Дмитрий Павлов - На пути к Цусиме
В последующие месяцы армаде Рожественского предстояло пересечь Индийский океан и двигаться далее на восток. В открытом океане эскадра находилась в автономном плавании и обеспечивать собственную безопасность должна была своими силами. В Индокитае к этому делу были подключены русские консулы — штатные представители МИДа (каждый из них имел собственную наблюдательную агентуру), которые отслеживали передвижения японских военных судов и просто больших групп военнослужащих. Полученные сведения они докладывали в Шанхай Павлову, а тот, после перепроверки и обработки, через Сайгон, где находился капитан крейсера «Диана»[323] князь А. А. Ливен, переправлял их Рожественскому. От Ливена же Павлов получал просьбы и указания самого командующего эскадрой.
Зимой 1904/1905 гг. в Манилу, Сингапур и Сайгон в помощь тамошним российским консулам Павлов направил своего сотрудника, коллежского асессора X. П. Кристи и секретных агентов — голландца Маркса, француза Шаффанжона и швейцарца О. Барбея (Barbey)[324]. «Охранную службу» на море, главным образом в районе Зондских островов (Малайский архипелаг), с конца 1904 г. несли пароходы, купленные Павловым и Дессино по заданию командующего эскадрой. Все водное пространство между Японией и Сайгоном было разбито на четыре зоны, в каждой из которых постоянно крейсировал один из них, наблюдая за передвижениями японских кораблей. На одном из этих пароходов под видом иностранного корреспондента находился лейтенант флота Мисников, который результаты своих наблюдений также телеграфировал в Шанхай. С начала декабря 1904 г. в Зондском проливе с той же целью крейсировала канонерская лодка, выделенная голландским губернатором Батавии (Индонезии) по ходатайству здешнего российского консула.
С апреля 1905 г. по просьбе морского ведомства и «в видах избежания потери времени» Павлов стал ежедневно телеграфировать князю Ливену сведения о движении кораблей японского военного флота, добытые его наблюдательной службой на море[325]. Ливен, в свою очередь, немедленно направлял полученные депеши Рожественскому с нарочным судном. Тогда же из Шанхая в распоряжение Ливена был отправлен пароход «Леди Митчел». По пути в Сайгон по заданию Павлова «верные» шкиперы — француз Тоаи норвежец Гундерсен — осмотрели западный берег Формозы и Пескадорские острова, где, по предположениям разведки, могли укрываться японские военные суда. Обо всех этих перемещениях и полученных результатах Павлов телеграфировал Ламздорфу. Министр тут же докладывал их императору, а тот накладывал стандартную резолюцию: «Правильно». Установленный плотный контроль выявил целый ряд пунктов скопления и особой активности японских военных в южном Китае, Индокитае, Индонезии и на Малайском архипелаге. Наблюдательная секретная служба вскоре пришла к выводу, что индонезийские проливы русская эскадра пройдет без осложнений. Независимо от агентуры Павлова об этом же в декабре 1904 г. из Батавии Рожественскому на борт «Князя Суворова» телеграфировал капитан 2–го ранга Полис.
Александр Клементьевич Полис был послан в Индонезию самим адмиралом Рожественским еще в августе 1904 г. для выполнения особого задания Главного морского штаба, которое было подкреплено секретным повелением императора. Его главная задача заключалась в создании на территории Индонезии сети угольных складов для снабжения кораблей эскадры после пересечения ею Индийского океана. Попутно Полису надлежало следить за всеми передвижениями японцев в своем районе. Выбор на этого офицера пал не случайно. Тогдашняя Батавия была голландской колонией, а Полис, с 1899 по 1902 гг. прослуживший военно–морским атташе в Нидерландах, Германии, Дании, Швеции и Норвегии, свободно говорил на нескольких европейских языках, по внешним данным вполне походил на подданного любой из этих стран и имел опыт агентурной работы. В Индонезии он жил в строжайшем инкогнито (в первое время о цели его приезда не подозревал даже тамошний российский внештатный консул) и в своей работе опирался на собственную секретную агентуру, местного русского консула, а также на негласное содействие голландских колониальных властей[326]. В начале декабря 1904 г. Павлов перебазировал коллежского асессора Кристи в Индонезию, и в его лице Полис неожиданно для самого себя приобрел надежного и опытного помощника. Посылку своих агентов в Индонезию Морское ведомство и МИД не согласовали, и о существовании друг друга Кристи и Полис узнали только на месте, да и то не сразу. По их обоюдной просьбе («наблюдение за японцами на суше неважно, плавание же по побережьям может дать кое‑что», — писали они в Шанхай[327]), Павлов с помощью консула Бологовского зафрахтовал в Гонконге небольшой пароход «Шахзада», который был передан в их распоряжение. Его крейсерство в индонезийских водах продолжалось до конца апреля 1904 г.
В те же апрельские, самые жгучие дни ожидания эскадры Рожественского, в «шанхайской агентуре» родился план лишить японский флот на Формозе связи со своим командованием, перерезав подводные телеграфные кабели (один из них, японский, шел с Формозы в Нагасаки, второй, китайский, — на континент, в Фучжоу). Расчет был верный — этой линией японские военные пользовались чрезвычайно активно, пропустив через нее за время войны более тысячи телеграмм[328], а Формоза в ожидании русской эскадры была превращена в главную базу японского военного флота. В середине апреля этот план получил одобрение главнокомандующего, Павлов купил пароход «Эльдорадо», нанял техников–датчан и приготовил все необходимое оборудование. Операцию было решено произвести в период с 27 апреля до 7 мая[329]. Однако осуществить ее так и не удалось — ее классически «заволокитили»[330], время ушло, и надобность в ней отпала. Датчанам пришлось заплатить большую неустойку.
После того как армада Рожественского благополучно, как и ожидалось, миновала индонезийские «узкости», наблюдательная служба здесь была свернута. Кристи вернулся в Шанхай, а Полис присоединился к эскадре, 10 мая перейдя на борт эскадренного броненосца «Александр III» в Сайгоне, куда он вместе с лейтенантом Мисниковым, по приказанию Рожественского, прибыл с эскадрой Н. И. Небогатова. С именем броненосца «Александр III», — пишет Новиков, — связаны «наиболее жуткие воспоминания» о цусимском бое 14(27) мая: «После того как эскадра лишилась адмирала, он стал во главе боевой колонны и повел ее дальше. На этот броненосец обрушился весь огонь двенадцати японских кораблей. А он, приняв на себя всю тяжесть артиллерийского удара, ценою своей гибели спасал остальные наши суда»[331]. Шквальный четырехчасовой огонь японского флота нанес броненосцу такие повреждения, что в 6.30 вечера он неожиданно опрокинулся и быстро затонул. Вместе с ним погиб почти весь его экипаж — 836 человек. Среди четырех спасшихся офицеров «Александра III» капитан 2–го ранга А. К. Полис не значился. В общей сложности в ходе этого сражения Россия, потеряв 22 боевых корабля, включая 8 броненосцев и 5 крейсеров, окончательно лишилась своего Тихоокеанского флота; более трех тысяч моряков были взяты в плен. Японский адмирал Того в этом бою потерял три миноносца; его людские потери составили всего 537 человек (по другим данным — около 700 человек), 424 из которых были ранены[332].
* * *О цусимской катастрофе Николай II узнал в Гатчине на пикнике по случаю девятой годовщины своей коронации — эту трагическую весть принес курьер Морского министерства. «Если бы я был на месте Ники, — вспоминал впоследствии очевидец, великий князь Александр Михайлович, — то немедленно отрекся от престола. В цусимском поражении он не мог винить никого, кроме самого себя. Он должен был бы признать, что у него недоставало решимости осознать все неизбежные последствия этого самого позорного в истории России поражения. Государь ничего не сказал по своему обыкновению. Только смертельно побледнел и закурил папиросу»[333]. «Вопрос с флотом покончен, — прокомментировал ситуацию после Цусимы управляющий Морским министерством Бирилев в разговоре с Витте. — Япония является хозяином вод Дальнего Востока»[334].
Западная печать оценила цусимскую победу Хэйхатиро Того как «самое знаменательное событие не только в военно–морских анналах, ной в истории всего мира»; «Япония уже выиграла эту войну». Впрочем, та же американская газета (Sun) задавалась и тревожным вопросом: «А как насчет нас самих? Морское сражение минувших субботы и воскресенья может изменить весь ход развития цивилизации XX века»[335].
Когда известие о цусимской победе достигло Японии, жители начали украшать свои дома, по улицам шли нескончаемые потоки демонстрантов и музыкантов, волна восторга вылилась в выражение верноподданнических чувств у императорского дворца и здания Морского министерства, всю ночь в городах горели праздничные фонарики. Адмирала Того в Токио встречали с необыкновенными почестями. На вокзале была сооружена триумфальная арка, войска столичного гарнизона произвели артиллерийский салют, улицы были запружены народом, приветствовавшим адмирала криками «Банзай!». «Император, — сообщало агентство Рейтер, — принял адмирала Того и прочих адмиралов весьма сердечно [...] горячо благодарил за верную службу»[336]. Тут же Того торжественно вручил микадо рапорт о возвращении флота с войны. На следующий день в присутствии императора состоялся показательный смотр японского военного флота, в котором приняло участие свыше 300 боевых кораблей, включая пять трофейных русских. В общем, триумфатор Цусимы на родине превратился в национального героя, а в Европе приобрел почетное прозвище «азиатского Нельсона», в исторической литературе издан с десяток его биографий. В современной, демократической Японии дата цусимского сражения уже полузабыта, но до Второй мировой войны отмечалась как общенациональный праздник — день ВМФ.
