Владимир Бурлачков - Той осенью на Пресне
Пополз вверх по откосу. У дороги поднял голову. Справа, метрах в двухстах горел фонарь. За бэтээром прятались солдаты. Впереди в темноте ничего нельзя было разобрать. Но стреляли, кажется, и оттуда. Проглядывали очертания парапета на другой стороне переулка. – Ну, чего? – тихо спросил Олег. – На корточках – вперед. Они подползли к краю тротуара, бросились вперед и вскарабкались на парапет. Совсем рядом раздались автоматные очереди. Прыгали, валились друг на друга, и Олег чувствовал сильный удар виском о камни. Быстро ползли прочь. Автоматные очереди оборвались. Стало страшно. Вот-вот кто-то должен был заорать: «Здесь же они! Здесь!» Впереди в темноте оказалась стена. Поползли вдоль нее и через сотню метров уперлись в глухой бетонный забор. – Ну, во, попали! – шепнул Саша. – Все! Не перелезть. Олег отполз чуть в сторону, позвал: – Давай быстрее! Ногу мне на плечо. – А ты? – Руку подашь! Саша неуклюже вскарабкался наверх, наступая Олегу на шею. Повис на заборе, закинул ногу. «Спрыгнет вниз», – подумал Олег. Но Саша нагнулся, поймал Олега за воротник куртки и потащил к себе. – Руку лучше дай! – хрипел Олег. Подтянулся из последних сил, повис на заборе на локтях и с удивлением подумал: «Неужели перелезу?» Они спрыгнули вниз. Пробрались через нагромождение досок и железяк. Остановились, чтобы отдышаться, оглянулись на Дом Советов. В крыльях здания огня не было. Пламя будто сгинуло. Только высотная часть горела. Преисподня еще рвалась к звездному, еще норовила достать до него, но не могла дотянуться и, обессилив, начинала задыхаться в смраде и дыму. – Пойдем отсюда побыстрее, – сказал Саша. Двинулись вперед вдоль стены невысокого строения. Увидели впереди уличные фонари. – Вот тут левее – автосервис, – говорил Олег. – Может, через него пройти? Но Саша прошел дальше. Тихо позвал из темноты: – Эй, тут прореха в заборе. Олег посмотрел в широкую щель, догадался, что перед ними площадка перед автосервисом. Они выбрались на нее и пошли к безлюдной улице. Справа, совсем далеко от них поднялась стрельба. Саша выкрикнул, стал медленно приседать, зашептал: – В бок… И только подумал, что все, вроде жив… Он лежал на земле у кустов, а Олег стоял над ним, пытался содрать с себя майку. Она рвалась клочьями, и неровный разрыв тянулся к крепким тесемкам. Расстегнул на раненом плащ, подсунул скомканную майку под набухший кровью свитер. Саша захрипел, еле заметно повел головой. «Не, это все хрень», подумал Олег. Как-то надо кровь остановить. Скинул куртку, снял рубашку и попытался свернуть из нее широкий жгут. Пуля попала в правый бок. Кровяные пятна были у Саши и на груди, и на спине. Олег перевязал его поверх футболки, боясь, как бы не затянуть слишком сильно. Застегнул на раненом плащ, только тогда почувствовал холод и стал искать глазами свою куртку. Закинул Сашину руку себе на плечо, потащил раненого на мостовую. Впереди, у перекрестка улицу перегораживали военные машины. Справа, у фабрики игрушек стояли солдаты. Саша еле перебирал ногами, а солдаты стояли и смотрели. Когда до них оставалось с десяток метров, один оглянулся и позвал кого-то. Появился человек в белом халате. Подбежал к Олегу, подхватил раненого под руку. У стены дома стояла санитарная машина. Человек в белом халате распахнул заднюю дверцу, крикнул шоферу, чтобы помог уложить Сашу на носилки. Посмотрел на Олега, скомандовал: – Давай, лезь! И на пол! – Я тут недалеко, – ответил Олег. – Сам дойду. – Идиот… – Человек в халате выругался. – Ну, быстрее, если жить хочешь. На пол и молчать! Олег полез в машину, ударился головой о железную стойку, сел на полу возле носилок. Машина рванулась с места, начала разворачиваться. Саша застонал. За поворотом машина резко остановилась. Распахнулась передняя дверь. Кто-то орал: – Куда?! Б… – У меня раненые! – послышался голос человека в белом халате. – А я тебе что б… говорил! – орал пьяный голос. – Я тебя пристрелить обещал, если ещё хоть раз увижу! – Что мне, раненых бросить! – зло закричал человек в белом халате. – Обещал я тебе, паскуда, что пристрелю!.. Раздались звуки возни, шарканье ног на асфальте, тот же пьяный голос орал кому-то рядом: – Не, ну, говорили мы ему! Человек в халате негромко сказал шоферу: – Газуй, и влево! Завыл мотор. Машину сильно подбросило. Потом еще раз. Через минуту опять остановились. Донесся голос человека в халате: – Раненые! Быстрее открывай! И дальше уже без сильной тряски, по ровной дороге. – Эй, ну, ты там как? – окликнул Олега человек в халате. – Что? Высадить тебя? – А где мне его искать? – спросил Олег, показывая на Сашу. – Завтра в Склифе. – Я лучше с ним до приемного отделения. – Вылезай здесь, – ответил человек в белом халате. – Там у тебя документы перепишут. Олег вылез из машины. Посмотрел, как она заворачивает за угол и огляделся. Прошел немного вперед, узнал магазин на другой стороне, понял, что стоит на Пресненском валу. Взглянул на часы. Было около трех ночи. Неужто все это так долго тянулось? – подумал он. Так долго ползли и прятались. Куда-то подевалось все это время. Он шел по безлюдной улице. Как ни в чем не бывало, горел, неизвестно для кого переключался светофор. Огни фонарей расходились тремя линиями: вперед – к Пресненской заставе, направо – к Ваганьковскому кладбищу, влево – к Тишинской площади. «Я приду к Ане в куртке на голое тело, – подумал Олег. – Ну, да, я забыл про свитер. И что? Рассказать ей обо всем этом? О священнике? О пожаре? О Саше?» Вокруг стояли темные дома. Только кое-где желтоватый свет в окошках. А вдали, на верхнем этаже кровяным пятнышком светилась красная лампа. Олег позвонил в дверь, подождал и дотронулся до ручки. Оказалось, что дверь незаперта. Вошел в прихожую, позвал: – Аня! В комнате он сел на край дивана, опустил голову и заснул. Его разбудил звонок в дверь. За окном было совсем светло. Но на потолке горела люстра. Олег прошел в прихожую. Соседка по подъезду взглянула на него, спросила: – Аня-то пришла? – Откуда? – Ну, туда же побежала. Туда, где палили вчера. – Женщина говорила что-то еще. Он прикрыл дверь, облокотился о стену, разрыдался и сполз на пол. Сначала был Институт Склифосовского, потом – Боткинская и Первая Градская. И везде длинные очереди перед окошками «справочных». Люди с тусклыми глазами и белесыми лицами. Обрывки женских причитаний. Ответы дежурных: «Нету у нас такой…» В толпе у входа давали друг другу советы: «Тогда надо в 15-ю или 20-ю. Туда тоже возили. Там сегодня одна женщина сестру нашла». В Институте Склифосовского у входа на лестницу стоял старичок-санитар в неряшливом халате. К нему подошел пожилой мужчина в кожаном пальто, что-то спросил. Олег узнал дипкурьера. – Только дежурный знает, – нехотя говорил санитар. – Их вон сколько за ночь нам навозили. Столько, видать, бандюг у Белого дома собралось. Весь день пуляли. Сказано им было – разойтись. Так ведь нет. Назло Ельцину хотели сделать. Прям их всех и перевешать! – А по Белому дому кто отдал приказ стрелять? – спросил дипкурьер. – Я откуда знаю! – Санитар напустил на себя удивленный вид. – Кому надо – тот приказы и отдает. Не… там делать было, коли армия палить начала! Дипкурьер ничего не ответил. Тряхнул головой и отошел в сторону. Олег догнал его у выхода: – Мы с вами у костра позавчера сидели у Рочдельской. Что с вашими? Дипкурьер взглянул на Олега подозрительно, наверное, раздумывая, стоит ли отвечать. Нехотя проговорил: – Товарища ищу. Нет его здесь. – Полез в карман за папиросами, спросил: – Петра Саныча помнишь? – Морячка? – Да-а, насмерть, говорят, в милиции забили. Вот так. Помолчали. Дипкурьер закурил. – Вы-то как вчера? – спросил Олег. – Я-то живой. Плечо только синее всё. Железным прутом шарахнули. – Как стрельба началась, мы под пандусом спрятались. А как чуть стихло, к СЭВу перебежали. Там нас все эти, дружинники из разных их организаций, и схватили. Я им кричал: «Хоть раненых не трогайте!». Не, я тебе скажу! Никакого гуманизма, конечно, и в природе нет. Какое там… И знаешь, как всё, что мы видели на самом деле называется? – Он понизил голос: – Я это слово и говорить боюсь. И никому его знать не надо. Но ты-то был там. Значит, поймешь. А говорить нельзя никому. Я тебя помню, потому и скажу. А чужим – не говори! Стыдно! То, что победили когда-то – вдруг в нашем родном городе! Я им это слово выкрикнуть боялся, даже когда били. Потому что нельзя! – Он хотел сказать что-то еще, но махнул рукой и ушел. Олег вернулся в конец очереди. Отстоял еще раз. Опять спросил: – Поленова Анна Николаевна! У вас? Женщина долго водила пальцем по странице амбарной книги, взяла листок бумаги, сказала будто сама себе: – А, Поленова? Нет, не поступала! Олег нашел телефонный автомат, позвонил на работу Аниному отцу, стал сбивчиво рассказывать. Тот перебил, сказал, что все знает от соседки, что обзванивал больницы, а часа через полтора будет в Аниной квартире. Он произнес с нажимом: «Буду там, у Ани…». Олег ответил, что тоже приедет. Повернул во двор ее дома, взглянул в сторону Верховного Совета и быстро отвернулся. Поднялся по лестнице, протянул руку к желтой кнопке звонка. Николай Петрович сидел на диване, ссутулившись. Елена Викторовна прошлась по комнате и остановилась перед Олегом: – Ну, просто могли не зарегистрировать. Бардак в этих больницах, как везде! Тем более – сейчас. Могли фамилию перепутать. И так бывает. В общем, завтра надо будет опять везде звонить. А до этого времени, может, Аня и сама найдется. – Я заходил в милицию, – тихо говорил Николай Петрович. – Но там все оцеплено. Все кричат. Разговаривать никто не хочет. – Сейчас, понятно, какое время, – перебила его жена. – И не надо говорить, что побежала именно туда. А то сразу начнутся расспросы: почему побежала, какие у нее настроения были? На заметку возьмут. Начнут дергать. – А при чем тут?.. – удивился Олег. – В том-то и дело, что при чем! – энергично перебила его Елена Викторовна. – Потому что сейчас будет большое разбирательство. Будут дознавать, кто кого поддерживал, где был и что говорил! А вы как думали! Конечно! И на работе начнут расспрашивать, и спецслужбы будут выяснять. А тут человек сам побежал к Белому дому! Поэтому и соседке надо объяснить, что мало ли зачем она куда побежала! В аптеку за лекарствами! Чтобы никаких разговоров не было. Все эти разговоры надо пресечь. И для всех сейчас должно быть ясно и понятно: Аня никаких разговоров о Белом доме не вела и ничем таким не интересовалась. Обыкновенная девушка! Занималась своими делами. – Сейчас не об этом разговор, – вяло сказал Николай Петрович. – И об этом тоже! – Елена Викторовна обернулась и посмотрела на мужа. – Всем известно, что у Белого дома собирался разный сброд! Я смотрела телевизор! – Я там был все эти дни, – ответил Олег. – Ну, теперь все понятно! – вскрикнула Елена Викторовна. – Но вы же – интеллигентный человек! Зачем вам это было нужно? Из любопытства, что ли? Их телевидение показывало. Они захватили машины. Разъезжали по городу, кричали матом. Это был кошмар какой-то… Я видела выступление актрисы. Как ее? Забыла! Она правильно говорила: зачем нам такая конституция? Зачем ее защищать? У Белого дома все фашисты собрались! А теперь со всеми, кто там хулиганил, будут разбираться! – А что сейчас делать? – тихо спросил Николай Петрович. – Я поеду опять по больницам, – ответил Олег. – Давайте, так! Куда-то вы поедете, куда-то – я. Елена Викторовна больше не вступала в разговор. Стояла у буфета и разглядывала посуду. По второму кругу было все то же: угрюмые очереди с женскими всхлипами и причитаниями. И те же ответы. И тогда возникли эти слова: «морг», «опознание». Он подумал: «Пойти туда? Нет, не смогу». Но на пятый день твердить себе то же самое стало уже поздно. Была очередь как очередь. Только – за жутью. В первый раз, в Склифе повезло. Санитар посмотрел в какие-то бумаги, спросил Анин возраст и приметы. Ответил, что у них такой нет. Еще страшнее стало в Боткинской. Ани не было и там. Невысокая пожилая женщина в черном платке стояла под желтыми лампами в полуподвале со сводчатыми потолками, держала в руке лист бумаги и растерянно твердила: – Ну, как можно так? Что же они написали! Женщина нажала кнопку звонка у металлической двери, повторила: – Ну, как же так можно! Дверь открыла санитарка. Женщина показала ей лист бумаги: – Кто это подписывал? Можно с ним поговорить? Санитарка заглянула в бумаги, сделала удивленное лицо: – А чего? Все подписи! И печать – вот! – Я вижу, что печать. Мне надо поговорить с тем, кто это подписал. – Нету его. – Как нет? Только что он мне эту бумагу отдал! Санитарка ушла, неплотно прикрыв дверь. Женщина посмотрела на Олега: – Я сама – врач! Ну, что они мне тут о племяннике написали! В дверях появился высокий молодой мужчина, спросил: – Что у вас? – Взял из рук женщины лист бумаги. – Все в заключении написано! И ранения, и причина смерти! Какие вопросы? – Ну, вы разве не видели? – Женщина взглянула на него. – Ведь под самым ухом рана, и кожа обожжена. – И что? – Как будто вы не знаете – что! Добивали его раненого. Поэтому и кожа обожжена. – Мы откуда знаем? – зло спросил мужчина. – Про травму черепа я написал. – А про ожог? Пойдемте посмотрим, что кожа обожжена! Я сама военврач! – Никуда не пойду! – выкрикнул мужчина. – Все тут написано! Разрешил следователь тело выдать – выдаем! Не хотите – не берите. Это все – ваши трудности. Олег вернулся домой вечером. На лестничной клетке на ступенях сидел мальчишка. Олег прошел мимо, стал открывать ключом дверь своей квартиры. – Это вы? – спросил мальчик, поднимаясь. Олег вгляделся и узнал Аниного брата: – Ты чего? Поздно уже. – Правда, что Аня пропала? – Мальчик стоял перед ним и смотрел в глаза. – Пока не нашли, – тихо проговорил Олег. – Но найдут? Да? – Думаю, что да. Завтра опять поеду. – Я ее обижал, – сказал мальчик. – Тебе так кажется, наверное, – ответил Олег. – Все должно хорошо быть. – Я ей говорил, что она мне неродная. – Мальчик заморгал глазами, отвернулся и заплакал. Олег держал его за плечи: – Не надо. Она тебя всегда очень любила и любит. Не надо… Он проводил мальчика до остановки, дождался, пока троллейбус закроет двери и тронется. Возле дома его окликнули. Он оглянулся и увидел Пашку. – Что такой задумчивый? Я на вечер пивка взял. Посидеть. Хотя по телеку смотреть нечего. Образованные в этот раз опять отличились. По полной форме. Позвонили мне из этой… организации девяносто первого года. Все, мол, тут. Тебя только нету. Ну, пошел я на них поглядеть к мэрии. Сразу меня в командиры по старой памяти! И отправили нас к Белому Дому. Так что я там все посмотрел. Совсем близко стоял. Как пальба началась, все м о и в миг попрятались. Зато уж какие ловкие оказались, когда эти белодомовцы выбегать начали. Я думал, они так, перед друг другом. Не-а, злобища кондовая была. – У нас не числится, – сказала полная женщина и взглянула на Олега сквозь очки в золотистой оправе. – Неопознанных будете смотреть? Тогда в конце коридора подождите. Олег стоял у стены, напротив доски объявлений с приколотыми кнопками листами. Перед ним, заложив руки за спину, прохаживался коренастый светловолосый мужчина. Ждать пришлось долго. Дверь в конце коридора медленно открылась. Вышел сутулый человек в халате, спросил: – Кто? Вы? Коренастый мужчина подошел к нему поближе. Сутулый выглянул из-за его плеча, позвал Олега: – Ты тоже заходи! Из большой комнаты, заставленной каталками и шкафами, прошли в узкое, тесное помещение, освещенное люминесцентными лампами. – Так, молодую женщину ищем!.. – сказал сутулый. Олег подошел к стеллажу, увидел жёлтое лицо молодой девушки с черными волосами. – Не она? Ну, и ладно. А вы? – Он обращался к коренастому мужчине. – Сюда подойдите! Олега больше не звали. Он стоял один среди стеллажей, обитых серым оцинкованным железом, а те двое о чем-то вполголоса разговаривали в дальнем углу комнаты. Коренастый мужчина прошел к двери, оглянулся и спросил: – А куда теперь? Сутулый помедлил с ответом: – В Боткинской были? – Везде был. – Тогда не знаю. Могли в ведомственные возить. – Это где? – Ну, туда не пускают. Ничего вам посоветовать не могу. Подавайте в милицию заявление о пропавшем. – А где эти ведомственные? – спросил Олег. – Не знаю. Ни разу не был. Поднялись по лестнице наверх и вышли во двор. Коренастый мужчина кивнул молодой женщине в темном плаще, спросил: – Ну, чего? – Нашли мы. – Она прикрыла глаза ладонью и заплакала. Постояли рядом с ней, пошли по аллейке к больничным воротам. Накрапывал дождь. Коренастый мужчина сказал, растягивая слова: – Брата ищу. Все, что можно, за эти дни объездил. Не знаю, куда еще. – Я тоже везде был, – ответил Олег. – А в 20-й? – И там. – Я слышал про эти ведомственные, – говорил коренастый мужчина. – Один, кажется где-то на Яузской набережной. – А как туда попасть? – В том-то и дело. Хоть подъехать, попробовать с кем-то поговорить. – Ночью все равно все заперто, – сказал Олег. – Из этих, ведомственных, по ночам в крематории возят. Не веришь? – Всему я теперь верю, – ответил Олег. – Я сегодня ночью хотел подъехать к Хованскому, посмотреть. Но что-то неприятно одному. – А что неприятно? – Не знаю. – Коренастый мужчина помолчал. – Вдруг, думаю, правда? У сестры муж в одной конторе работает. Только два дня назад домой заявился. Сутки водку лакал. Чуть проспался и говорит: «Может, Серегу и не найдете уже, если он без документов был». – А вас как зовут? – спросил Олег. – Толя. – Если возьмете меня… По Старокалужскому шоссе ехали с включенными фарами мимо тусклых фонарей. Свернули у светофора в сплошную темень, поехали по неширокой асфальтовой дороге. Впереди не было ни огонька. У высокого бетонного забора остановились. Дорога уходила влево, а вперед шел узкий проезд. Наугад поехали вдоль забора. Невдалеке показались огни уличных фонарей. – Ну, это и есть, – сказал Толя. – Я сюда приезжал, когда соседку хоронили. Вышли из машины. Было холодно и ветрено. Город бросал на небо синеватый, рассеянный отсвет. С другой стороны стояла непроглядная темень. Понемногу глаза привыкли. Стало видно поле за дорогой и черную стену леса. Над забором за зданием крематория виднелся свет фонаря. Оставили машину на обочине. Прошли по пустой площадке ближе к забору. Из темноты раздался голос: – Эй, чего ходите тут? Они не успели ответить. – Мастерскую, что ли, стережете? А нас с Федькой сёдня опять работать заставили. Человек небольшого роста стоял у приоткрытой калитки, поправлял кепку на голове. – Чего вас так? – спросил Толя. – Ну, начальство, ё…, велело. Вот, сидим, ждем. Федька еще ушел, зараза! – А чего по ночам? – спросил Олег. – Так возить стали. – Откуда? – Х… их разберет. – Много возят? – Мы, что, считаем? Вот только мучит, что по ночам. Скорее кончилось бы уже. – Гробы возят? – спросил Толя. – Прям тебе… В мешках. – А откуда столько? – Толя подошел к человеку поближе. – Опять откуда… Не с праздника же. Сам кумекай, коли можешь. Он больше ничего не сказал. Вошел в калитку и захлопнул ее за собой. Пошли обратно к машине. Под ногами на асфальте похрустывала галька. Вдали на шоссе мелькали огни редких машин. – В одиннадцать комендантский час начнется, – сказал Толя. – Могу подвезти тебя до МКАД. Сам я сюда вернусь. – Чего ты хочешь? – спросил Олег. – Не знаю. Не верится все равно. – Я тоже останусь. Двигатель заводить не стали. Сидели в холодной машине. Время от времени Толя включал приемник. Передавали известия из дальних стран. Олег пробовал спать, думал в полудреме о том, что время тянется так медленно, и что не надо больше смотреть на часы. Толя тронул его за плечо, тихо проговорил: – Вон, приехали. К крематорию подъезжали большие машины. Засветили яркими фарами на дорогу, стали поворачивать. Свет заскользил по стене здания и забору. – Пойдем! – позвал Олег. Толя не ответил, тихо распахнул дверцу машины. Два крытых брезентом грузовика один за другим заехали во двор. На крыльце горела лампочка. Под ней стояли, о чем-то разговаривали несколько человек. Слов было не разобрать. Правая створка ворот закрылась. Появился человек в длинном плаще, крикнул: – Кто такие? Чего тут околачиваетесь? Они не стали отвечать и отошли в сторону. Ворота закрылись. В глубине двора что-то заскрипело, хлопнула дверца машины. Кого-то окликнули. Вернулись к своей машине. Стояли на обочине. Смотреть в сторону крематория не хотелось. Вокруг была темень. Падал крупный, редкий снег. Как в память о безымянно сожженных…
