Дэвид Брукс - Бобо в раю. Откуда берется новая элита
Коммерческая культура тоже не рвалась в атаку с крупными купюрами наголо. Она подкралась коварно, во чреве троянского коня обывательской культуры middlebrow[37] и образованности. Сегодня нам сложно понять ту ярость, с которой высоколобые интеллектуалы 1950-х совершали свои нападки на образованного обывателя. Культура middlebrow тех лет проявлялась в популярной, но сравнительно приличной музыке, искусстве и литературе, примеры которой встречались в журнале Saturday Review (где не стеснялись заголовков типа «Будущее принадлежит образованным» и «Искусство дарит нам жизнь и мир»), в изданиях, рекомендованных дайджестом «Книга месяца», или в пьесах Тортона Уайлдера. Образованный обыватель потреблял высокую культуру с чувством глубокого самоудовлетворения, просто потому, что это полезно. В ретроспективе культура образованного обывателя 1950-х видится скучноватой и претенциозной, но благонамеренной и достойной куда больших симпатий, нежели сменивший ее масскульт торжествующей безграмотности.
Совсем иначе эту культуру воспринимали тогдашние интеллектуалы. Они набрасывались на нее с такой ненавистью, что волосы встают дыбом. Несколькими десятилетиями ранее Вирджиния Вулф вела ту же войну и называла образованных обывателей не иначе как «липкая слизь» и «тля зловредная». Клемент Гринберг называл их «вероломной» силой, которая «обесценивает самое драгоценное, заражает здоровых, развращает честных, и отупляет мудрых». Самая знаменитая атака была предпринята Дуайтом Макдональдом в эссе, озаглавленном «Масскульт и культура образованных обывателей», где он проклинает «липкую жижу» МоМА и Американского союза защиты гражданских свобод[38] и клеймит обывательскую культуру, не стесняясь в выражениях: «опасность», «враг у ворот», «болото».
Образованные обыватели вовсе не стремились вступать в братство идеепоклонников. Они, скорее, хотели притянуть мир возвышенных идей поближе к земле, чтоб отдать его в лапы представителей среднего класса и коммерческой посредственности. Они хотели поглотить высокий интеллект, поставить его на службу утилитарным интересам и сделать его развлечением для буржуазии. Им хотелось читать Великие Книги, чтобы производить нужное впечатление на собеседника, чтобы было чем блеснуть в разговоре. Интеллектуалам приходилось обрубать щупальца коммерческой культуры, даже если она подкрадывалась, прикрывшись репродукциями Микеланджело.
Интеллектуальные предприниматели
В почти маниакальной самоуверенности интеллектуалов тех лет есть что-то подкупающее. Верное служение миру идей – это ли не мечта? Пожалуй, книги и идеи в то время и вправду значили больше, чем сегодня. В то же время самомнение мыслителей тех лет часто было нецелесообразно. Отгородившись от деятелей реальной политики, они оторвались от действительности. Выдуманные ими заговоры и смелые заявления о текущем положении дел в ретроспективе видятся весьма смутными. Так или иначе, сегодня все это уже воспринимается, как эпоха динозавров. Нынешние интеллектуалы, вместо того чтобы защищать свою самость, отрицают различия между собой и остальным миром. Основной феномен информационного века в сопряжении осязаемого с неосязаемым: продукт сознания теперь легко становится рыночным продуктом. Потому и оппозиции, которые были так важны для интеллектуалов 1950-х, в новом веке кажутся архаичными. Сегодняшний студент, мечтающий стать интеллектуалом, смотрит на мир и не видит в нем литературных критиков, чье влияние было бы сопоставимо с авторитетом Эдмунда Уилсона или Лайонела Триллинга.
Зато он/она видит десятки звезд из академической среды, которые, пересекая границы, преуспевают и в интеллектуальной сфере, и на телевидении, и в частных консалтинговых фирмах, и на страницах популярных изданий. В 1950-х такого гибридного вида просто не существовало. Юный интеллектуал сегодня равняется на таких шестизначных деятелей, как Генри Луи Гейтс – предприимчивый профессор Гарварда, а кроме того, ведущий документальных фильмов на PBS, автор журналов «Нью-Йоркер» и Talk, не говоря уже о бесчисленных конференциях, энциклопедиях и прочих проектах, для личного участия в которых необходимо активное клонирование. Среди других ориентиров Генри Киссинджер, который от изучения Меттерниха перешел к политике, после чего стал экономическим консультантом; Стэнли Фиш из университета Дьюка, который нередко берет с собой в лекционный тур консервативного оппонента; И. Джей Дион, исполняющий роль публичного интеллектуала в растущих как грибы аналитических центрах; Эстер Дайсон, низвергающая свои теории на дорогих технологических конференциях.
В 1970-х группа консервативно настроенных интеллектуалов разработала теорию «Нового класса», в которой утверждалось, что небольшая группа интеллектуалов либеральных взглядов получила несоразмерно большое влияние на американскую культуру, захватив руководящие посты в СМИ, академических и культурных институтах. Однако с массовым расширением образованного класса провести границу между американской интеллигенцией и остальными гражданами стало еще сложнее. Пропасть между интеллектуалом и обычным человеком заросла, и ландшафт заполнили псевдоученые, полуполитики, квазибогачи. Ученый из Гарварда Дэниэл Йерджин, написав несколько книг по истории нефти, не упустил возможности открыть фирму, консультирующую компании энергетического сектора (доходы Cambridge Energy Research Associates составляют более $75 миллионов в год). Строуб Тэлботт конвертировал свои познания в области русской истории в карьеру журналиста «Тайм». Он пишет книги по истории дипломатии, публикует стихи и получил пост заместителя госсекретаря.
Экономика информационного века устроена таким образом, что одаренные люди, способные заниматься исследовательской работой, анализом, математикой, литературным трудом или любым другим видом интеллектуальной деятельности, получают невероятные возможности за пределами академической сферы. Они нужны в финансовых организациях, Силиконовой долине и в растущей как на дрожжах области экспертных оценок и комментариев к текущим событиям: в СМИ, в аналитических центрах, различных фондах, в правительстве и т. п. Работа за пределами университетов и небольших академических изданий зачастую оплачивается много лучше. Да и возможности карьерного роста не заставляют себя ждать. При этом по интенсивности интеллектуальный накал не уступает традиционным кабинетным студиям. В общем и целом дистанция между мыслью и делом стала заметно короче.
Само значение слова «интеллектуал» изменилось за последние 50 лет, как за полвека до этого изменилось понятие джентльмен. Когда-то интеллектуал был членом небольшой группы избранных. Затем это понятие расширялось, включая в себя все больше и больше народу. А сегодня практически утратило первоначальное значение – столь многочисленны и разнообразны претенденты на это звание. Нет больше тех утонченных интеллигентов, что жили со своими свитами в богемных пригородах Нью-Йорка, Сан-Франциско и Бостона. А есть целый класс образованных аналитиков, «формирующих общественное мнение», из-за которых старые богемные районы теперь вам не по карману, если вы не являетесь счастливым владельцем опциона и не получаете крупных авторских отчислений.
Университеты устраивают ковровые рассылки пресс-релизов, доводящих до нашего сведения, что их профессора готовы дать свои комментарии по злободневным вопросам в рамках ток-шоу на кабельных каналах. Писатели и культурологи возлюбили масскульт, и предметов научных конференций стали Мадонна, Мэрилин, Мэнсон, а то и Мэрилин Мэнсон. В 1950-х наивысшим успехом считалось попадание в поле зрения литературных критиков. Нынешний успех – это первый класс на трансатлантическом рейсе, в котором профессура порхает с конференции на симпозиум, зарабатывает мили и спорит, где самый дешевый дьюти-фри на свете. Интеллектуалы 1950-х обсуждали «За закрытыми дверями»[39], современные судачат о ставках в инвестиционных фондах.
Важность этих перемен не только в том, что за идеи стали платить неплохие деньги, а люди, их генерирующие, пользуются все более широкими возможностями. Изменилось самовосприятие интеллектуалов. Профессор Колумбийского университета Эдвард Саид критически относится к подобным тенденциям и в своей работе «Представления интеллектуала» описывает их так: «Основной угрозой интеллектуализму сегодня являются не вузы и фешенебельные пригороды и даже не ужасающая коммерциализация прессы и книгоиздания, а то отношение к собственной деятельности, которое я назову „профессионализмом“. „Профессиональный“ интеллектуал воспринимает свою деятельность, как средство заработка, как службу с девяти до пяти, когда одним глазом поглядывая на часы, другим он неустанно следит за соблюдением профессионального кодекса – не раскачивать лодку, не выходить за пределы общепринятых рамок, неустанно повышать собственную ликвидность, а главное узнаваемость». Нынешние интеллектуалы рассматривают свою карьеру в том же ключе, что и предприниматели. Они ищут рыночные ниши. Конкурируют за внимание. Раньше идеи были для них оружием, сегодня они воспринимаются как собственность. Они разрабатывают маркетинговые планы повышения продаж своих книг.
