Никита Кричевский - Экономика во лжи. Прошлое, настоящее и будущее российской экономики
Чили
Генезис пенсионной системы в Чили показательно иллюстрирует всю пагубность радикальных экспериментов и непродуманных изменений в национальных пенсионных системах. В Чили это проявилось в слепом потакании советам монетарных экспериментаторов из США[133], когда в 1981 г. произошел одномоментный переход от распределительной пенсионной системы, патронируемой государством, к частной накопительной системе.
Когда-то Чили было первым государством в Латинской Америке, учредившим собственную солидарную пенсионную систему (1924). Однако в конце 70-х (в последние годы существования солидарной модели) средний уровень назначаемых пенсий был весьма слабо увязан с фактической уплатой страховых взносов, что минимизировало мотивацию работников (к 1981 г. взносы не уплачивали более 30 % занятых). Недостающие средства покрывались из государственного бюджета: к 1981 г. размер субсидий составлял 63 % от суммарных пенсионных выплат, а в целом в период 1968–1980 гг. объем государственных вливаний в пенсионную систему вырос в 2,2 раза[134].
Действовавшая модель пенсионного обеспечения обладала рядом других недостатков: например, не был предусмотрен механизм перерасчета и индексации пенсий в соответствии с ростом заработных плат или инфляцией, большинство работников были лишены возможности досрочного выхода на пенсию, наконец, модель не предполагала дополнительного пенсионного обеспечения за выслугу лет.
В конце 1980 г. в Чили был принят Декрет-закон № 3.500, на основании которого 1 мая 1981 г. началась реформа государственного пенсионного обеспечения. Суть реформы заключалась, во-первых, в приватизации пенсионной системы страны, а во-вторых, в переходе от распределительной системы с установленными выплатами к накопительной модели с установленными взносами.
Отныне возраст выхода на пенсию для чилийцев стал составлять для мужчин 65 лет, для женщин – 60 лет. Тариф обязательных страховых взносов был снижен до 13 % от заработной платы (непосредственно на формирование накопительной пенсии направлялось 10 п.п.). При этом взносовая нагрузка полностью перекладывалась на работников (досрочный выход работника на пенсию в связи с тяжелыми условиями труда предполагал тариф в 14 %, 2 п.п. которых все же уплачивал работодатель). Каждый работник начал формировать пенсионные накопления на индивидуальных лицевых счетах, открытых в негосударственных пенсионных фондах, а накопления передавались в управление специализированным частным управляющим компаниям – Администраторам пенсионных фондов, создаваемым в организационной форме акционерных обществ. При отсутствии на счетах работников средств, достаточных для выплаты гарантированной минимальной пенсии, государство субсидировало выплаты, однако размер государственной помощи не мог превышать 25 % от средней заработной платы работника.
Новая пенсионная модель Чили, обладая некоторыми преимуществами (повышение уровня пенсионного обеспечения, снижение тарифов страховых взносов, право выбора УК, возможность добровольных отчислений, независимость от государственного бюджета), выявила целый ряд системных проблем, не учтенных разработчиками.
Во-первых, в новой модели не было задействовано самозанятое население, безработные, а также работающие неполный рабочий день. В результате охват работников остался практически на дореформенном уровне – 60 %. Во-вторых, повсеместно распространилась практика уплаты страховых взносов только с легальной части заработной платы. В-третьих, расходы пенсионных фондов на обеспечение своей деятельности, а также на оплату услуг частных Администраторов оказались непомерными. В-четвертых, индивидуальное накопительное пенсионное страхование оказалось более дорогим в сравнении с групповыми схемами.
В 2008 г. чилийское правительство было вынуждено ввести в действующую пенсионную модель элементы солидарно-распределительного компонента. В дальнейшем частная пенсионная система в Чили, вполне вероятно, будет национализирована, что подтверждается развитием ситуации в других латиноамериканских странах, некогда тоже приватизировавших свои пенсионные институты (Аргентина, Боливия, Доминиканская Республика, Колумбия, Коста-Рика, Мексика, Панама, Перу, Сальвадор, Уругвай). Так, Аргентина с 1 января 2009 г. уже перевела пенсионные накопления 9,5 млн застрахованных граждан в государственную пенсионную систему[135].
Послесловие
Во всех странах мира государства принимают самое активное участие в регулировании и совершенствовании пенсионных систем. Причем не только административно, но и финансово: в Германии, например, в последние годы совокупный объем бюджетных вливаний составляет порядка четверти всего пенсионного бюджета. Во всех странах активно развиваются профессиональные пенсионные системы и корпоративные пенсионные программы. Наконец, во многих странах, учитывая слабую мотивацию работников и все еще недостаточное развитие культуры пенсионных накоплений, накопительный элемент имеет обязательный характер.
Доживем ли мы когда-нибудь до тех светлых времен, когда российская пенсионная система встанет вровень с развитыми? Вне всякого сомнения. Весь ход развития российской истории, как и современные цивилизационные процессы, однозначно свидетельствуют: дни некомпетентных властных временщиков заканчиваются.
Глава 12. Либеральная ложь о 90-х и не только
Сегодня во взрослую жизнь вступает все больше молодых сограждан, для которых словосочетания «либерализация цен», «дикая приватизация» или «августовский дефолт» так же туманны, как «сталинский террор», «брежневский застой» или «горбачевская перестройка». Пройдет еще немного времени, и экономическая история страны будет переписана, цифры и факты – превратно истолкованы, а альтернативные свидетельства – расцениваться (и уже расцениваются, говорю это на собственном опыте[136]) как оскорбление или клевета. И все же молодежь должна знать правду о тех временах. Хотя бы в память о миллионах жертв – погибших в результате суицидов, насильственных преступлений, отсутствия медицинской помощи, сгинувших на чужбине или попросту не родившихся.
С некоторых пор высшие государственные деятели страны взяли моду лицемерно обвинять во всех смертных грехах лихие 90-е. Поначалу казалось, что вслед за пафосной риторикой будет дана соответствующая оценка действиям многих статусных персонажей той эпохи[137]. Но риторика предсказуемо оказалась пустопорожней болтовней. Многие из действующих лиц тех времен по-прежнему пребывают на командных политических, экономических или образовательных высотах, периодически поучая незрелый российский люд премудростям рыночного бытия. А те, кто когда-то вылетел из обоймы, спят и видят, как бы им взять реванш, вернуться и вновь ощутить сладость властного наркотика.
В публичном поведении многих российских политических деятелей, отягощенных шлейфом недавних преступлений против народа, зримо доминирует инстинкт социального самосохранения. Используется весь известный инструментарий – от создания условий для несменяемости власти и формирования положительного публичного имиджа до сокрытия украденных капиталов в потаенных финансовых уголках мира. Не остается невостребованным и мифотворчество: «Когда действительность не соответствует нашему желанию, мы изобретаем миф, который служит затем своего рода мостом между теми фактами, которые невозможно игнорировать, и теми выводами, к которым мы стремимся»[138].
В одной главе книги невозможно не то чтобы развеять исторический сумрак, но даже представить относительно полный список того вранья, которым нас закармливали все предыдущие годы. Да и нужно ли это – составлять очередную хрестоматию, когда данной тематике и так посвящены многие тысячи работ?
Однако развенчать хотя бы некоторые мифы об ушедшей эпохе необходимо для того чтобы, во-первых, привить молодежи навык объективного ретроспективного анализа, а во-вторых, понять «изучая предков, мы узнаем самих себя. Без знания истории мы должны признать себя случайностями, не знающими, как и зачем мы пришли в мир, как и для чего в нем живем, как и к чему должны стремиться, механическими куклами, которые не родятся, а делаются, не умирают по законам природы, жизни, а ломаются по чьему-то детскому капризу»[139].
Эта глава посвящается нашим детям.
Гайдаровская «шоковая терапия»
В мировой экономической литературе существует множество толкований термина «рынок». Мне наиболее близко хайековское понимание рынка как «рассеянного знания», рассмотренного через призму альтернативы: «Знание в данном смысле – это нечто большее, чем то, что обычно описывается как умения, это то знание альтернативных возможностей действия, которое человек непосредственно не пускает в дело»[140]. Рынок я определяю как способ хозяйственного взаимодействия общества или средство социальной коммуникации для удовлетворения материальных потребностей.
