изобиловавшую грубыми словами и оскорблениями в адрес поляков и угрозами пойти на Варшаву, чтобы наказать обидчиков и отомстить им.
Не дожидаясь встречи с императором, чтобы рассказать об этом, я тут же взялся за перо и спешно составил письмо следующего содержания:
Санкт-Петербург, 30 октября 1812 года.
«Ваше Величество, полагаю, что ненависть русских к французам может распространиться на всех иностранцев в войсках Наполеона, и поляки, которые дошли с ним до Москвы, не являются здесь исключением. Но, Государь, более ста тысяч поляков сражаются по сей день за Россию в рядах вашей армии, а несколько их миллионов по-прежнему остаются подданными Вашего императорского величества… С какой целью надо было всех их оскорблять в журнале, который выходит под покровительством правительства, и угрожать местью польскому народу?
Размещенные в журнале стихи, кои я взял на себя смелость приложить к данному письму, явно неуместны. Полагаю, что сейчас, когда речь идет о том, чтобы погасить былую ненависть и злобу между двумя народами, а не подливать масла в огонь, оскорблять поляков как никогда политически недальновидно.
Будучи преданным, и т. д., и т. д.»
Хорошо зная императора, я был уверен, что он не одобрит действий редакторов журнала и небрежности тех, кто несет ответственность за содержание статей. Я также был уверен в том, что он не осудит меня за откровенность и смелость, поскольку никогда не обижался на правду и не сомневался в искренности моих намерений и поступков.
Словом, я отправил письмо, не опасаясь, что оно произведет неблагоприятное впечатление, и два дня спустя получил приглашение явиться на обед к Его Величеству.
Никогда не забуду тот день 1 ноября. Я приглашен к императору и твердо уверен, что у нас состоится разговор. Нетерпение ожидания встречи было под стать моему беспокойству и волнению, когда я начинал думать о впечатлении, которое мог произвести мой проект на Александра.
За столом нас было не более десяти человек. Среди приглашенных я не увидел ни одного министра, которые приходили обычно с портфелем, дабы работать с императором, и это позволяло мне надеяться, что у Его Величества останется больше свободного времени, чтобы поделиться со мной своими намерениями. И на самом деле, после довольно короткой аудиенции с герцогом Ольденбургским император пригласил меня в свой кабинет, где я пробыл более двух часов.
Поскольку все то, что я собирался сказать императору, было чрезвычайно важным во всех отношениях и имело первостепенное значение для меня самого, ибо в эту пору я меньше всего сомневался в его намерениях восстановить Польшу, то, вернувшись к себе, я поспешил записать краткое содержание нашего разговора, тщательно сохраняя собственные выражения императора.
