KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Документальные книги » Публицистика » Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9

Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Журнал современник, "Журнал Наш Современник 2008 #9" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Отметив про себя, что надо без промедления вернуть Коке фуражку и поскорее надеть свою пилотку, я молчал. Что я мог сказать в свое оправдание, да и надо ли было говорить?… Ни на минуту я не забывал, что в моем положении главное - не залупаться и не вылезать. Тем временем майор, подойдя к раковине слева от окна, сполоснул бритву, тщательно умыл лицо и вытер его большим мятым носовым платком.

- Ты оставил за себя Шишлина, он поручил роту сержанту, а тот взял и сам первым нажрался! Аллес нормалес!… - возвратясь к окну, с издевкой сказал Елагин и после короткого молчания продолжал: - Двое погибло и двое ослепло, так что отстранение от должности ты заслужил и на меня не рассчитывай, я тебя защищать не буду! Совесть не позволяет!… - пояснил он. - Иди к Астапычу, он человек добрый, жалостливый, и ты у него в любимчиках, иди к Фролову, он тоже относится к тебе неплохо… Может, они подсоломят… Не знаю… Боюсь, им сегодня не до тебя, у них сегодня еще "че-пе" с полковником из Москвы… Еще один труп, ты же слышал… Но ты иди и царапайся - до последнего! Другого выхода у тебя нет. Дышельман, чтобы устроить мне подлянку, будет тебя топить вмертвую - надеюсь, ты это уже понял!

- За что? - потерянно проговорил я.

- Революционный инстинкт!… Не было бы меня и тебя, других бы жрал!… Это слепой животный инстинкт… постоянная жажда крови… - раздумчиво сказал Елагин. - Кем бы он был до революции?… Жил бы в черте оседлости, где-нибудь в Сморгони или в Бердичеве, сапожничал или портняжничал, унижался бы перед заказчиками и перед каждым городовым шапку бы ломал! Был бы он тогда ничем, а теперь стал всем!… Инспектор политотдела корпуса - это тебе не хала-бала, не фуё-моё и не баран начихал! Собирает недостатки, выискивает нарушителей и врагов и прямиком информирует начальника политотдела или самого командира корпуса… Раньше это доносами называлось, а теперь информацией… Да его не только равные по званию, его и полковники боятся!… Вот напишет, как угрожал, что ты спал с немкой, и она тебя завербовала, и ведь не отмоешься!… Жизни не хватит!… Такую кучу навалит - на тачке не увезешь!… А вот тебя увезти запросто могут!… На Колыму, медведей пасти, - уточнил Елагин, с хмурым видом глядя в окно, и, малость погодя, повернув ко мне лицо, продолжал. - Когда будет приказ командира корпуса, его не переделаешь, и уже никто - ни Астапыч, ни Фролов - тебе не поможет! А как оценит произошедшее генерал, неизвестно. С подачи Дышельмана он может и тебе "Валентину" прописать! Что мог, я сделал, а теперь царапайся сам!

- Разрешите идти? - после недолгой растерянности я вскинул руку к козырьку, продолжая озабоченно осмысливать сказанное майором.

Своим неожиданным заявлением, что защищать меня не будет, он словно облил меня холодной водой; его предположение о возможном предании меня суду Военного трибунала и о том, что меня могут отправить на Колыму пасти медведей, показалось мне нелепым и невероятным - я не чувство-

вал себя совершившим преступление, я был убежден, что, коль оставил за себя офицера, командира взвода, то он и должен отвечать за все, что произошло; однако совет Елагина царапаться до последнего, идти к командиру дивизии и начальнику штаба - они действительно относились ко мне по-доброму, по-отечески - побуждал меня к активным действиям.

- К Астапычу и Фролову ты пойдешь потом, ближе к вечеру. А сейчас обеспечь похороны! К обеду чтобы были два гроба, грузовик и два комплекта нового обмундирования! - приказал он. - Отбери десять человек с автоматами для салюта! Похороны надо провести с отданием воинских почестей, а при отравлениях никакие почести не положены! Так что холостых патронов нам не дадут, возьмешь боевые! * Место для захоронения я выберу сам, а ты после завтрака выделишь трех человек с лопатами отрыть могилу! И к пятнадцати часам привезешь все в медсанбат, там и встретимся.

Я напряженно запоминал каждое его слово, и тут на меня какое-то затмение накатило, и неожиданно я сказал:

- Товарищ майор, разрешите доложить… В девять часов я должен участвовать в соревнованиях в корпусе по бегу, прыжкам и метанию гранаты. Есть приказ… Должны были я и Базовский, но Базовский…

- Ты, Федотов, недоумком был, таким в моей памяти и останешься! - заверил меня Елагин, впервые за многие месяцы назвав меня наедине по фамилии. - Из-за твоей безответственности или разгильдяйства двое погибло и двое ослепло, а ты готов бегать и прыгать?… А плясать тебе не хочется?… Ну что ты варежку раззявил, ты что, сам не соображаешь?… Чтобы и люди для похорон, и два комплекта обмундирования по росту, и два гроба к пятнадцати ноль-ноль были в медсанбате! И пачку патронов не забудь! Иди!

И снова я жил выполнением ближайшей задачи, на этот раз удручающей, скорбной - изготовлением гробов. Бойцы в роте мне подсказали, что неподалеку от казармы в большом сарае хранился целый штабель подходящих досок. С хозяйкой, толстой, седой, мужеподобной немкой, я договорился не сразу, но и без особого труда. Я привел ее в сарай и, показывая на доски, закрывал глаза, складывал руки на груди и замирал, изображая покойника. Как она говорила не раз, у нее самой погибли на войне не то муж и сын, не то и муж, и сын, и брат или брат мужа - я точно не понял, - и когда она уяснила, что нам надо сколотить два гроба, "фюр золдатен", как я ей повторил трижды или четырежды, мы нашли общий язык. Я приласкал ее двухфунтовой банкой немецкой свиной тушенки и трофейной же пачкой немецких армейских сигарет, и, увидев пачку, она вдруг заплакала, но взяла и опустила в большой накладной карман передника, повторяя стонущим, рыдающим голосом: "Зигфрид!… О-о, Зигфрид!… Майн Зигфрид!… " Очевидно, так звали одного из погибших - ее мужа, или сына, или брата, или деверя, - курившего такие солдатские сигареты. Вытирая слезы платком, она помогла нам отобрать два десятка отличных сосновых досок выдержанной прямослойной древесины, сама очистила от мелкого хлама не по-российски длинный, со многими приспособлениями, упорами и зажимами верстак, стоявший под большим окном слева от входа, и затем притащила из дома тяжелый фанерный чемодан с прекрасным золингеновской стали столярным инструментом. Увидев его, я невольно вспомнил деда.

С помощью Волкова и Бондаренко я изготовил два ровных, аккуратных гроба, правда, в поперечном разрезе не шестигранных, как следовало бы в мирных условиях, а прямоугольных, в форме узких длинных ящиков - для Лисенкова немного покороче. Нижние доски для прочности я прихватил шурупами.

Я старательно, до гладкости обстругал фуганком все до единой доски, маленьким ладным шлифтиком выровнял до зеркальности торцы, будто это имело теперь какое-то значение для Лисенкова, Калиничева или для меня и

моим усердием можно было что-то поправить. И всё время я думал о Лисен-

* Статья 269 Устава гарнизонной службы Красной Армии того времени предусматривала производство салюта при погребении военнослужащих не боевыми, а холостыми патронами.

кове, как он, маленький, худенький, спас мне жизнь: вытащив из-под обломков, он под шквальным огнем тащил на себе меня, пятипудового, раненого и оглушенного, несколько километров; вспоминал, каким он был ловким, умным, хитрым и бесстрашным разведчиком, казалось, заговоренным от пуль, вспоминал его нелепую темно-зеленую фуражку и особенно перебирал в памяти вчерашний праздничный обед, то, что он говорил, и его признание: "Душа тоскует…", и молящую просьбу не уходить, и слезы у него в глазах, и проклинал все: и вчерашний день, и бочонок с метиловым спиртом, и старшего лейтенанта Шишлина, и самого себя.

В МОРГЕ

В расположение медсанбата мы прибыли без четверти три. Как приказал Елагин, в кузове я привез с собой десять автоматчиков из старослужащих, из тех, кто знал Лисенкова.

Все жалели Лисенкова, тихо разговаривали между собой, вспоминали, какой хороший он был мужик, исполнительный и в бою себя не жалел - а это на войне главное!

Махамбет, прибывший раньше, провел меня в помещение морга, где на обитых цинком столах с наклоном к ногам лежали трупы Лисенкова и Калиничева: запавшие глаза закрыты, черты лица заострены, пальцы рук полусогнуты, у обоих одинаковые от разрезов грубые швы от подбородка до лобка, стянутые прочным шпагатом голубоватого цвета, среди которого были видны остатки опилок.

Я знал, что в госпиталях после вскрытия внутрь трупа для чего-то засыпают опилки и лишь потом зашивают. Раньше мне никогда не приходилось видеть это и потому над этим задумываться, а сейчас подумал и не мог понять бессмысленности, как мне казалось, этого - зачем и для чего?

Лисенков - маленький, худенький, серо-синего цвета с красновато-лиловыми пятнами и татуировками на теле - лежал с привязанными бирками на руках и ногах и четкой надписью химическим карандашом на левой подошве: "Лисенков А.А. 26.5.45".

И в эту минуту я услышал, как подъехала машина, и вошли Елагин и Арнаутов. Отставного гусара я не видел с ночи, когда я его привез в Гуперталь.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*