Лидия Сычёва - Время Бояна
В 1977 году Валентин Сорокин, коммунист и номенклатурный работник (главный редактор издательства «Современник»), опубликовал в одном из журналов драматическую поэму «Дмитрий Донской». Это произведение — жемчужина в поэтической короне России, одно из совершенных эпических творений. Во времена обязательного и навязчивого атеизма в поэме перед читателем предстал Сергий Радонежский, благословляющий русского князя на битву:
Благословляю, ты иди,
Вперед, а не назад гляди,
Иди, Мамая победи:
С тобой сам Бог,
С тобой народ
Да не иссякнет русский род!
Не время жить, не время тешить
Себя враждой,
Нас будут вешать,
Нас будут жечь,
Нас будут сечь,
Себя сберечь — нас не сберечь!
И что же? Тогда — грозили служебными и партийными репрессиями, а наиболее рьяные аппаратчики отслеживали походы поэта в Троице-Сергиеву Лавру — чтобы сильно к святым мощам не приближался. А теперь? Церковные иерархи наградили орденом Дмитрия Донского казнителя русского народа Бориса Ельцина.
Как говорится, Бог им судья…
* * *В инсультном отделении 1-й Градской больницы умирают нищие старики. В палатах и коридорах — на всех не хватает мест. Вновь прибывшие лежат даже на стульях — пока скорбная каталка «ногами вперед» не освободит больничную постель.
С этим можно смириться — смерть есть смерть. Но нужно ли смиряться с теми, кто сумел «устроиться» в нашем подлом времени за счет этих нищих, проработавших всю свою жизнь на иностранные спортклубы и гоночные яхты, на роскошные виллы и прочие атрибуты «красивой жизни» олигархов?!
В России в прошлом году полмиллиона человек умерли от кровоизлияний в мозг (инсульты), еще 600 тысяч — от ишемической болезни сердца. Академик Чазов говорит, что во всём виновата артериальная гипертония — сосуды не выдерживают нагрузки. Даже подростки стали мучиться давлением. Не удивительно: «Дети сидят у телевизоров и компьютеров…»
Прав ли академик? Прав. Но дети и взрослые, сидящие у телевизоров и компьютеров, едущие в метро и поглощающие информацию о «баночках с зубной пастой», читающие книги и газеты, слушающие радио, повествующее о порочных славянках, идущие по улице в окружении рекламных щитов, разве не соединены все они единой кровеносной системой — языком, словом? И разве не перерождение слова, омертвение его, вливание изрядной доли циничного, отравляющего яда в сосуды единого организма — народа — приводит к инсультной и сердечной смерти многих и многих?! Нигде в мире нет подобного! А ведь государству мы платим налоги, в том числе и для того, чтобы оно нас защищало от культурного мусора, от растлительной информации.
В России, как в зоне взрыва ядерного реактора, спасутся те, у кого есть очищающие «фильтры». В мире уцелеют те народы, у которых достает мужества и честности беречь сокровенные слова и смыслы родных языков. Но во имя чего нам дана жизнь? Во имя красоты, помноженной на доброту — то есть любви. Чувства, которому поэт Валентин Сорокин подарил, может быть, самые свои вдохновенные строки.
В творчестве большого поэта есть всё. Духовная жизнь, выраженная в слове, почти совершенна. Большие поэты — это сгусток, «концентрат» национальной энергии «здесь и сегодня». Пушкин пишет «Я помню чудное мгновенье…» и «Полтаву», «Сказку о попе и работнике его Балде» и «Бориса Годунова». Лермонтов: «Выхожу один я на дорогу…» и «Мцыри», «Герой нашего времени» и «Маскарад». Женщинам хватило бы у Есенина для чтения «Руки милой, пара лебедей…», а у него — «Анна Снегина», «Пугачёв», «Черный человек». Слияние мощных эпических и лирических начал всегда было свойственно большим русским поэтам — эта особенность рождена великими русскими пространствами, которые нужно было охватить, соединить в слове.
Еще молодым Валентин Сорокин писал, что «Поэт без поэмы — царь без короны». И дар его получил прекрасное воплощение в эпических произведениях: «Красный волгарь», «Обелиски», «Бессмертный маршал», «Евпатий Коловрат», «Золотая» и др. Он всегда ощущал себя воином, «правнуком Бояна», всегда знал о своём высоком предназначении:
В звуках вешнего гуда
То ручьем, то птенцом —
Всё пророчит, что буду
Я бесстрашным певцом.
А позднее, уже будучи седым, много пережившим поэтом, он напишет: «Мы воины отрядов неподвластных, / Мы лжецарям обиды не простим: / И отомстим за матерей несчастных, / И за невест пленённых отомстим!»
И словно бы «уравновешивая» эту мужественность, смелость, отвагу, бесстрашие, лирические стихи Валентина Сорокина отличаются удивительной добротой, нежностью, щедростью, доверчивостью. Признания его потрясают своей искренностью:
Я тебя так любил,
Я тебя так берёг,
Свет очей твоих пил,
Целовал твой порог.
Все его книги — в любые времена — начинались лирическими циклами. И что за женщина, чудо-славянка, восходит с этих страниц! «Ты танцуешь — цветастая шаль. / Крылья птицы, движения птицы. / И во взоре горит, и струится, / И звенит украинская даль». И даже в ссоре, когда «не к месту кокетство твоё», поэт красив и благороден:
…Ты перестала быть моей царицей,
Я запретил тебе повелевать.
Валентин Сорокин всегда много работал, и книг, которые он написал (стихотворных, прозаических и публицистических) с лихвой хватило бы на 5–6 хороших поэтов. Щедрость дара!.. «Могучее восхождение Валентина Сорокина» назвал свой очерк Александр Байгушев, задавшись в нем вопросом: «Умеем ли мы по-настоящему оценить свое национальное достояние, своих корифеев?» И, вспоминая о конце 60-х, когда поэт появился на заседаниях «русского клуба», критик пишет: «Видно было, что такой стену прошибет головой, а молчать да на паперти милостыню просить не будет». Так и вышло…
Соединяя в своем творчестве доброту и мужественность, красоту и честность поэт восполняет дефицит этих качеств в современном мире. Повседневный духовный труд результат которого — слово, может быть, самый тяжелый из всех возможных… Книгу «Крест поэта», где собраны очень глубокие, зрелые размышления о настоящем и будущем России, Валентин Сорокин посвятил Сергею Есенину. Удивительны слова посвящения: «Сергей Есенин — воюющий поэт! Он стоит на рубежах великой русской культуры. Через его слово не проползет ни один нарушитель, ни один предатель. Трепетным светом он обнажит и покажет их лживое обличие своему народу».
Эти слова можно отнести и к самому Валентину Сорокину. Он — воюющий поэт, и слово его — светлое. Врачующее, лечащее душу, возвышающее человека. Слово его — одна из тех тайн, которая всегда будет давать нам надежду: ни одна наша «концепция», ни одна интеллектуальная «постройка» никогда не сможет объяснить чудо рождения истинной поэзии. И если русский народ соберется, сосредоточится, вернет былую мужественность новым поколениям своих защитников, то слово Валентина Сорокина будет словом поэта-победителя… Да будет так!
Зелены холмы и перелески,
Только глянешь — и душа поет.
И опять, торжественное, в блеске,
Солнце златокрылое встает.
От жары березы приустали,
Но трава от жажды не сгорит:
Дождь прошел и свежими устами
Родина со мною говорит.
На струне трепещет жаворонок,
Околдован серебристой тьмой,
Ну а я примолкнул, как ребёнок,
Перед Богородицей самой.
За мои страданья и крушенья,
За невзгоды русские дорог
Будет мне забота и прощенье,
Будет мне свобода от тревог.
И не раз под ливневые струи,
Чтобы закружилась голова,
Будет мне любовь и поцелуи
И неповторимые слова.
Все мы, все мы под ладонью Бога
До могилы вечной,
а пока
В новый день звенит моя дорога
И летят над нею облака!..
Пусть главное останется в сердце
Литературному институту — 75 лет!
…Вспоминаются мелочи и курьезы. Ну, например: творческий семинар — на третьем или четвёртом курсе. Нас — жалкая кучечка. Кто-то не приехал, кто-то проспал, а кто и рукой махнул: «Что мне там делать!..» «Дневники», которых Киреев обычно соединял с нами, к этому времени окончательно потеряли интерес к писаниям заочников (верховодил среди них Данила Давыдов), и не тратили время на бесплодные дискуссии — было ясно, что наши литературные дороги разошлись навсегда. Мастер задумчиво обводит аудиторию взглядом, потом погружается в список. Наконец говорит мне (я была старостой семинара):
