Александр Проханов - Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник)
Зеркальцев видел, как взволновала обожателей его последняя фраза. Женщина, внимавшая всем его тирадам, начала было аплодировать. Но ее муж схватил ее за руки, и эти холеные, усыпанные кольцами руки затрепетали, как пленная птица, в его смуглых ладонях.
Вдруг стало ярче и разноцветней. Хрустальный «ситроен» под сводом стал ослепительным, в нем бушевали сгустки золотого, алого, изумрудного. Казалось, под куполом бьет могучий бурлящий фонтан, орошая мир драгоценным эликсиром бессмертия.
Глава 2
Популярная радиостанция, с которой сотрудничал Зеркальцев, называлась «Триумф-1». И именно сегодня работники и многочисленные гости станции собрались на корпоративную вечеринку, которая протекала в ресторане «Прага». Сразу после салона, выпустив в эфир репортаж, Зеркальцев отправился на вечеринку, предвкушая особый род общения, состоящего из множества мимолетных необязательных встреч, каждая из которых соединяла его с сообществом ему подобных. Они могли быть едва знакомы, могли испытывать отчуждение, но принадлежали к единой среде, которая давала им чувство уверенности, иногда могущества, укрывала от опасностей, питала энергиями.
И одновременно подчиняла неписаным законам и правилам, посылая команды корпоративного поведения.
Он приехал в «Прагу», когда вечеринка преодолела первый бурный момент, нетерпеливая толпа, блистая нарядами, возбужденно устремилась к столам, где наливали крепкие и легкие напитки, были расставлены блюда с аппетитными бутербродами, нарезками мяса и рыбы, и в хромированных чанах, стоящих на спиртовках, благоухали мясные яства. Все уже утолили первый голод, выпили по одному-другому бокалу вина. Все сообщество двинулось в медленном вязком кружении, создавая несколько встречных потоков, которые сталкивались, огибали друг друга, создавали медленные протуберанцы, прихотливые завихрения. Залипали, стискивались и снова вязко текли по ресторанным залам, мерцая бокалами, восклицая, озаряясь улыбками, схватываясь на несколько минут в необременительных встречах.
Зеркальцев, держа бокал с белым итальянским вином, попал в маленький остановивший его водоворот, в котором собралась для скоротечного общения небольшая группа гостей. В ее центре находился известный писатель – бунтарь и политический деятель, создатель левой радикальной партии. Партия выходила на демонстрации, устраивала дебоши и митинги, попадала под удары милицейских дубинок, тревожа выходками тучных обывателей и питая сюжетами книги своего вожака. Казалось, когда иссякала тема его очередной книги, он задумывал новую авантюру, бросал на ее осуществление своих сторонников, которые яркими скандалами давали пищу новым художественным замыслам. Книга еще не была написана, а ее главы уже кипели уличными демонстрациями, вспышками милицейских машин, арестами и пресс-конференциями.
Недавно вождь объявил о намерении баллотироваться в Президенты России, и этому был посвящен протекавший среди собеседников разговор.
– Но мне кажется, это с вашей стороны скорее способ привлечь внимание, нежели серьезное политическое намерение. Неужели вы полагаете, что у вас есть шансы? – спрашивал щеголеватый, с хитрым лисьим лицом политолог, известный своей фрондирующей позицией.
Писатель, скрывая свое пренебрежение к умеренному, ничем не рискующему оппозиционеру, отвечал:
– Птица истории садится в руки к тому, кто раскрывает ей навстречу свои ладони. У Ленина, казалось, не было никаких шансов, но именно он оказался в Кремле.
Писатель был невысок, сухощав, элегантен, в вельветовом пиджаке, с бантом. У него была длинная узкая бородка, седеющие усы, на стареющем лице блестели маленькие очки. Создавая свой образ борца, он умышленно придал себе сходство с Троцким – та же пламенная революционность, дружба с европейскими «левыми», привнесение в политику элементов искусства.
Зеркальцев был равнодушен к политическим взглядам писателя. Ему нравился дизайн, в который тот облек свою деятельность. Он ценил красоту и отвагу его поступков и книг, в которых тот утонченно копировал опыт своих русских и европейских предшественников. Коснувшись бокалом рюмки вождя, Зеркальцев покинул кружок собеседников, унося в бокале затихающий звон. И его повлекло по залу.
Еще одна беседующая группа зацепилась за выступ стены и держалась там, омываемая потоком, который стремился ее оторвать. Высокая тяжеловесная женщина с тяжелым лошадиным крупом, могучими свисающими к животу грудями, с гривой черных, начинавших седеть волос, говорила резким и властным голосом:
– Пусть они не мешают нам строить наше теократическое государство. Еврейский мир консолидирован вокруг Израиля, который уже сегодня является пастырем всех народов.
Проповедь женщины была обращена к старичку с розовым черепом и голубыми младенческими глазами, который слыл видным еврейским правозащитником и не давал покоя мелким прорывавшимся в прессу антисемитам. Тут же присутствовал именитый адвокат с мягкими верблюжьими губами, из которых нередко излетали обвинения в адрес «русских фашистов», и журналист с жилистым смуглым лицом библейского странника. Сама же женщина была ведущей радиопрограммы, непримиримой к власти.
– Если они не прекратят наступать на права евреев в России, если они забыли уроки холокоста, мы их сметем, а их главарей выставим в клетках на обозрение мира.
Ее тяжелое, с отвисшими щеками лицо хранило следы былой красоты, черные влажные глаза все еще мерцали женственностью. Но теперь она была не пленительной возлюбленной, не матерью многодетной еврейской семьи, а прародительницей народа, от которой произошли колена могущественного племени.
Ее лоно, прикрытое тканью, все еще продолжало извергать неукротимых жестоковыйных сыновей.
Такой она виделась Зеркальцеву, который был равнодушен к «еврейскому вопросу» и лишь любовался дизайном, в который тот был облечен. Младенческие смеющиеся глаза старика с картины «Сюзанна и старцы». Фиолетовые, как баклажаны, губы адвоката. Тяжелая, как вымя, грудь прародительницы, на которой висели крупные костяные бусы, быть может, из костей поверженных врагов.
В окружении молодых, празднично одетых женщин, журналисток модных изданий, разглагольствовал невысокий, с круглым животиком, круглой остриженной головой политолог, близкий к кремлевским верхам. Его маленькие маслянистые глазки настороженно поблескивали, зорко просеивали текущую мимо толпу, словно ожидали внезапную опасность, которая заставит его юркнуть, спрятаться, спастись в недалеком, надежном укрытии. Зеркальцев усмехнулся, обнаружив сходство политолога с раком-отшельником, который выползает из раковины среди нарядных актиний, высматривая добычу маленькими чуткими глазками. И едва скользнет тень невидимой рыбы, сразу прячется в раковину, оставляя перед створками крохотный вихрь песчинок.
– Теперь уже мало кто сомневается в конфликте, существующем между президентом и премьер-министром. Президент Арнольдов и премьер Хлебопеков все еще стараются казаться сиамскими близнецами. Но уже навис скальпель, готовый их рассечь. Этим скальпелем будут предстоящие президентские выборы, где они столкнутся, как два непримиримых антагониста.
Журналистки с обожанием влюбленных учениц внимали суждениям политолога, который приоткрывал волнующую всех кремлевскую тайну.
У одной журналистки была красивая голая спина с подвижными лопатками, на которых остановил свой взгляд Зеркальцев. Другая под струящимся шелком приподняла бедро, отчего в разрезе платья открылась сильная стройная нога.
– Но кто победит в этой борьбе? У кого больше шансов?
– Я думаю, они будут сражаться, как два джентльмена. Но есть группы, которые могут вбросить в общество чудовищный компромат, который решит исход выборов.
– О каком компромате вы говорите?
– Вы хотите от меня невозможного, – таинственно улыбнулся политолог, и его маслянистые черные глазки тревожно забегали.
Зеркальцев был далек от политики. Его не занимали кремлевские интриги, на которые столь падко было журналистское сообщество. Его увлекали автомобили и тот восхитительный мир, в котором они мчались среди мировых столиц, по сияющим автострадам, мимо египетских пирамид, парижских дворцов, небоскребов Манхэттена. Он не погружался в темные уродливые глубины бытия, воспринимая мир эстетически. Его восхищали модные платья журналисток, чуткие лопатки на голой женской спине, красивый изгиб ноги.
Ему нравился образ подводного царства, в котором среди разноцветных актиний лежит перламутровая раковина, и в ней мерцают настороженные глазки обитателя морских пучин.
Вечеринка продолжалась, подчиняясь таинственным законам, по которым движутся облака, струятся воды, зарождаются и исчезают водовороты и завихрения. Бармены неутомимо наливали в бокалы вино. Официанты вносили новые дышащие паром чаны. Играла музыка, и несколько меланхолических пар танцевало под зеркальным шаром, среди бегущих зайчиков света. Зеркальцев прислонился спиной к мраморной стене, попивал из бокала, наблюдая бесконечные, проходящие мимо вереницы.
