Борис Джонсон - Мне есть что вам сказать
Это означает признание того, что всегда будут победители и побежденные, и если мы хотим вдохновить людей на победу – что мы и делаем, – то нам следует быть готовыми к тому, что придется заботиться и о проигравших. В этом деле мы все вместе, так как, если люди на дне чувствуют себя в потерянными и проигравшими, тогда они, скорее всего, впадут в отчаяние и пойдут по преступному пути, отчего станет плохо всем, в том числе и им.
Мне нравится призыв Кэмерона, так как он понимает огромную важность оптимизма в политике и подчеркивает, что тори – это партия энергии и возможностей, тогда как Лейбористская партия Гордона Брауна, как ни крути, всегда будет строиться на политике козней, зависти и презрения. По сути, мне в его речи понравилось все, и многое меня восхищает. Поэтому я закончу парочкой предостережений моим друзьям-«модернизаторам». Во-первых, я так и не понял, что мы понимаем под «модернизацией».
Если бы я делал выбор, я бы устал слушать, что тори поют по поводу того, хорошие они или плохие, педики или нормальной ориентации, большая у меня задница по сравнению с другими или нет, и все такое. А что это за разговоры о «переменах»? Если мой слух не изменяет мне, кто-то сказал с трибуны, что мы, тори, должны теперь поменять походку, манеру говорить и гендерный состав партии. Ну, я не думаю, что нам следует усугублять трудности национального здравоохранения и выстраивать тысячи карьеристов тори в очереди на прием к логопеду или на операцию по смене пола. С точки зрения избирателей, эта затея со сменой нашей внешности глупа, отдает нарциссизмом и не имеет никакого отношения к их проблемам. Никому нет дела, носим мы галстуки или нет, надеваем бейсболки или танцуем брейк-данс на променаде в Блэкпуле.
Им интересно, и это второй момент, как ими управляют. Мы, тори, должны прояснить, что такое новый сострадательный консерватизм, ни в коем случае не забывая о том, что, предлагая людям голосовать за нас, мы в сущности просим их взять на себя бремя налогов и трат и что наша первоочередная обязанность – это ввести новый и более разумный – и более консервативный – стиль экономического управления. Похоже, мы сталкиваемся с Гордоном Брауном в тот момент, когда результаты его деятельности кажутся все более уязвимыми. Инфляция растет, розничная торговля испытывает трудности, а он не сократил ни одного из 84 000 рабочих мест, которые обещал урезать в государственном секторе. А это значит, что госсектор продолжает расширяться, а Браун забирает все больше денег из частного сектора на его расширение. И не направляет их на повышение благосостояния или создание новых рабочих мест. И при этом никакой реформы, которая реально улучшила бы положение дел в госсекторе, не проводится.
Было бы, конечно, ошибкой идти на следующие выборы с обещанием существенно сократить рабочие места в госсекторе. С точки зрения завоевания избирателя это было бы глупо, ибо 800 000 новых чиновников, которые появились при Гордоне, имеют не только работу, но и семьи; у них голоса. Но тори не следует забывать, что миллионы людей смотрят на них с надеждой, что их спасут от сборщиков налогов, – и эти миллионы отнюдь не самые богатые, а самые бедные в обществе, и платят они смехотворную долю своего дохода в виде налога.
Конечно, тори должны вновь открыть для себя сострадательный консерватизм. Но особенно важно в следующие несколько лет показать, что вы можете проводить сострадательную политику в пользу бизнеса и предпринимательства и способны постепенно сократить расходы и налоги таким образом, чтобы это устраивало всех. Вот эту взаимосвязь мы и должны продемонстрировать. Это предстоит делать Кэмерону, и Кэмерон подходит для этой работы.
6 октября 2005 г., The Daily TelegraphКто такие британцы?
Никогда еще британцы не ощущали такой угрозы. Не проходит и месяца без новой элегии Роджера Скрутона или Питера Хитченса с названием типа «Смерть Британии» и оплакиванием нашей исчезающей древней нации. Откуда такая угроза? Существует ЕС с неутолимой жаждой гармонизации национальных различий. Есть лейбористские конституционные реформы, которые раскололи страну и вызвали волну английского национализма. Делаются попытки уничтожить все то, что сильно напоминает Британию: охоту на лис, наследственное пэрство, телесное наказание. И наконец, повсюду распространяются политкорректность и сентиментальные ценности американских ситкомов, что особенно проявились после смерти принцессы Уэльской. Страна изменилась, стала более многообразной и толерантной. Что, в общем, неплохо.
Заметьте, самые нелепые законы часто оказываются британскими.
Поздравляем! Она бельгийка
Г-н Говард, министр внутренних дел, у вас репутация евроскептика, оправданно это или нет. Позвольте предложить вам еще одну причину, почему нелепо полагать, что Британия находится сейчас в «сердце Европы». Мы, британцы, можем жить на континенте. Согласно основным положениям ЕЭС, мы можем там работать. Но если мы будем настолько глупы, чтобы завести там, на континенте, в прекрасных родильных домах детей, мы рискуем лишиться того, что, согласно вашим законам, самое ценное в их наследии. Когда я смотрю в бледно-голубые, как линялые джинсы, глаза моей семилетней дочери Лары Леттис, я просто слепну от несправедливости. Господин министр внутренних дел, моя дочь – бельгийка.
Эта убийственная правда обнаружилась в шикарных новых отделанных велюром и сосной апартаментах посольства Британии на Рю д’Арлон в Брюсселе, и тогда неловкость сгладила моя очаровательная дама, проинформировавшая меня. «Очень сожалею», – сказала Мишель Роелли, крупная бельгийка в очках для чтения с восьмигранными линзами и оправой, украшенной множеством драгоценных камней. Если бы это был один из белолицых британских чиновников, который оторвался от кроссворда, чтобы сообщить мне, что моя дочка не британка, думаю, я бы стал орать через пуленепробиваемое стекло, как пьяный в собесе.
У соседнего окошка китаец из Гонконга мистер Тань и его двое малышей с аккуратно приглаженными чубчиками находились в состоянии такого же недоумения. «Что-о-о такое?» – спросил мистер Тань служащего посольства, тоже бельгийца, помахивая тремя явно идентичными темно-бордовыми британскими паспортами. Как так получилось, что один из его сыновей британец, а другой нет? «Что нам делать?» – вопрошал он, вежливо, но безнадежно.
Следующий в очереди беглый тамилец пытался послать сообщение своим родственникам в Стрэтеме[108], что с ним все в порядке. Сразу показалось, что ты находишься на острове Эллис[109]. Именно так себя чувствуют эти бедные люди, о которых мы читаем, которые стремятся прорваться в Европу из средиземноморских стран или Восточной Европы на приливной волне?
Вот к чему мы пришли. После четырех лет усиленной работы в Брюсселе, сообщений о британских интересах в Европейском сообществе в основном для британского читателя я стал наивным? Получается, мы с Мариной, моей женой, иностранцы?
Назовите меня идиотом, если хотите, – некоторые мои родственники так и сделали, – но, пока жена была беременна, я не задумывался, что потомки двух свободнорожденных британских граждан могут оказаться иностранцами. «Да, вполне, – сказала Мишель, – ребенок может не считаться гражданином Британии», – подытожила она, рассматривая наши разные свидетельства о рождении. Причиной тому Акт о британском подданстве 1981 года Уильяма Уайтлоу[110], который вступил в действие в январе 1983 года.
Чиновник в министерстве внутренних дел был вполне откровенен относительно цели закона. Тори решительно намеревались окончательно перекрыть доступ иммигрантам из стран Карибского бассейна и Индостана. «Ваш грех, – весело сказал он, имея в виду мой грех с Мариной, – в том, что вы оба родились за рубежом». Верно, так оно и было. Но все было бы нормально, если бы наши отцы в 1964 году работали в ведомстве, которое министр внутренних дел иностранных дел сподобился определить в Примечании К как «государственную службу», например в Комиссии по сохранению могил погибших на войне или в Европейском патентном ведомстве.
Но в действительности они просто работали на Би-би-си и во Всемирном банке. В результате мы испытываем на себе позорное деление на хороших и плохих в соответствии с Актом Уильяма Уайтлоу от 1981 года. Не важно, насколько британскими были наши предки, факт нашего появления на свет в Берлине и Нью-Йорке означает, что мы просто «британцы по происхождению». А все вы, счастливые читатели, появившиеся на свет в Великобритании в семьях британских родителей, согласно ханжескому определению британского правительства, относитесь к «британцам по иным признакам, нежели происхождение»; другими словами, к истинным британцам, славным британцам, без вопросов.
