Иван Аксаков - Краткая записка о странниках или бегунах
Я уже говорил, что строгость правительства породила в расколе, с одной стороны, фанатизм, с другой – лицемерие, подкупы и усиление доходов земской полиции и сельского духовенства.
«Церковь гонимая!». Как привлекательно это слово для раскольника, сколько исторических, отрадных воспоминаний пробуждает оно в душе каждого верующего христианина! «Быть в гонении, в страхе, в скрытии» – вот чем можно спастись «в настатие Антихриста», проповедует странническое учение, – и, буквально следуя этим внушениям, многие сектаторы живут «под скрытием» в своем собственном доме. Их никто не гонит – они сами сочиняют себе гонение. Я знаю многих странниц, дочерей довольно зажиточных, оброчных крестьян, о которых нарочно подавались объявления, что они в бегах, следовательно, подлежат преследованию правительства; между тем они оставались дома, скрываясь в тайниках родительских изб и находя для себя отраду сколько в исключении себя из общества антихристовых граждан, столько же в «стеснении, скрытии и гонении», когда никто еще тогда их не гнал и не преследовал! Впрочем, распространяться о том, что строгость в деле религиозных убеждений родит мучеников и фанатиков, я считаю излишним: это истина давно доказанная и признанная всеми.
Торгаши и промышленники Ярославской и смежных с нею губерний не очень расположены к мученичеству и фанатизму. Зато нигде нет столько разврата и двоедушия.
В предыдущих отделах объяснено уже, что большая часть жителей придерживается раскола тайно: крестя младенца в православной церкви, они потом перекрещивают его вновь по раскольничьему обряду или читают над ним «чин от ереси приходящих», тщательно смывая св. миро; они венчаются в православной церкви с тем, чтобы потом выдержать строгую эпитимию. Мне рассказывал ярославский преосвященный, что однажды, приехавши в город Романово-Борисоглебск, остановился он в доме соборного церковного старосты, богатого купца, и был очень удивлен, когда ночью, услыхав над своей головой чтение и доискиваясь причины, попал в горницу, где находилась раскольничья моленная и где какой-то раскольничий большак или наставник, по приглашению хозяина, совершал богослужение и «вычитывал из дому архиерейскую благодать!». Многие православные купцы с прискорбием указывали мне на то, что соборы большею частью заведываются старостами из тайных раскольников, которые удобно могут подменить образа и даже денежную казну употребить в пользу раскола. Нет сомнения, что подобное двоедушие дает новую силу расколу, доставляя ему таким способом связи и покровительство, и что примеры богатых лицемеров только развращают нравы простых и бедных раскольников, отчего и самый раскол становится вреднее и опаснее.
Что же касается до земской полиции, то раскол для нее – источник незаконных доходов. Я по долгу службы обнаружил имена пристанодержателей беглых (или странноприимцев) в разных губерниях, но уверен в то же время, что сведения эти ни к чему не послужат. Правительство не может учредить надзора за ними иначе как чрез земскую полицию, а это значит отдать их во власть становым приставам и открыть для них и для земских судов постоянную, благонадежную золотую руду.
Об отношениях духовенства к раскольникам было уже изложено выше. Мера, предписанная законом, – отсылать раскольников на увещание в духовную консисторию – никогда не приносила никакой пользы. Меня убеждали в этом же некоторые архиереи, предлагавшие даже вовсе отменить эту меру и преследовать раскол полицейским, судебным порядком. При взаимном презрении раскольника и увещателя, духовного лица, они только оскорбляют друг друга в спорах, или же раскольник покупает за деньги у увещателя свободу, дав подписку, что обращается будто бы к православию.
Сосланные на Кавказ и Сибирь или вновь бежали, или были выпущены на свободу подкупленными чиновниками, или же внесли учение свое и распространили его в сильной степени в местах их ссылки; освобожденные же, по случаю обращения их к православию, продолжали быть самыми ревностными проповедниками раскола, только более скрытными.
В числе беглых сектаторов попадались и такие, которые были сосланы в Сибирь или же отданы в солдаты за упорство в расколе, но, несмотря на то, успели возвратиться вновь к месту прежней своей деятельности. Странническое учение принесено было в Сибирь сосланными туда раскольниками и нашло там много приверженцев, которые состояли и состоят в постоянных сношениях с ярославскими. Мало того, везде по пути следования ссыльных в Сибирь, образовались пристани сектаторов, или «места», как они называют. В Нерехотском уезде, в селе Середе, в 1852 году, у одной мещанки-раскольницы Федосеевского толка найдена переписка с раскольниками Москвы, Сибири и Грузии. Родственник ее, сосланный в Сибирь за делание фальшивой монеты, прислал ей оттуда деньги для ссуды поступающим из православия в раскол.
Кому неизвестно, что самые значительные капиталисты в купеческом сословии принадлежат к раскольническим толкам. Суммы, жертвуемые ими в пользу раскола, неисчислимо огромны. Но кроме этого, даже у беглых, «нищенствующих» сектаторов страннического согласия были находимы довольно значительные для них суммы денег. Так, у одного 75-летнего старика, простого, лет уже 30 бродившего крестьянина, оказалось до 300 руб. сер. зашитыми в шубе, да и все они были более или менее с деньгами.
Все это доказывает, как бессильны меры, принимаемые правительством против раскола, ибо, кроме нравственного значения, раскол имеет в руках своих силу денежную, которая одна, если б не было даже других причин, могла бы сделать бесполезными все старания правительства.
Итак, обязанный высказать по совести свое убеждение, – я должен сознаться, что не вижу никаких мер, которые, при настоящем порядке вещей, могли бы ослабить значение раскола, как протеста, ибо протест подобного рода может быть уничтожен только отнятием повода к протесту.
Впрочем, вот некоторые меры, которые, по мнению моему, были бы не бесполезны.
1) Специальное образование священников для мест, зараженных расколом. Необходимо предоставить им возможность познакомиться со всею богословскою раскольничьего литературою и узнать, так сказать, все ходы и выходы, употребляемые раскольничьего диалектикой. Но, конечно, и эти миссионеры, если не внушат к себе любви и уважения со стороны самих сектаторов и не будут действовать в духе кротости, не принесут пользы.
2) Для того чтоб доставить всем способы к изучению раскола, необходимо привести в порядок все имеющиеся в Министерстве раскольнические документы, книги и рукописи, составить из них особую библиотеку и сделать ее доступною всякому желающему заняться этим изучением.
3) Позволить печатно всем и каждому, как православному, так и раскольнику, писать и рассуждать о расколе. Раскольники говорили мне не раз, что они лишены возможности оправдываться печатно, а потому и сами не хотят читать книги, напечатанные против раскола по распоряжению синода. К тому же эти книги писаны официальною властью и в тоне официальном, тоне учительном и несколько презрительном, не допускающем возражений. «Бой не равен, – говорил при мне православным крестьянин-раскольник, ныне умерший, Яков Батыев, – бой не равен: с одной стороны вы свою истину подкрепляете плетьми и Сибирью, с другой – у вас под рукою все средства, все пособия, все книги и библиотеки и печатное слово. Мы же лишены этих средств, а если и захотим искать их, или не согласимся с вами в спорах, то вы прибегнете к убеждениям полицейским… А потому ни спора, ни разговора между нами быть не может, и мы сомневаемся, чтоб вы были в истине, ибо истина не боится свободы, не нуждается в защите грубой силы, не лишает противников возможности возражать ей и убеждаться в ней свободно и самостоятельно».
Кроме этого, я убежден, что если б позволено было напечатать историю иной раскольнической секты, сектаторы сами бы устыдились общественного о себе мнения, – и в этом одном было бы гораздо больше пользы, чем в ссылке целой сотни сектаторов в Сибирь или Закавказский край, где ссыльные проповедью своею заражают новые места и приготовляют новые рассадники раскола для России.
