Павел Шестаков - Самозванец
Союз в великом деле — раз и навсегда ликвидировать турецкую опасность, понести христианские знамена в контрнаступление, чтобы на самом Босфоре сокрушить врага всей Европы, — таков грандиозный замысел, в тени которого должны были померкнуть как прежние эгоистические распри между братскими народами, так и новые споры и разногласия между королем и цесарем.
Первого ноября 1605 года в Краков ко двору Сигизмунда с многочисленной благородной дружиной прибыл Великий Посол русского царя, недавно пожалованный окольничим, а также вновь учрежденным званием Великого Секретаря, известный нам Афанасий Власьев, тот самый, к кому обращался с мрачными пророчествами «мудрый старец» по случаю появления кометы. Пророчества, как видим, сбылись, но Власьев от этого пока только в выигрыше. Карьера его развивается по восходящей при третьем уже царе. Еще при Федоре он ездил в Австрию, вел переговоры с кесарем и при Годунове. Любопытно, что второе путешествие в Западную Европу Власьев предпринял морем, из Архангельска в Гамбург, а оттуда вверх по Эльбе в Прагу, где находился император. Другими словами, перед нами человек не только многоопытный, но просвещенный, не новичок при европейских дворах, облеченный доверием государей. Между прочим, вместе с Салтыковым встречал он несчастного принца датского, жениха несчастной Ксении Годуновой, чьи бедствия, увы, еще не кончились. Существуют любопытные предположения и о том, что именно Власьев во время переговоров с Сапегой сыграл какую-то важную роль в будущем самозванца. Так или иначе, заслуги его, явные и тайные, щедро признаны, а доверие оказано почти неограниченное. Ведь Великому Секретарю поручено заменить самого царя на церемониях обручения, которого ему и предстоит добиться в ходе своего посольства. Через двести лет с подобной миссией в Вену отправится Коленкур, чтобы представлять Наполеона при бракосочетании с Марией-Луизой…
Но прежде всего Власьев официально оповестил Сигизмунда о счастливом воцарении Иоаннова сына.
Известие, хоть и давно известное, было принято благосклонно.
Затем Власьев сообщил о главном замысле своего государя — его намерении низвергнуть державу Оттоманскую, завоевать Грецию, Иерусалим и Вифлеем, то есть вернуть западу христианские священные земли.
Замыслено, конечно, с избытком, но демонстрировало решимость и силы молодого царя.
Вопрос о войне не мог, естественно, быть решен сразу, зато в вопросе о браке решили не медлить. Была, правда, и здесь некоторая деликатная сложность. Сигизмунд намекнул Власьеву, что русский государь может вступить в брак и более соответствующий его положению. Возможно, речь шла о сестре самого короля. Но, очевидно, такой вариант был в Москве предусмотрен, потому что Власьев без колебаний отверг заманчивое предложение, ибо, как было сказано, «царь никак не изменит своего обещания и намерен разделить престол с Мариной из благодарности за важные услуги, оказанные ему во дни его несгоды и печали знаменитым ее родителем».
Формула очень емкая. Тут и верность слову демонстрируется и готовность выполнить взятые обязательства, однако сугубо великодушно, «из благодарности»!
«Стыдно мне пред гордою полячкой унижаться!»
Сговор совершен.
Десятого ноября в присутствии короля, сына его Владислава, сестры, шведской принцессы Анны, литовского канцлера Сапеги и множества других высоких лиц кардинал Польский совершает торжественный обряд обручения.
Марина, исполненная прелестей!
Ты вознесла род свой до облак,
И сияешь лучезарнее всех дщерей славянских!
Так воспета в стихах невеста.
И в самом деле, в белой одежде, с короной в волосах, усыпанная драгоценностями, она блистает в этот счастливый час.
Знать бы, чем все это кончится! Но знать свой завтрашний день не дано никому, и все счастливы или рады и веселы. Посмешил сановников преданный царю Власьев. На обрядовый вопрос, не обручен ли Дмитрий с другою невестой, и. о. жениха неожиданно ответил:
— А мне как знать? О том мне ничего не наказано.
В обряде произошла заминка. По свидетельству очевидца, присутствующие «подивились простоте этого народа». Пришлось вопрос повторить.
— Если бы обещал другой невесте, то не послал бы меня сюда, — отрезал Великий Посол, досадуя на дотошных поляков и видя в обычной формуле покушение на личную жизнь цесаря.
Впрочем, не меньшее уважение проявил московский дипломат-европеец и к будущей царице — не посмел взять Марину просто за руку, как было положено жениху, но обернул свою руку чистым платком.
Так или иначе, обряд был благополучно завершен, после чего последовал «великолепный стол». Можно сказать, что подлинным украшением стола оказались не блюда и вина, которых было, конечно, предостаточно, но дары, подносимые невесте, сидевшей за столом рядом с Сигизмундом.
Вот перечень:
Богатый образ св. Троицы, благословение Царицы — Инокини Марфы.
Перо из рубинов.
Чаша гиацинтовая.
Золотой корабль, осыпанный многими драгоценными каменьями.
Золотые бык, пеликан и павлин.
Удивительные часы с флейтами и трубами.
Три пуда с лишком жемчуга.
Шестьсот редких соболей.
Кипы бархатов, парчей, штофов, атласов…
Перечень не полный!
В комментариях не нуждается. А ведь это только задаток!
— Чудесно возвышенная богом! — обращается Сигизмунд к Марине и, обнажив голову, благословляет ее. — Не забудь, чем ты обязана стране своего рождения и воспитания, где нашло тебя счастье необыкновенное. Имей страх божий в сердце, чти родителей и не изменяй обычаям польским!
Марина на коленях благодарила монарха.
Все это пришлось не по душе Власьеву, который придерживался совсем иных норм этикета и, с точки зрения поляков, продолжал чудить. За столом отказывался от еды, несмотря на личное королевское приглашение, заявляя, что холопу неприлично есть при столь высоких особах, что с него довольно чести смотреть, как они кушают. Наотрез отказался посол-«холоп» и от танца с невестой.
— Дерзну ли коснуться ея величества!
Так вел себя человек, по русским меркам своего времени высокопросвещенный, «выездной», наделенный царем доверием и высшими полномочиями. Что же говорить о «диких» боярах, окружавших Дмитрия дома! За право быть холопами, повелевающими собственными холопами, они готовы были идти на любое преступление. Лишь на плахе, накануне встречи с тем, пред кем все равны, обретали эти люди подобие достоинства!
«Чудачества», однако, не повредили Власьеву в глазах Сигизмунда. Возможно, они лишь подтверждали представления короля о «простоте этого народа». Посол был гостеприимно приглашен на бракосочетание самого короля с австрийской эрцгерцогиней. Приглашение казалось многозначительным, за брачными связями между Москвой и Польшей, Краковом и Веной открывались перспективы большого, уже не родственного, но политического союза христианских держав «против турского», как писали в московских дипломатических грамотах.
Этими надеждами жил и Дмитрий.
Поход виделся царю весной, а пока в государстве идет к нему энергичная подготовка.
Разосланы распоряжения стягивать войска с севера. На пушечном дворе льют новые орудия, мортиры, изготовляются другие виды огненного боя.
Под Москвой построена специальная крепость, где постоянно тренируются воины — русские и иноземцы, одни в обороне, другие в штурмовых отрядах, меняясь местами.
Во всех боевых начинаниях царь принимает личное и самое активное участие.
Вот верхом стремглав подлетает он к крепости. Там идет пристрелка новых пушек. Ядра, выпущенные неумелой рукой, летят мимо цели. Дмитрий соскакивает с коня, сам становится к орудию.
Выстрел!
Разлетается, сверкая осколками, ледяная башня-мишень.
Еще выстрел. Еще. Снова точно.
Царь доволен, смеется.
— Вот так надо!
Тем временем стрельцы засели в крепость. Немцам предстоит штурм. Дмитрий с ними. Сражаются, понятно, оружием не смертельным — палками, замороженными снежками.
Однако… Кое-кто утирается кровью, на валу настоящая потасовка, царя в числе других сбивают с ног, он вскакивает, отбивается от града ударов, ему весело.
Ему это нравится.
Но обленившимся стрельцам, что сморкаются красным в снег, — нет.
А царь, не обращая внимания на недовольных, говорит, отряхивая снег:
— Так возьму Азов!
Знакомая картина, знакомые слова. Через девяносто лет повторит эти слова Петр.
Следует отметить и общее направление военной мысли обоих царей. Петр сделал базой южного похода Воронеж, Дмитрий назначил сборным пунктом войск Елец, куда заблаговременно начал собирать артиллерию. В отличие от бояр, эти цари не опасаются опереться на казачество, напротив, уверены в надежности пути по Дону. Оба понимают, что для серьезной борьбы с Турцией необходима опора, населенный тыл, которого не найти в пустующих степях. Позже, при Анне Иоанновне, в этом убедился Миних.
