Олег Кашин - Власть. Монополия на насилие
В среду все не то чтобы успокоилось, но стало ясно, что, можно, конечно, выйти на Триумфальную еще раз, обеспечив десятку случайных граждан десятка два переломанных ребер, а ОМОНу — еще сотню-полторы набранных в произвольном порядке задержанных, но такое поведение будет довольно глупым, если учесть, что через три дня должен пройти согласованный митинг на площади Революции — вот туда и надо идти. Я пишу, что это стало ясно, но не пишу, кому, потому что с этим у меня как раз затруднение. Всем? Да не всем, конечно, да и вообще — кто такие «все». Мне одному? Тоже ведь нет, не одному совсем. Единого журналистского сообщества в России и в Москве нет. Ни одна из журналистских организаций не может сказать о себе, что она по-настоящему представляет большинство практикующих журналистов. Многие журналисты друг друга на дух не переносят. Очень многие — просто не знают о существовании других, потому что читают только собственные издания или ничего не читают вообще. И при этом у журналистов в гораздо большей степени, чем у людей других профессий развиты горизонтальные связи — грубо говоря, журналисты часто дружат с другими журналистами. У меня эти связи развиты тоже, я тоже много с кем из коллег постоянно общаюсь, и декабрьские митинги мы между собой, конечно, тоже обсуждали, в том числе и в те дни. Встречаться лично ни у кого не было времени, поэтому завели такой чат в Facebook человек на десять — мы все были на Чистых прудах, все собирались идти на площадь Революции, и все понимали, что второй митинг в некоторых своих ключевых чертах должен отличаться от первого. Даже не в некоторых, а в одной. Чем был плох митинг на Чистых прудах — он не был рассчитан на ту аудиторию, которую он собрал. Здесь, мне кажется, слово «аудитория» уместнее всего — на митинг пришла аудитория «Коммерсанта» и «Афиши», а лидеры «Солидарности» ждали своих сторонников. И с этим противоречием нужно было что-то делать. Заявителями митинга на площади Революции были супруги (то есть на самом деле — только жена, Настя; Сергей отбывал тогда свои очередные 15 суток) Удальцовы из «Левого фронта» и Надежда Митюшкина из «Солидарности». Никаких особенных связей с «Левым фронтом» у нас ни у кого не было, имя Митюшкиной никому из нас вообще ничего не говорило, зато про «Солидарность» и без нее все понятно — руководит ею Борис Немцов, а Немцова знают все. От нашего имени с Немцовым в четверг, восьмого, связался главный редактор «Вокруг света» Сергей Пархоменко, который застал организаторов митинга в состоянии переговоров с городскими властями — митинг на площади Революции казался мэрии (а скорее всего — не ей, а Кремлю) какой-то катастрофой типа киевского Майдана, и они пребывали по этому поводу в состоянии если не паники, то нездорового упрямства — мол, не дадим вам площадь Революции, и плевать мы хотели на нами же выданное две или три недели назад разрешение. Собственно, все это было в новостях — внезапный ремонт водопровода на площади Революции, потом не менее внезапное завершение этого ремонта, потом «первый в мире ледяной театр» со сказкой «Теремок» (чем там, кстати, с этим театром все кончилось?). Болотная площадь как компромиссное место во всей этой панике присутствовала, но отнестись к ней всерьез было трудно. За полтора дня до митинга менять место его проведения — гарантированно устраивать два митинга вместо одного. Один — санкционированный с рамками металлоискателей и полицейским оцеплением, другой — несанкционированный и заведомо более жестоко разгоняемый, чем 6-го на Триумфальной. Как изящно выразился один высокопоставленный собеседник «Ъ» — если люди выйдут на площадь Революции, ОМОН будет действовать так, «чтобы почки отлетали». Поздно вечером в четверг лидеры «Солидарности» при неохотном согласии Анастасии Удальцовой выразили готовность уйти на Болотную. Соответствующую бумагу за несколько минут до полуночи вице-мэр Александр Горбенко вручил Владимиру Рыжкову и Сергею Пархоменко, после чего начался ожидаемый скандал, больше похожий на раскол — согласие на Болотную выглядело предательством: чуть больше чем за сутки до митинга часть оппозиционеров фактически отказывается от него, предлагая другой части самостоятельно драться с полицией на другом берегу Москвы-реки. Слово «разводка» — плохое слово, но именно эта политтехнология (как было в сентябре с «Правым делом», например — два съезда одновременно со всеми вытекающими последствиями), больше похожая на игру в наперстки, почему-то всегда лучше всего удавалась Кремлю. И здесь казалось, что все вышло так же: когда Рыжков, Пархоменко и Немцов объявили о переносе митинга на Болотную, о предательстве прямо заявили Евгения Чирикова и Эдуард Лимонов — оба сказали, что пойдут на площадь Революции несмотря ни на что. Но наступило утро пятницы, и ощущение сорванного митинга как-то само собой куда-то делось. Чирикова помирилась с Немцовым, по поводу площади Революции мэрия и полиция согласились не воспринимать каждого, кто туда придет, как экстремиста, и обеспечить пешеходный маршрут до Болотной площади. Потом наступила суббота, 10 декабря, и вы все помните, как она прошла.
К заявителям следующего митинга уже официально присоединился Сергей Пархоменко — то есть кроме «Солидарности» и «Левого фронта» соорганизатором митинга стал наш, как мы себя назвали, «союз писателей» — тот журналистский чат из Facebook. Юрий Сапрыкин, концертный опыт которого превосходит митинговый опыт любого оппозиционера, организовывал сцену и звук, Ольга Романова собирала пожертвования в «Яндекс-кошелек», в редакции «Большого города» Павел Бардин снимал зазывающие на митинг видеоролики, на странице митинга в Facebook шло голосование, в котором люди выбирали ораторов на этот митинг — место уже было определено и споров не вызывало, площадь Сахарова. В общем, происходили довольно приятные хлопоты. Настолько приятные, что предмитинговый четверг, как и четверг накануне Болотной, оказался днем почти гарантированного раскола в стиле все той же игры в наперстки. Меньше всего мне бы хотелось в чем-то обвинять депутата Госдумы Илью Пономарева, но созданная им инициативная группа митинга чуть не превратилась в параллельный оргкомитет, а устроенное ею голосование на сайте surveymonkey.com, где тоже выбирали ораторов для митинга, для многих сочувствующих стало официальным голосованием митинга. В этом голосовании, как известно, лидировал знаменитый когда-то нацист Максим Марцинкевич по прозвищу «Тесак», и это было прекрасным подарком тем, кто или по службе, или еще по каким-то причинам всюду говорит, что если бы в России была настоящая демократия, то к власти, конечно, непременно пришли бы фашисты (хотел бы выделить главную энтузиастку этого тезиса Маргариту Симоньян с телеканала RussiaToday — ее микроблог в «твиттере» был почти полностью посвящен угрозе фашизма до вечера 23 декабря, когда вице-премьером назначили Дмитрия Рогозина; госпожа Симоньян отреагировала на это назначение записью в «твиттере», что ей тоже казалось, что Рогозин националист, но потом она с ним познакомилась и поняла, что это не так).
Трудно сказать, чем бы закончилась история с двумя оргкомитетами, если бы в ночь на среду, двадцать первое, из спецприемника после 15 суток ареста не вышел Алексей Навальный, который провел последнее заседание инициативной группы Ильи Пономарева и привел его к решению, устраивающему и основной оргкомитет — эту историю хочется пересказать именно так кратко, потому что даже самый радикальный оппозиционный романтик, я думаю, не стал бы утверждать, что для кого-то из тех десятков тысяч, которые вышли в субботу, 24-го на проспект Сахарова, было важно, кто и в каком оргкомитете заседает. Наверное, я сейчас скажу тоже какую-то романтическую вещь, но эти десятки тысяч на проспекте Сахарова еще до того, как они туда вышли, и обеспечили неисправность всех внутренних и внешних факторов, влиявших на дееспособность оппозиции до этого декабря. Кладбище оппозиционных коалиций, создававшихся в нулевые, кажется сейчас бескрайним — «Комитет-2008», «Другая Россия», «Национальная ассамблея» и так далее. Как только на улицу всерьез вышли люди, история таких структур закончилась. Если Акунина не пустить на трибуну, он все равно останется Акуниным и будет значить для людей на площади больше, чем любой профессиональный политический лидер, представляющий интересы всех полутора десятков членов своей организации. И Парфенов останется Парфеновым. И Сапрыкин Сапрыкиным. Навальный, кстати, тоже останется Навальным вне зависимости от того, где и в каком составе заседает оргкомитет. Ни Акунин, ни Парфенов, ни Сапрыкин, конечно, не согласятся, если их сейчас назвать политиками. Но на Болотной площади и на проспекте Сахарова они вели себя как политики по факту, и тут даже их согласия не нужно. Если человек выглядит как политик и ведет себя как политик, то он политик. Это можно сравнить с народным ополчением, каким бы пошлым ни казалось сравнение: когда оказалось, что Москву защищать некому, шинели надели студенты, профессора, рабочие и прочие. Москву отстояли, сняли шинели, вернулись к обычным делам — те, кто выжил, конечно. Когда ведущая Ъ-FM представила меня как организатора митинга, я мог ответить ей вот этим текстом. Но времени формулировать не было.
