Андрей Девятов - Красный дракон. Китай и Россия в XXI веке
Качество подготовки на этих курсах было, видимо, настолько серьезным или даже уникальным, что по военно-учетной специальности, при увольнении со службы, я, референт-переводчик по основному образованию, оказался в инженерном и техническом составе запаса. Считаю, что мне опять повезло, так как после Центральных курсов объем и глубина полученных знаний и навыков позволили лучше понимать объект моего профессионального интереса — Китай. Несомненно, все это помогло мне после увольнения со службы спокойно перейти в бизнес, быстро освоить его и успешно им заниматься.
7 августа 1976 года я прибыл в Пекин для работы на должности младшего референта Посольства СССР в КНР. Прошла всего неделя после сильнейшего землетрясения в Китае, унесшего в одном Таншане более ста тысяч жизней. Пострадал и Пекин. Опасаясь разрушений от повторных толчков, население Пекина обитало вне домов.
Зрелище массы столичных китайцев, со стариками и детьми расположившихся со всем носимым скарбом где только можно под открытым небом, поразило меня видом неприкрытой, доступной обозрению бедности. Так что позднейшие социально-экономические успехи Китая было с чем сравнивать.
Через месяц после моего прибытия, 9 сентября 1976 года, умер Мао Цзэдун. Еще через месяц преемники Мао были объявлены «бандой четырех». Следующий за тем период истории Китая уже неплохо известен мне как очевидцу, а иногда — и участнику событий.
Три командировки на скромных дипломатических должностях в Посольстве СССР в Пекине (1976–1979;
1982–1986; 1989–1992) и почти семь лет (1993–1999) самостоятельного свободного предпринимательства на курорте в Бэйдайхэ (300 км восточное Пекина) составляют содержание того личного опыта разведки и бизнеса в Китае, который и будет использован в дальнейшем повествовании.
В промежутках между командировками в Китай я был рядовым офицером Генерального штаба. Однако и тут мне с кругозором повезло. В ГРУ ГШ я вел направление Китая в структуре, которая в глобальном масштабе непрерывно прощупывала «нервную систему» и Запада и Востока, а по результатам ставила диагноз состоянию Вооруженных Сил наших вероятных противников и уровню исходящей от них угрозы.
Этими нервами мирового военного организма являются стратегические и оперативные (театра военных действий) системы управления и связи войсками и оружием.
Как оперативный дежурный этой структуры ГРУ, отвечающий за оценку срочной информации, я был обязан разбираться и в процессах управления, прежде всего, Вооруженными Силами США. Причем разбираться на всех театрах военных действий: сухопутных и океанских, во всех зонах командования на земле, в воздухе и космосе. Как специалист-направленец по Китаю в глобальной структуре разведки, я участвовал во многих стратегических тренировках, играх и учениях Генштаба. Редко, но бывал и в войсках: как в дальних гарнизонах на территории СССР, так и в частях, выполнявших задачи за рубежом.
В качестве безмолвного статиста при карте на стратегическом командно-штабном учении я слышал, как и на основании каких данных разведки министр обороны Д. Ф. Устинов принимал решение на неограниченное применение ядерного оружия в «ответно-встречном» массированном ракетном ударе по США. А решение это, в масштабе реального времени, принималось по устному докладу начальника ГРУ генерала армии П. И. Ивашутина, основанному исключительно на формализованных данных радио- и радиотехнической разведки, в которых мало кто разбирался.
Как оперативный дежурный (что-то вроде ночного директора), по своему опыту доподлинно знаю о полной неспособности нашей тогдашней системы высшего руководства страной принять хоть какое-нибудь своевременное (а при угрозе ракетного нападения значит быстрое) решение по вполне достаточным данным, но не учебной, а живой, не предусмотренной алгоритмами заранее спланированных действий, обстановки.
В 1980 году, когда у американцев дала сбой система предупреждения о ракетном нападении, и на их экранах отображения пошли цели, как если бы стартовали ракеты для внезапного массированного удара по США, они успели провести селекторную конференцию штабов командований и аппарата Белого дома; выводя из-под удара систему управления, подняли в воздух воздушные командные пункты и самолеты-ретрансляторы; передали сигналы управления и привели в наивысшую готовность к боевому применению дежурные силы; потом разобрались и дали отбой.
Случилось все это утром по московскому времени. Я в кресле оперативного дежурного получал данные, начиная с селекторного совещания. И если американцы не понимали, что творится с их системой предупреждения, то мы — тем более. Реальность же их реакции и чреватая непоправимым срывом готовность к действиям нами отслеживалась, докладывалась по инстанции и, в конце концов, дошла до нашего высшего руководства в личном докладе начальника ГРУ. Но произошло это лишь после обеда. Потом, правда, американцы для извлечения урока напечатали в газетах, что и как у них было. А у нас была создана высокая комиссия по выяснению причин задержки прохождения информации, однако все спустили на тормозах.
Впрочем, то же касается стратегической разведки и руководства США, вчистую проворонивших ввод советских войск в Афганистан, осуществленный в канун протестантского «Кристмаса» 25 декабря 1979 года. Всю эту праздничную для американцев ночь П. И. Ивашутин лично (что бывало крайне редко) вникал в детали состояния американских систем управления, остававшихся расслабленно спокойными.
Добавлю, что когда в Москве уже ночь и высокое начальство спит, то в Вашингтоне — день и жизнь кипит, а в Пекине встает утро новых суток, и потому на очень скромного «ночного директора» в ГРУ падала немалая информационная нагрузка, зачастую требовавшая быстрой и точной реакции.
Все это, конечно, способствовало пониманию роли и места Китая как фактора силы в современном мире. А знание тех или иных закономерных аспектов в структуре и функционировании ВС США и НАТО заставляло меня уже в качестве исследователя искать схожие, но еще не выявленные или не осмысленные разведкой закономерности строительства и организации китайских вооруженных сил.
Повезло мне также с непосредственными и прямыми воинскими начальниками доперестроечного периода (с началом реформ их по возрасту отправили на пенсию). Это были опытные, высокопрофессиональные, широко мыслящие и глубоко понимающие людей и дело руководители разведки, которые поддерживали меня в научной работе. Для стиля руководства того времени характерен такой эпизод. Последний из мудрых начальников моего управления, подписывая ходатайство о зачислении меня соискателем ученой степени в сугубо гражданской области языкознания, заметил примерно следующее: «Генералиссимус Сталин незадолго до смерти написал работу «Марксизм и вопросы языкознания». Я в этом не разбираюсь. Но, видимо, в языкознании есть что-то важное. Раз уж Сталин обратил на это внимание, то и ты можешь дерзать».
Вряд ли кто из моих соратников в ГРУ скажет, что я не умел в Китае добывать разведывательные данные и в качестве добывающего офицера был неудачником. Но сам я считаю, что высших своих результатов достиг в обработке данных — производстве конечного интеллектуального продукта.
Вскользь замечу, что добывание данных легальной стратегической зарубежной разведкой в мирное время — как раз то, что красиво называется «деятельностью, несовместимой со статусом дипломата». Во всех странах эта тайная деятельность противозаконна, а потому рискованна. Ощущение опасности, концентрация воли и напряженная изворотливая работа ума в противостоянии с контрразведкой — вот то, что дает высшее наслаждение разведчику в короткие моменты проведения операций. Знаю это по себе и по другим. Сами же данные, получение которых есть цель, в момент операции отходят на второй план. Их ценность или пустяковость, а соответственно, радость или разочарование осознаются и испытываются разведчиком потом.
Обработка же данных, информационная работа стратегической разведки, по своим методам есть научная работа. Результаты этой работы суть открытия, а удовлетворение от процесса долгого поиска и, наконец, прорыва ума к знанию куда глубже, чем яркое, но короткое чувство риска и преодоления опасности.
Информационная работа стратегической разведки в своих результатах отличается от науки лишь тем, что научные открытия бессрочны, а открытия стратегической разведки быстро устаревают. Так, периодический закон химических элементов Д. И. Менделеева — вечен, а вскрытую разведкой группировку войск противника, порядок и нормативы их перевода с мирного на военное положение и развертывания нужно регулярно уточнять и подтверждать. Именно поэтому открыватели законов природы, общества и познания становятся знаменитыми, а открыватели чужих государственных и военных тайн остаются неизвестными.
