Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений - Посевин Степан Степанович

Проводив друзей, Давид Ильич и Людмила Рихардовна долго не задумывались над создавшимся положением. Оно предвидено было ими еще год тому назад. И не удивительно, когда преступная рука «масона» подготовляла работу к этому интенсивно, открыто, еще с конца 1915 года, и для опытного наблюдателя еще тогда видна была грядущая великая катастрофа.

— Тактика твоя вполне правильна, — первая заговорила Людмила Рихардовна, — и я приступаю к выполнению ее. Только слушай меня и не зарывайся далеко вперед… Время их мщения серьезно… И… нам нужно быть благоразумными… И осторожными… — и она ласково улыбнулась мужу, предложив скорее идти спать, а все вопросы разрешить завтра, тихо, спокойно.

— Яс тобой согласен! — уверенно ответил Давид Ильич. — Можно идти теперь и спать… — И он поднялся из-за стола и, поблагодарив жену за ужин, тем не менее присел на время к письменному столу подписывать какие-то бумаги, принесенные из канцелярии его управления.

На следующий день Давид Ильич проснулся рано утром и без завтрака уехал на передовые позиции вместе с комиссией «корпусного комитета» — осмотреть тяжелую артиллерию и дать о ней свое заключение. Его автомобиль был еще вполне исправный, но находился в распоряжении корпусного комитета, как конфискованный для надобностей их службы, а хозяином его считался вообще корпусный комиссар и председатель комитета. Поздно вечером того же дня они возвращались уже домой, и новому комиссару Короваю пришло же в голову сесть у руля и принять на себя обязанности шофера, уверенно заявив при этом, что управление, мол, машиной и мотор он вполне уже изучил. Было снежно и дул холодный северный ветер. Чтобы хоть немного согреться, полковник Казбегоров и другие члены комиссии решили немного пройтись пешком, так как до штаба оставалось всего лишь около двух километров. По пути дорога была вниз, с горы очень скользко, а сбоку дороги — овраг, глубокий, занесенный снегом. Коровай пустил машину нормальным ходом; но не успели пешеходы и осмотреться, как послышался взрыв, а затем огонь, и им представилась горящая в овраге куча измятого автомобиля, а в десяти шагах от огня, в глубоком снегу, лежит Коровай.

— Счастливо выбросило!.. Здесь мягко — и я невредим, — кричал добродушный «хохол» комиссар Коровай; а сам карабкаясь в глубоком снегу и выходя на дорогу, смеясь, добавил: — Пусть горит! Все равно мотор взорвало, все колеса негодны, а две оси и рулевое управление, попав на большой камень, смяты, вообще представляют из себя никуда не годный хлам…

— Оно всегда бывает так: чужим добром никогда не поживишься, — в шутку сказал полковник Казбегоров.

— Ничего, господин полковник! Вы будете в тылу, в командировке, достаньте для нас еще две таких машины и вышлите как можно скорее вне очереди… Когда вы едете? — наивно спросил комиссар Коровай, но тоном высшего начальника и при словах «господин полковник» лукаво улыбнулся.

— Вероятно, утром 17-го или 20-го.

— Ну, а как же анкета и выборы ваши? — снова спросил Коровай, идя рядом с полковником.

— Когда вернусь из командировки, тогда и все вопросы разрешим, — серьезно ответил полковник, но в душе только посмеялся.

— Хорошо! Я вам верю! А пока до свидания! Покойной ночи! — и Коровай поднял руку под козырек.

Полковник Казбегоров, молча приняв приветствие, быстро направился в дом штаба, где у себя в комнате встретила его Людмила Рихардовна с доброй лаской и горячим ужином. Он поспешил рассказать ей историю с их автомобилем и дневные переживания на фронте, которого почти что не существует; посмеявшись над трагичным положением «людей», взявшихся по выборам за исполнение ответственных должностей в войсках, но ничего в области своей службы не понимающих, они перешли на остроты и анекдоты. Но скоро к ним вошел денщик Филипп и в подавленном настроении духа доложил:

— Ваше высокоблагородье! «Товарищи» сожгли сегодня вечером наш автомобиль.

— Пусть сжигают! Я знаю уже об этом.

— Филипп! — поспешила заговорить и Людмила Рихардовна. — Солдат ваших годов не увольняют ли еще домой? — и она ласково взглянула на мужа.

— Барыня! Я еще молод, только 24 года, а увольняют только лишь стариков, с 35 лет и старше.

— А вам хочется домой? Какой вы губернии? — продолжала допытываться Людмила Рихардовна.

— Очень хочется! — застенчиво ответил Филипп. И как-то задумчиво добавил: — Я Полтавской губернии, дома старики — отец, матерь, и жена с двумя маленькими детьми. Служить вообще я люблю и желаю, но это «товарищество» и «комитетчики» все испортили, просто житья нет и хочется даже умереть…

— Умирать-то и не нужно, у вас ведь есть жена, дети, — успокоила его Людмила Рихардовна и усиленно посмотрела на мужа, а затем улыбнулась и обратилась к нему по-французски с веселыми шутками. Полковник также отвечал ей по-французски, и в конце концов решили взять и Филиппа с собою и в тылу, через комиссии, освободить его от службы.

— Никому ни слова о нашем разговоре! — обращаясь к Филиппу, серьезно заговорила Людмила Рихардовна.

— Слушаю, барыня! Я умею служить, о том знают и их высокоблагородие, — по-солдатски ответил Филипп.

— Так вот! Убирайте со стола, сами ужинайте и ложитесь спать, а завтра утром полковник уедет на фронт с комиссиями, а вы со мной займетесь укладкой вещей; а послезавтра, ночью, к пятичасовому поезду едем все трое на станцию Эрики и далее, официально по документам.

— Я к родителям в Витебск, а вы с барином — в командировку, в тыл. Куда именно, то дело уже полковника; там комиссия, и с Божьей помощью…

— Вы в Бога верите? — ласково спросила Людмила Рихардовна и побледнела.

— Понимаю! В Бога верю и всегда ему молюсь…

— Покорнейше благодарю, барыня! — вежливо ответил денщик Филипп.

— Ну, так помогай же вам Бог! Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия отгоняйте от себя крестным знамением и всегда носите на шее крестик… — посоветовала Людмила Рихардовна.

— Слушаю!.. Крестик у меня есть! — и он, с добрым сердцем человек, по простоте своей расстегнул тужурку и показал крестик.

— Слава Богу! Идите!.. — и она облегченно вздохнула, будучи убежденной христианкой. — Наши дела теперь в порядке! — обратилась Людмила Рихардовна к мужу, присаживаясь на диван около стола, где полковник уже занимался канцелярской работой: — Завтра возьму пропуск у комиссара Коровая, с отметкой, что я твоя жена, указав должность, чин генерального штаба и фамилию твою, урожденная Цепа, на проезд туда и, конечно, обратно. И все будет в порядке… Как только получишь в комиссии освобождение, то немедленно же приезжай в Витебск, к родителям; не заставляй меня долго страдать… Устроимся где-нибудь на частной службе… Ну, бросай же эту противную работу для «товарищей-большевиков»… Какой же аккуратист!.. Последний день и тот отдаешь весь службе! — она поднялась, обвила его за шею и горячо поцеловала.

— Я уже окончил и все привел в порядок; завтра вечером, как только вернусь из комиссии, сразу все передам старшему помощнику, в течение каких-нибудь пяти минут, и тогда мы можем ехать смело. Всюду нужна аккуратность, до последнего момента. — ответил Давид Ильич, усаживаясь около жены на диване. — А после полуночи выедем на станцию, с Божьей помощью в дальний путь…

Наконец подошло и желанное для отъезда время. Зимняя ночь. Ясно сверкали звезды да по чистому небосклону высоко, плавно плыла луна с востока на запад. В природе, казалось, ничто не изменилось. Вокруг тишина. Сильный мороз благодарно усыпал цветными огоньками снег на полях, провожая путников наших. Но вот показалось короткое падение звезд в сторону едущих на станцию Эрики, приветствуя их, но скоро потухали, как бы предоставляя дальнейшую работу пространству. Казалось, могущественная природа нежно открывала свои тайники человечеству в широкое поле разумной и свободной работы. Было около пяти часов ночи.

— Как ни говори, — неожиданно заговорила Людмила Рихардовна, сидя в санях около мужа, закутанная в кавказскую бурку, — а все же у этих «диктаторов-большевиков» есть немного и человеческого чувства…