Сомерсет Моэм - Записные книжки
Сидячий танец острова Фиджи. На земле сидят четыре одетые в белое девушки с зелеными венками на шее и цветами красного жасмина в волосах. Запевала заводит причудливую песню, ее подхватывают остальные девушки и сидящие позади мужчины, а танцовщицы принимаются раскачиваться всем телом, подчеркивая ритм движениями рук и пальцев. Танец этот безрадостен и уныл.
* * *«Галун». Корабль принадлежит компании «Юнион С.С.» и ходит из Окленда в Апию с заходом на Фиджи и в Тонга. Эта заросшая грязью, построенная тридцать шесть лет назад посудина водоизмещением в тысячу двести тонн теперь кишит крысами и тараканами, но еще крепка и прекрасно держится на воде; здесь всего одна крайне примитивная ванная комната, ни единой курительной, а каюты запакощены. Когда я плыл из Сувы в Окленд, шхуну загрузили бананами, штабеля ящиков громоздились на корме; вдобавок на судно набилось множество пассажиров: детей, возвращавшихся из Алии и Сувы в новозеландские школы, солдат, ехавших в отпуск, и неопределенного вида публики, что путешествует по Тихому океану. Второй класс предназначался для туземцев, а потому первым классом ехал очень разный и странный народ; страннее всех прочих был высокий очень худой краснолицый человек с крупными чертами. На редкость опрятный, одетый в длиннополый черный сюртук, он в одиночестве ходил по палубе, ни с кем не разговаривал и, то и дело сплевывая, беспрестанно курил; он вез с собою двух больших попугаев в клетках. Загадочная личность, невозможно было понять, откуда он и куда едет, чем занимается и какого он роду-племени. Что-то в нем наводило на мысль, что это лишенный сана священник.
* * *Тонга. Адвентист. Маленький глухой старичок, проживший на острове тридцать лет. Ютится один, в полной нищете, почти незнаком с соседями, которых презирает как низшую касту. Себя считает обласканным Божиим благоволением. В жизни у него все складывалось хуже некуда. Жена умерла, дети пошли по плохой дорожке, кокосовая плантация не оправдала ожиданий. Он же считает свои беды крестом, возложенным на него Господом в знак особой милости, хотя совершенно очевидно, что большей частью он сам в них повинен.
Папеэте. Когда корабль подошел к прогалу между рифами, вокруг собрались акулы и поплыли за нами в лагуну. В лагуне был полный штиль, вода прозрачная. У причала стояли несколько белых шхун. Встречать корабль собралось множество народу — пестро одетые женщины, мужчины в белом, синем или хаки. Яркая разноцветная толпа на залитой солнцем набережной выглядела чарующе нарядной.
Вдоль берега за длинным рядом старых деревьев с густо-зелеными кронами, среди которых, оттеняя их зелень, то там, то сям пышно пламенеют цветы flamboyant,[14] расположены магазины и учреждения. Зданию почты, конторам французской пароходной компании «Компани наваль дель Осеани» не свойственна скучная деловитая строгость, присущая подобным сооружениям на островах Океании; напротив, их отличает вычурная, по-своему привлекательная помпезность. От набережной, обрамленной великолепными деревьями, веет чем-то французским, вызывая воспоминания о крепостных валах в провинциальных городках Турени. Да и весь Папеэте, несмотря на английские и американские магазины, китайские лавки, кажется неуловимо французским. Он привлекает ухоженностью и отсутствием суеты. Чувствуется, что люди здесь и впрямь живут, а погоня за барышом тут не так заметна, как на островах, принадлежащих Англии. Дороги хорошие, как многие дороги во Франции, и так же прекрасно содержатся; они обсажены деревьями, бросающими благодатную тень. Возле пляжа, под сенью гигантского мангового дерева, рядом с которым пышно разросся бамбук, стоит кирпичная прачечная; точно такие же я видел неподалеку от Арраса; получившие передышку солдаты стирали там свои рубахи. Здешний рынок вполне мог бы оказаться в какой-нибудь крупной французской деревне. Однако несомненный налет экзотичности, свойственный в целом Папеэте, придает рынку большое своеобразие.
Помимо таитянского наречия, здесь все пользуются и английским, и французским. Туземцы говорят по-французски, глотая окончания, а их акцент напоминает выговор русских, приехавших в Париж изучать язык. Каждый дом окружен садом, запущенным и диким: сплошное переплетение деревьев и немыслимо ярких цветов.
Таитянцы по большей части носят брюки, рубахи и огромные соломенные шляпы. Кожа у них, пожалуй, светлее, чем у большинства полинезийцев. Женщины ходят в просторных белых платьях без пояса, но многие одеты в черное.
* * *Гостиница «Тиар». Расположена на окраине, примерно в пяти минутах ходьбы от таможни, и, выйдя за ворота, сразу оказываешься за городом. Перед гостиницей небольшой, полный цветов парк, окруженный живой изгородью из кофейных кустов. Позади двор, где растут хлебное дерево, авокадо, олеандр и таро. Если на обед хочется грушу авокадо, срываешь ее прямо с дерева. Одноэтажная гостиница со всех сторон обнесена террасами, одна из которых служит столовой. Есть небольшая гостиная с вощеным паркетом; там стоит пианино и обитая бархатом мебель с гнутыми ножками. Номера тесные и темные. Кухня находится в маленьком, стоящем на отшибе домике, там целыми днями сидит мадам Ловиана, надзирая за поваром-китайцем. Сама прекрасная повариха, она очень хлебосольна. Любой из соседей, проголодавшись, может прийти в гостиницу и его накормят. У Ловианы, метиски лет, вероятно, пятидесяти, очень белая кожа. Это женщина невероятных размеров. Она не просто толста, она огромна и бесформенна; одета в длинный розовый капот и маленькую соломенную шляпку. Мелкие черты ее лица не расплылись, но подбородок совершенно необъятный. Большие карие глаза подернуты влагой, а выражение лица приветливое и искреннее. Она охотно улыбается и от души подолгу хохочет. По-матерински заботится о молодых, и когда мальчишеского вида кладовщик с «Моаны» сильно напился, она на моих глазах подняла со стула свое грузное тело, вынула у парня из рук стакан, чтобы он больше не пил, и отправила сына доставить его прямиком на корабль.
* * *Гардения «Флорида» — это национальный цветок Таити, маленькая белая звездочка, расцветающая на кустах с пышно-зеленой листвой и обладающая особым сладким будоражащим ароматом. Из нее плетут венки, ее втыкают в волосы, носят за ухом; в черных волосах туземок она сияет ослепительно ярко.
* * *Джонни. С первого взгляда и в голову не придет, что в нем течет туземная кровь. Ему двадцать пять лет. Это довольно плотный молодой человек с курчавыми черными, редеющими со лба волосами и с чисто выбритым мясистым лицом. Он легко возбуждается и много жестикулирует. Речь очень быстрая, голос то и дело срывается на фальцет, говорит по-английски и по-французски бегло, но не слишком правильно, со странным акцентом; родной его язык таитянский. Когда он перед купанием переодевается в парео, в Джонни сразу проявляется туземец, и только цвет кожи выдает наличие в нем крови белого человека. В душе он таитянец. Любит здешнюю еду и обычаи. Гордится своей принадлежностью к местному племени и совершенно не испытывает ложного стыда полукровок.
* * *Дом Джонни. Находится примерно в трех километрах от Па-пеэте, притулился на вершине невысокого холма; с трех сторон оттуда видно море, а прямо против дома — Муреа. Берег густо зарос кокосовыми пальмами, за ними высятся таинственного вида холмы. Большую развалюху, чем жилище Джонни, трудно и вообразить. Внизу просторная, похожая на сарай комната, несколько поднятая над землею, туда ведет невысокая лесенка; кое-где каркасные стены зияют щелями; сзади дома два небольших навеса. Один служит кухней; в вырытой в земле яме разводится огонь, на нем и готовят еду. На втором этаже два мезонина. В каждом стол, на полу матрац, больше ничего нет. Похожая на сарай комната — гостиная. Всей мебели только сосновый, покрытый зеленой клеенкой стол, пара шезлонгов и два-три очень старых обшарпанных венских стула. Комната украшена бахромчатыми листьями кокосовых пальм: одни прибиты к стенам, другими увиты балки перекрытий. С потолка свисает штук шесть японских фонариков, а букетик желтого гибискуса создает яркое цветовое пятно.
* * *Предводительница племени. Живет в трехэтажном каркасном доме примерно в двадцати километрах от Папеэте. Она вдова вождя, получившего орден Почетного легиона в те времена, когда протекторат Франции сменился оккупацией острова; на стенах гостиной, обставленной дешевой французской мебелью, висят документы той поры, фотографии разнообразных знаменитых политиков с их дарственными надписями и обычные групповые свадебные снимки темнокожей родни и гостей. В спальнях негде повернуться из-за огромных кроватей. Вдова вождя — большая тучная седовласая женщина; один глаз у нее закрыт, но нет-нет да откроется и тогда сверлит вас загадочным взглядом. Она носит очки, потертый черный капот и, удобно расположившись на полу, курит местные сигареты.
