Натан Эйдельман - Тайные корреспонденты "Полярной звезды"
13 июля 1826 г. на Кронверской куртине Петропавловской крепости был повешен, сорвался и — вопреки древним обычаям о милосердии, обязательном в подобных случаях, — снова повешен один из редакторов и издателей «Полярной звезды» —, Кондратий Федорович Рылеев. Через 11 лет, в июне 1837 г., после сражения с горцами близ Адлера не было найдено тело другого издателя «Полярной звезды» — Александра Александровича Бестужева (в связи с чем еще лет двадцать ходили легенды, что он не погиб, скрылся, сражается на стороне горцев и т. п.). Вместе с издателями была приговорена и погибла их «Полярная звезда».
Жители Петербурга гордились тем, что живут в самом северном из крупных городов мира — северной Пальмире, полнощной столице. Журналы и альманахи назывались «Северные цветы», «Северная почта», «Северный курьер»…
Рылеев и Бестужев призвали на землю ярчайшее светило Малой Медведицы, стоящее над невскими берегами на несколько градусов выше, чем в Москве, Париже, Лондоне и Риме.
Был, конечно, в этом названии и скрытый смысл. Ведь Полярная звезда еще со времен Одиссея был путеводной. Следящий за нею не собьется с пути и, по ней ориентируясь, достигнет цели. Заглавие было намеком: читай — и не собьешься. Читать же было что, ибо под «звездой» собрались немалые силы. В альманахе сотрудничали Пушкин, Баратынский, Батюшков, Николай Бестужев, Булгарин, Вяземский, Федор Глинка, Гнедич, Греч, Грибоедов, Денис Давыдов, Жуковский, Козлов, Крылов, Кюхельбекер, Сенковский, Хомяков, Шаховской, Языков и другие литераторы. Список столь же замечателен, сколь и пестр. Притяжение «Полярной звезды» действовало на объекты самые разнообразные. Именно на эту пестроту намекал Пушкин в шутливом восьмистишии по поводу петербургского наводнения 1824 г.:
Напрасно ахнула Европа:
Не унывайте, не беда!
От петербургского потопа
Спаслась Полярная звезда.
Бестужев, твой ковчег на бреге!
Парнаса блещут высоты,
И в благодетельном ковчеге
Спаслись и люди и скоты.
Однако при всем этом настроение, направление в альманахе было одно. В «преддекабрьские» годы — 1823, 1824, 1825 — «Полярная звезда», конечно, — самое значительное и интересное русское издание. Тут отразилось характерное для той поры оптимистическое ожидание, надежда на близкие перемены, вера в то, что «ложная мудрость мерцает и тлеет пред солнцем бессмертным ума».
Много лет спустя Герцен говорил о «юной России, России будущего и надежд». Именно такая Россия открывается со страниц первой «Полярной звезды».
В конце 1825 г. издатели ее были очень заняты. Им было не до альманаха, и они собирались выпустить на 1826 г. маленькое приложение — «Звездочку». Однако сделать это не довелось. После 14 декабря ушли под нож и в огонь давно изданные тома и только что набранные листы.
Часть авторов и читателей была сослана в Сибирь, другая осталась дома и благодарила провидение, третья привилась к николаевскому времени и находила, что жизнь прекрасна.
Тридцать лет спустя несколько сотрудников первой «Полярной звезды» были еще живы: Федор Глинка, Хомяков — всегда на подозрении у власти; Булгарин, Греч, Сенковский — немало преуспевшие журналисты; наконец, Вяземский, Норов, Ростовцев, достигшие высочайших чинов и министерских должностей.
«„Полярная звезда“ скрылась за тучами николаевского царствования. Николай прошел — Полярная звезда является вновь <…> Юная Россия, Россия будущего и надежд не имеет ни одного органа. Мы предлагаем его ей» (XII, 265).
Это строки из первого «Объявления» о новой «Полярной звезде», под которым, как уже говорилось, стоит дата — 25 марта (6 апреля) 1855 г.
Герцен хотел выпустить первую книгу 13 (25) июля 1855 г., в день казни пятерых декабристов. Однако он этого сделать не успел, и книга вышла только в августе.
Почти полгода — с марта по август 1855 г. — Герцен собирает свою «Полярную звезду», и из немногих писем мы можем примерно представить, как это делалось.
Те материалы, что у него уже были, Герцен еще весной отдал в набор1. Вслед за тем он разослал письма товарищам по судьбе — демократам-эмигрантам — с сообщением о готовящемся издании. Затем Герцен стал работать и ждать. Ждать событий и корреспонденций.
События надвигались. Севастополь отбивался из последних сил, но Крымская война шла к концу. По России распространялись различные рукописные записки, призывавшие нового императора Александра II к либеральным реформам. Еще ничего не было объявлено, но все чувствовали, что перемены надвигаются и что по-старому, «по-николаевски» больше жить нельзя.
Военный режим 1855 г. в Европе и России был не слишком строг. Война еще не кончилась, но выезд за границу был облегчен, и Герцен писал в одном из писем о множестве русских, заполнивших летом 1855 г. германские курорты. Почта из России во вражеские страны — Англию, Францию — и обратно шла довольно просто: через Германию или Швейцарию.
Однако корреспонденций из России все не было, что Герцена огорчало и раздражало.
1-ую книгу он решил завершить своего рода послесловием «К нашим», где были такие слова:
«Без статей из России, без читателей в России „Полярная звезда“ не будет иметь достаточной причины существования <…> Вопрос о том, поддержите ли вы нас или нет, чрезвычайно важен. По ответу можно будет судить о степени зрелости русской мысли, о силе того, что сгнетено теперь» (ПЗ, 1, 223).
В то же время Герцен резко, значительно резче, чем прежде, объявляет, что отныне уже нет никаких оправданий молчанию: «Ваше молчание, мы откровенно признаемся, нисколько не поколеблет нашу веру в народ русский и его будущее; мы только усомнимся в нравственной силе и годности нашего поколения» (там же).
Герцен приглашает свободно высказываться представителей самых различных течений, потому что не только крайним революционерам, но даже весьма умеренным либералам было очень трудно, часто невозможно печататься в России, не скрывая своих взглядов.
Восклицая «С нами революция, с нами социализм!», Герцен в то же время объясняет своим читателям, что неотъемлемой частью его убеждений является интерес, внимание, готовность полемизировать, открыто обсуждать иные убеждения. Он заявляет далее, что не имеет системы или учения, так как вместе с этими терминами в философию и политику того времени очень часто вторгались исключительность и нетерпимость к инакомыслящим:
«У нас нет никакой системы, никакого учения. Мы равно приглашаем наших европейцев и наших панславистов2, умеренных и неумеренных, осторожных и неосторожных. Мы исключаем одно то, что будет писано в смысле самодержавного правительства, с целью упрочить современный порядок дел в России, ибо все усилия наши только к тому и устремлены, чтоб его заменить свободными и народными учреждениями. Что же касается до средств, мы открываем настежь все двери, вызываем на все споры. Мы не отвечаем за мнения, изложенные не нами; нам случалось уже печатать вещи, прямо противоположные нашему убеждению, но сходные в цели3. Роль ценсора нам еще противна со времен русской жизни» (ПЗ, 1, 224).
И само издание, и все его главные особенности определяются одним желанием — разбудить, растормошить, вызвать отклик: «На другой или третий день после смерти Николая мне пришло в голову, что периодическое обозрение, может, будет иметь больше средств притяжения, нежели одна „типографская возможность“» (ПЗ, II, 253). «Типографская возможность» 1853–1854 гг. отныне заменялась изданием, которое Герцен первоначально назвал «третным обозрением» (т. е. обозрением, выходящим раз в треть года, через четыре месяца).
В «Объявлении» Герцен сообщал, что не будет открывать подписки прежде декабря месяца: «Для подписки нам необходимо знать, будут ли нам посылать статьи, будем ли мы поддержаны из России? Тогда только мы и будем в возможности определить, три или четыре тома можем мы издавать в год» (XII, 270). Однако уже во II книге «Полярной звезды» Герцен писал: «„Полярная звезда“ может только быть сборником, являющимся два раза в год без определенного времени, вследствие чего не будет и подписки» (ПЗ, II, 271).
В конце концов «Полярную звезду» удалось выпускать не больше одного раза в год, однако и при этой замедленной периодичности расчет Герцена оказался совершенно верным: регулярное издание было значительно более эффективно, чем «типографская возможность».
Сам тип издания — обозрение, журнал, альманах — соответствовал русской исторической традиции, учитывал ту большую роль, которую такие издания играли в общественной жизни страны, начиная со второй половины XVIII столетия. Журналы и альманахи — это был мир Новикова, Крылова, Карамзина, декабристов, Пушкина, Белинского.
