Татьяна Москвина - Вред любви очевиден (сборник)
– Ты не волнуйся, – говорит Маша, внутренне разозлившись, – со мной у тебя греха не будет. Воровать не придётся.
– Я совсем о другом говорил! Совершенно тебя не имел в виду… Такое общее рассуждение…
– Мы ведь, Миша, говорим сейчас с тобой не о том, о чём говорим, правда? Ты это знаешь, и я это знаю. Давай закругляться, я устала. Мне пора домой.
– Счёт, пожалуйста! – говорит Миша официанту. – Маша, я вижу, ты на что-то обиделась. Прости Бога ради. Я дурак. Я поглупел от счастья, что ты со мной.
Официант приносит счёт. Маша берёт его и всматривается.
– Так, два пива и колбаски… с меня триста пятьдесят…
– Маша, ты не в театре. Перестань, пожалуйста.
– Что такое? – удивляется Маша. – Ты собираешься за меня платить? С какой стати? Надо беречь семейные деньги, Мишенька.
– Я сейчас стол переверну. Или разобью что-нибудь, – тихо и разъярённо говорит Миша.
– Оу, – отвечает Маша, но идёт на попятный. – Всё, проехали. Давай плати, озверевший учитель. Прямо слово ему не скажи.
Миша и Маша едут в машине, молчат.
– На Кутузовском какой дом? – спрашивает Миша.
– В районе сороковых номеров останови.
Подъехали.
– Спасибо за приятный вечер, – говорит Маша. – Надеюсь, он не повторится.
Миша с коротким стоном хватает её и целует.
– Я не знаю, что мне, драться с тобой? – говорит Маша.
– Ударило меня, стукнуло, как я тебя увидел. Пропал я, Маша, как заяц. Только ты моя, ты – моя, понимаешь?
– Пока, воспитатель, – говорит Маша, забирая цветы. – Опять не высплюсь, репетиция в одиннадцать. Хорошо, хоть спектакля нет вечером.
– Поехали куда-нибудь?
– Там видно будет.
– Где твой подъезд? – я провожу.
– Бога ради, оставайся здесь. Он любит во двор смотреть – откуда я подъехала да кто со мной.
– А, вот что, – помрачнел Миша. – Тогда счастливо тебе.
Маша машет ему рукой, уходит. Миша смотрит ей вслед.
Миша гонит машину по ночной Москве, смеётся и даже мурлыкает что-то себе под нос. Слуха у него нет никакого.
Маша возвращается домой. Юра стоит на лестничной площадке.
– Маша! Сколько просил – не ходи одна. Трудно было позвонить? Тыщу раз тебе объяснял – мне по барабану твои поклонники, и ревность тут ни при чём. Я к тебе приставлен беречь тебя, ты понимаешь? И телефон отключила!
– Да меня достаёт, что все орут по своим мобилам, как будто они в лесу. Знаешь, у меня аллергия на некоторые звуки, на противные голоса…
Маша и Юра снимают двухкомнатную квартиру, в которой уже есть следы начинающегося достатка: хорошая аппаратура. Но шкафа нет, и Машины платьица весят на кронштейнах.
– Ты ужинала? – спрашивает Юра, возясь с цветами – разобрать, расставить.
– Ну конечно. Ужинала с поклонником. Есть и в нашей горькой актёрской жизни свои маленькие бонусы…
Маша переодевается в шёлковый халатик и приходит на кухню к Юре.
– О, вот эти отдельно поставь, – говорит она, вычленяя Мишин букет из общей массы.
– Давай лучше все розы вместе, – предлагает Юра.
– Все розы вместе, а эти отдельно.
Юра что-то соображает про себя.
– А что за поклонник?
– Ты не знаешь.
– Молодой?
– Средний.
– При деньгах?
– Не знаю.
– А где вы ужинали?
Маша машет рукой.
– Тебе не всё равно? Юра, я спать пойду. Ты забыл? – я Кармен отпахала. И не лезь ко мне сегодня. Я мёртвая.
– Поцеловать-то тебя можно на сон грядущий?
Маша подставляет щёку. Юра её целует.
– Спокойной ночи, моё солнышко.
Маша собирается уходить и вдруг поворачивается к Юре, как будто хочет что-то сказать.
– Юра, а что, если…
Она видит лицо Юры – лицо человека, который с давним ужасом и отчаянием ждёт этих роковых слов.
– Что, Машенька? Случилось что-нибудь?
– Нет, ничего. Я хотела сказать, а что, если нам с тобой завтра поужинать где-нибудь в хорошем месте?
Юра переводит дух.
– Да нет вопросов!
– Ну вот, тогда придумай что-нибудь весёленькое, а я спать, спать…
Миша добрался до дому, осторожно прошёл на кухню – там лежат его тетрадки, черновики, книги. Миша листает, читает. Входит Лена. Она подстрижена и покрашена в золотисто-рыжий цвет.
– Миша, ты давно пришёл?
– Только что. А где Костян?
– Домой поехал, документы какие-то собирать. Он вроде на работу устроился.
– Куда?
– Я не поняла, он что-то темнит. Миша, а ты ничего не замечаешь?
Миша смотрит на неё с недоумением. Лена проводит рукой по голове.
– А! – догадался Миша. – Ты подстриглась.
– И покрасилась.
– Ну что, очень мило, – бормочет Миша. – Выглядишь такой свеженькой. В следующий раз можно попробовать что-нибудь посветлее. Чтоб совсем блондинка была.
– А этот цвет тебе не нравится?
– Очень нравится. Я так, на будущее говорю. Если ты уж решила экспериментировать…
Лена обнимает его, целует.
– Миша. Ну что мы с тобой так приземлились? Давай придумаем что-нибудь, оторвёмся, а?
Миша растроганно гладит её руки.
– Дурочка моя крашеная. Пойдём поужинаем завтра, Дашку возьмём. Я до семи часов с Мотькой, а потом пожалуйста, весь твой… Я посмотрю сейчас свои бумажки и приду, хорошо?
– Ты меня лю?
– Я тебя лю.
Мише снится сон. Будто идёт он по берегу моря и видит издалека Машу. Маша поёт. Он спешит к ней, выбивается из сил, но когда подходит, Маша оборачивается – а лицо у неё страшное, морщинистое. Лицо старой ведьмы.
А Маше снится, что она стоит на крыльце маленького дома и ждёт приближающегося всадника. Слышен цокот копыт. Всадник лихо осаживает коня. Это бравый Миша. Он спешивается, обнимает Машу, и тут его лицо меняется. Оно становится злым, мерзким. Миша сдавливает Маше горло, душит её…
Нечего и говорить, что оба среди ночи просыпаются с криками.
Миша в вестибюле гимназии. Выбегает, как и все ребята, Мотя. Они же спокойно ходить по школе не умеют. Матвей схватил в гардеробе свою курточку, подскочил к Мише.
– Михаил Иванович, боец Матвей Порошин по вашему приказанию явился!
– Вольно, – командует Миша. – Одеваться.
Миша и Мотя выходят из школы, садятся в Мишину машину.
– Рапортуйте, боец, о своих делах.
– По русскому четвёрка, и по истории.
– Принято. Хотя, друг мой, скажу тебе, как говорил не раз: есть две безусловные оценки, два и пять. И две условные: три и четыре. Я люблю, когда ты получаешь безусловные оценки. Тогда понятно направление работы… Так. Значит, сегодня займёмся русским. Прямо скажем, это мой любимый язык.
– Михаил Иванович, а в эрудит сыграем?
– Сыграем.
– Ура! – радуется Мотя. – А как ваша дочка поживает?
– Хорошо. Она у меня, знаешь, раннего развития. Читает, даже пишет. На танцы ходит в кружок.
– А возьмите её как-нибудь с собой, ладно?
– Ладно. Она теперь с твоим медведем в обнимку спит. Не жалко было эдакого зверя отдавать?
– Ничего не жалко. У меня куча всякого пушного зверья. Мама как приедет – везёт мешок, как будто я маленький. Не понимает, что уже всё.
– А что – уже всё? – юмористически пугается Миша.
– Сами знаете, Михаил Иванович, двенадцать лет – переходный возраст.
– Знаю, боец Порошин. Но разве только маленькие дети любят игрушки? Все любят, только зачем-то стесняются своей любви. А вот в хороших кукольных театрах работают умные люди, которые не стесняются. Давай сегодня устроим маленький театр, и я тебе покажу, что мамины игрушки – отличная вещь.
– Давайте! – соглашается Мотя.
– Итак, наши действия: обед – уроки – вольные упражнения – эрудит – бокс – театр.
– Принято, – говорит довольный Мотя.
Маша на репетиции в «Свободной опере», спорит с Герцелем.
– Лев Давидович, как хотите – это пошлость.
– Почему пошлость? Это жизнь! Девушка пишет любовное письмо. Она полна огня, мечты, она возбуждена. Я хочу, чтобы зритель почувствовал, как она возбуждена, что такое – волшебный яд желаний!
– Это не девушка из ларька. Это Татьяна Ларина. Это идеал великого поэта и великого композитора.
– На сцене не может быть идеалов. На сцене живые люди. И Татьяна Ларина, и девушка из ларька подвержены одним и тем же законам природы. Надо сбить этот сладкий умильный пафос, уничтожить карамель. Ночь, любовные мечтания, начало страсти – и она предвкушает счастье, ласкает себя, да! Это не надо делать пошло, вот и не будет пошлости.
– Может, мне ещё руку сюда сунуть? – Маша зло показывает, куда.
– Не утрируйте, Маша! Я этого не просил! – сердится Герцель.
– Да? А что такого? У нас свободная опера! Одной рукой Татьяна пишет письмо, а другой… Маша показывает, как это будет происходить, и поёт: Везде! Везде! Передо мной! Образ желанный, дорогой, везде везде! Он предо мною! – Всё, девушка кончила. И письмо написала.
Артисты приглушённо веселятся.
– Репетиция закончена, – медным голосом говорит Герцель. – Все свободны.
