Журнал Русская жизнь - Захолустье (ноябрь 2007)
Это чуть меньше, чем средняя зарплата в сельском хозяйстве (3740 р.). И чуть больше, чем номер в совсем не роскошной гостинице «Валдайские зори», куда надо пробираться сквозь толпу гастарбайтеров.
Мы заходим в кирпичную церковь Апостолов Петра и Павла при городском кладбище, где похоронен Меньшиков, - это был один из двух приходов Новгородской области, восстановленных в 1943 году. Священник Игорь Грибов - музыкант, выпускник Петербургской семинарии, отец троих детей. «Игорь Тонкий», как зовут его здесь, чтобы отличать от Толстого из другого прихода. Недавно прихожанка подарила отцу Игорю дом. Небольшой и не новый, - но дом, а свою маленькую квартиру он отдал ученику, «стажеру», помогает ему переезжать. Отставные ученые из института ходят в кружок православной культуры: на доске - древнегреческая вязь, в каменной печке греется картошка.
Я выхожу на заснеженные мостки, смотрю на остров посреди Святого озера, и кажется, что это просто два берега, разделенные тремя километрами черной воды. На этом - жизнь. На том - ранее патриарший, теперь почти «номенклатурный» свежеотстроенный монастырь. По городской легенде, которую мне с удовольствием несколько раз пересказывали со словами «есть свидетели», приехал Чубайс, увидел шестерых монахов в резиновых сапогах в мороз и протянул вооот такенную пачку денег. И сказал: еще дам. И дал. И Путин дал. И больше, добавляют валдайцы, не было там худых монахов. Кесарю кесарево: появилась крупнейшая на Северо-Западе строительная компания, несколько лет шла ликующая стройка, к острову протянули цельнометаллический мост, братия приосанилась, с паломниками стала разговаривать хамовато, сквозь зубы, на вопрос «Кто же вам помогает» отвечают многозначительно: «Сосед…» А недавно, рассказывает прихожанин, в епархии подсчитали и ахнули: поддержание новой инфраструктуры требует суммы большей, чем весь епархиальный бюджет! Зато можно заказать отпущение грехов онлайн.
Всего лишь три километра, целых три километра - почувствуйте разницу.
Олег Кашин
Дайте нам сгореть
Что случилось в доме престарелых около поселка Чернь
I.
- И мы должны делать все, чтобы жители Тульского края чувствовали себя хорошо и достойно, - заместитель губернатора Тульской области Аркадий Чмуневич, кажется, сам понимает, что говорит не то, но это не важно, его все равно никто не слушает. Аудитория, выстроившаяся полукругом напротив девяти свежевырытых могил, - человек сто. Двое очень дряхлых стариков (один опирается на костыль), три старухи (одна держит в руках букет желтых бумажных цветов), один заплаканный подросток лет пятнадцати, остальные - сотрудники пансионата, женщины за пятьдесят в странных меховых шапках. Отпевание уже закончилось, траурный митинг состоит из одной речи Чмуневича. После того, как гробы опустят в могилы, женщин в шапках отвезут в райцентр Чернь, где Чмуневич проведет совещание по вопросам пожарной безопасности социальных учреждений. Он будет ругаться и грозить оргвыводами; его можно понять - ведь жители Тульского края должны чувствовать себя хорошо и достойно.
Интернатские рабочие руками отковыривают от смерзшихся пригорков куски глины, бросают их в могилы - глина бьется о гробы с таким звуком, что кажется, будто они пустые. Глава муниципального образования «Чернский район» Александр Алферов говорит шепотом главе поселения Велье-Никольское Александру Гребенькову: «Сейчас людей увезут, скажи бульдозеристу, чтобы доделал, а то эти себе все руки отморозят». Бульдозер, которым будут закапывать могилы, и экскаватор, которым их копали, - приехали из райцентра, потому что похороны проводятся «на районном уровне».
Замгубернатора и глава района - не Бог весть какие высокие гости, но и таких на кладбище в Велье-Никольском никогда не бывало. На этом кладбище вообще ничего не бывало, даже кладбищенской ограды, венков и памятников. Дело в том, что это вообще не кладбище. Обитателей Чернского интерната для престарелых и инвалидов хоронят прямо на поляне в лесу. На десятке могил - деревянные кресты, свидетельствующие о том, что у некоторых стариков все-таки были родственники. Остальные могилы обозначены железными прутьями с желтыми табличками - фамилия, инициалы, дата смерти. У тех, кого хоронят теперь, на могилах будут и таблички, и кресты - типовые, металлические, ажурные. Я спросил у главы района, есть ли у этой поляны официальный статус кладбища, и Алферов ответил: «Есть. Наверное».
II.
Двухэтажный жилой корпус Чернского интерната для престарелых и инвалидов (инвалиды - в основном с заболеваниями нервной системы и опорно-двигательного аппарата) 1952 года постройки сгорел 4 ноября. Пожар начался днем, в половине второго, и продолжался пять часов.
Теперь корпус снаружи похож на декорации какого-нибудь готического триллера - когда зловещий замок уже сгорел, и все его обитатели умерли: обугленные стены и пустые окна, через которые видно небо. Изнутри - что-то вроде бесланской школы: жизнерадостная живопись на стенах (в бывшей столовой - три большие фрески: слева старец, играющий на гуслях, и отрок, его слушающий, справа - гусар с виолончелью и дама в белом со скрипочкой, по центру - большой праздничный стол, символом изобилия на котором служит самовар), разбитые зеркала, пожарная кнопка (почему-то желтая, а не красная), уцелевшая на сгоревшей стене.
Столовая от огня не пострадала, но никакой мебели в ней почему-то нет - только разбитое пианино лежит посреди обеденного зала декой на полу. В служебном столовском коридоре на стене - календарь на 2004 год и записка «Девочки, не забудьте купить хлеба». Отдельная комната - хлеборезка, на полке стоит початая бутылка коньяка «Ной», свидетельствующая о том, что привилегированное положение хлеборезов за десятилетия не изменилось.
Некоторые старики (те, кто обедал в первую смену) в момент возгорания находилась в столовой. Если бы не обед, жертв могло быть значительно больше. Когда дежурная медсестра объявила, что дом горит, и нужно выходить на улицу, старики брали с собой ложки, тарелки и доедали обед уже во дворе. Всю посуду сдали потом сестре-хозяйке.
III.
Если пройти через всю столовую, то можно попасть в коридор, соединяющий обеденный зал с медблоком и жилыми помещениями - с этого коридора и начинается то, что глава района называет «следами разрушений». Следы разрушений - это отсутствующий потолок и сугробы на полу. Из-под сугробов торчат обгоревшие одеяла и подушки; даже если знаешь, что все тела погибших из здания давно вынесли, все равно боишься наступить на чей-нибудь труп. В конце коридора - одна из четырех лестниц, ведущих наверх. Лестница цела, но спуститься по ней никто не смог, потому что этот выход был отрезан от комнат огнем. Теперь прямо над лестничной площадкой - небо.
Потолок обвалился во время тушения пожара. Очаг возгорания был в жилом крыле второго этажа. В одной из комнат вначале пошел дым из того места на потолке, где крепится люстра, потом люстра упала на пол, а потолок загорелся по-настоящему.
На втором этаже жили здоровые старики (в основном бывшие заключенные, оставшиеся на попечении государства; таких в интернате было 150 человек). На первом этаже находились спальни инвалидов (в интернате их называют «обеспечиваемыми»), в большинстве своем не пострадавших. А жители второго этажа по до сих пор непонятным причинам забаррикадировались в своих комнатах и не пускали приехавших через девять минут после вызова (но через полчаса после возгорания) пожарных. Насчет того, почему не пускали - пока две версии: либо паника, либо «Максимка». «Максимка» - это стеклоочиститель, 170 рублей за 5 литров, самый популярный алкогольный (96 процентов спирта) напиток в интернате. У некоторых после «Максимки» отказывают ноги, но не навсегда, а дня на три-четыре - главное отлежаться.
Версия, которую деликатно называют «паника», на самом деле выглядит еще более мрачной, чем история про стеклоочистительную жидкость. Медсестры, помогавшие спасать стариков, говорят, что те, отказываясь выходить, кричали: «Отстаньте от нас, дайте нам сгореть». Некоторые двери второго этажа так и остались запертыми навсегда. Из этих комнат вместе с перекрытиями на первый этаж падали уже мертвые люди.
Основных версий причины возгорания - тоже две. Либо старики, которые пили «Максимку», курили у себя в комнатах или на чердаке, и что-то случайно загорелось (курилка действительно устроена неудобно - на первом этаже, в расчете на то, что ходячим старикам со второго будет не лень спускаться вниз), либо замкнуло электропроводку. Версия проводки - основная, хотя все электрооборудование в интернате меняли летом прошлого года. Ни у кого нет сомнений только в одном: деревянная труха, в которую превратились межэтажные перекрытия, позволила огню моментально распространиться по всему зданию.
