Мэлор Стуруа - С Потомака на Миссисипи: несентиментальное путешествие по Америке
И снова «на этот раз». И снова историческая ретроспектива. В 1914 году национальные гвардейцы, вызванные дедом нынешнего губернатора, владевшим угольными копями в штате Колорадо, расстреляли сорок бастующих шахтеров и членов их семей. Кровавая расправа над горняками потрясла тогда всю Америку. Она легла несмываемым клеймом позора на клан Рокфеллеров. Она навечно запала в шахтерскую память. Слова «Помни Лудлоу!» до сих пор служат лозунгом, девизом, паролем в среде шахтеров.
— Мне нечего сказать на этот счет. Я не вижу здесь никакой проблемы, — сухо ответил шахтерам губернатор, недобро покосившись на них с высоты своего двухметрового роста и своих неисчислимых миллионов.
Нет, проблема есть, и губернатор отлично знал, почему ему нечего сказать. Дело в том, что власти штатов, охваченных забастовкой, и шахтовладельцы не очень-то доверяют своей национальной гвардии, состоящей, как правило, из местных жителей и призываемой в казармы по необходимости. Вот, к примеру, городок Вэйнебург в штате Пенсильвания. Подавляющее большинство личного состава расквартированного здесь 110-го пехотного полка национальной гвардии — шахтеры. Об этом многозначительно напомнил забастовщикам их вожак Дунд, когда возник вопрос, а не бросят ли против них национальных гвардейцев? Вынуждены помнить об этом Рокфеллеры, Нортоны и другие короли нефти, угля и стали. Иногда оружие тоже оборачивается палкой о двух концах.
…В понедельник, 13 марта необычная тишина царила на угольных копях от Алабамы до Пенсильвании, от Рокки до Апиалачии. Шахты открылись, но никто не добывал уголь. Иначе и быть не могло. Ведь армии не могут добывать уголь. Президентские указы не могут добывать уголь. Суды не могут добывать уголь. Не может добывать уголь и закон Тафта — Хартли.
Но тишина, снизошедшая на угольные копи Америки, гремела победным салютом в честь героев забастовки — мужественных шахтеров,
— Сто дней без острова Святой Елены. Мы посильнее Наполеона, — сказал мне, улыбаясь, один из них, несущий вахту в вашингтонской штаб-квартире ОШП. Мы шли с ним по направлению к Белому дому, где начиналась символическая демонстрация протеста шахтеров. Гигантский самосвал сбросил гору угля на Пенсильвания-авеню, прямо напротив резиденции президента США.
— Это, по-моему, единственный уголь, добытый на-гора за последние сто дней, — вновь пошутил мой спутник. Он явно был в хорошем настроении.
Вашингтон.
Март 1978 года
Дон-Кихот с улицы Евклида
24 декабря
Соединенные Штаты Америки — свободная страна, поэтому здесь каждый празднует рождество и встречает Новый год как ему заблагорассудится. Митч Снайдер, например, решил объявить голодовку. Условия голодовки жестокие, вернее, самоубийственные — Митч не будет принимать никакой пищи, а главное, ни капли жидкости. Врачи утверждают, что в подобных случаях после двухнедельного «поста» смерть не за горами.
Что заставило Митча решиться на подобный шаг?
Для того чтобы получить ответ на этот вопрос, я иду на Евклид-стрит, улицу, расположенную в самой сердцевине негритянских кварталов Вашингтона. Здесь до сих пор можно встретить полуразрушенные, заброшенные здания — шрамы, которые оставили на теле города расовые волнения, вспыхнувшие в 1968 году в связи с убийством Мартина Лютера Книга. В одном из таких домов — № 1345 живут Митч и девять его друзей — активисты «Общества за созидательное ненасилие».
Двери этого дома никогда не запираются. Прямо с лестницы ты попадаешь в довольно обширную комнату, которую целиком заполняет огромный грубо сколоченный деревянный стол. За ним двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю кормят и поят бездомных и голодных обитателей столицы Соединенных Штатов. К стенам прислонены матрацы. Когда на город спускаются сумерки, люди, обнесенные полной чашей на пиру равных возможностей и всеобщего благоденствия, находят здесь ночлег. В студеную пору это равносильно продлению жизни. Днем ее влачат, ночью продлевают…
Когда я вхожу в комнату, Митч сидит за столом. Перед ним банка с апельсиновым соком. На нем белый свитер и зеленая холщовая куртка с погончиками. Сквозь очки в большой черной оправе на меня смотрят близорукие глаза, излучающие одновременно доброту и волю. Другие обитатели дома № 1345 заняты стряпней. Ведь сегодня канун рождества, и непрошеных, но желанных гостей будет больше обычного.
Брать интервью у человека, который вот-вот должен начать голодовку, грозящую ему смертью, поверьте, не столь уж простое дело. Язык, поставленный на тормоз совести, как-то не поворачивается. Превозмогая себя, спрашиваю:
— Митч, почему вы объявляете голодную забастовку?
— Потому, что в мире нет справедливости. Одни имеют много больше того, что им нужно для нормального человеческого существования, а для других каждый кусок пищи — дело жизни и смерти, — отвечает он.
Всего в двух милях от Евклид-стрит, на 38-й улице в Джорджтауне, фешенебельном районе Вашингтона, находится католическая церковь святой Троицы» Ее отцы решили ассигновать около полумиллиона долларов на реставрацию часовни, включая ремонт органа, подаренного церкви конгрессом США. Митч Снайдер и его друзья потребовали от духовенства, чтобы оно выделило хотя бы часть этой суммы на помощь голодным и холодным. Церковники наотрез отказались. Тогда Митч решил объявить голодовку.
— Я буду голодать, пока они не изменят своего решения, — говорит он.
— Вы надеетесь расшевелить их совесть?
— Я не уверен, что она у них есть. Люди, тратящие тысячи на реставрацию гобеленов в то время, как бездомные умирают на улицах, вряд ли отягощены совестью.
— Так на что же вы рассчитываете?
— Ни на что. Но ведь нельзя же молчать, бездействовать. Безразличие — подручный преступления.
Моя новогодняя анкета распадалась на две части: что принес интервьюируемому уходящий год и что ожидает он от нового. Вопросы разные, но ответы на них я получил приблизительно одинаковые. И это не удивительно. Чудес на свете не бывает, и вряд ли число голодных и холодных жителей Вашингтона в новом году уменьшится, а число совестливых толстосумов — в рясах или без оных — увеличится.
В 1978 году Митч и его друзья провели две крупные акции — одну против государства, другую против церкви. Сравнительно недавно они организовали так называемое «движение бездомных людей» и явочным порядком захватили «Национальный центр посетителей» — своеобразную рекламную витрину Вашингтона, расположенную на Юнион-стэйшн, главном железнодорожном вокзале американской столицы. В течение девяти дней сотни бездомных располагались здесь на ночлег. То была действенная демонстрация протеста против бессердечия администрации, выбрасывающей сотни миллиардов долларов на гонку вооружений и остающейся глухой к бедам униженных и оскорбленных. С помощью полиции власти задушили «движение бездомных людей», а его руководителей арестовали. В их числе был и Митч Снайдер.
— Если выживу, пойду под суд, — говорит он.
Впрочем, Митч накоротке с американской Фемидой. С 1972 года он арестовывался ни больше ни меньше как девятнадцать раз. За то, что митинговал перед зданием посольства южновьетнамского марионеточного режима, за демонстрацию перед решеткой Белого дома, за многие другие «за» и «против». Кстати, к антивоенному движению Митч примкнул, тоже находясь в тюрьме. Это было в федеральном централе Дэнбэри, штат Коннектикут, Его соседями по камере и учителями по борьбе были легендарные братья-«протестники» Берригэны — Дэниель и Филипп.
Другая акция: Митча была направлена, как я уже упоминал, против церкви. Ее мишенью стала все та же католическая церковь святой Троицы. В течение сорока двух дней Митч и его друзья голодали на территории собора (правда, они принимали воду), распространяли листовки, вызывающе стояли во весь рост во время службы, когда паства опускалась на колени. Католические отцы, напуганные нарастающим скандалом, обещали пойти на компромисс и выделить определенную часть суммы, предназначенной на «ремонт», для вашингтонских отверженных. Жаны-Вальжаны с Евклид-стрит прекратили голодовку, но церковники своего слова не сдержали.
— Приходится начинать все сначала, — говорит Митч.
— Как относится семья к вашему решению?
— Моя семья поддерживает меня, — отвечает Митч, обводя взглядом сидящих за гигантским квадратным столом молодых людей.
— Я имел в виду вашу непосредственную семью.
— А они и есть моя непосредственная семья.
— Ну а…
— Бы имеете в виду родственников по крови? Да, у меня есть мать и сестра. Конечно, они не в восторге от того, что мне грозит. Но они понимают мои побудительные мотивы и уважают мое решение.
