Юрий Комов - Портреты без рамок
На президентских выборах 1952 года Майкл сначала «болел» за представителей прогрессивной партии, а когда увидел, что у них нет шансов, связывал свои надежды с демократом Стивенсоном, считая, что он скорее, нежели Эйзенхауэр, может помиловать его родителей.
В школе учитель спросил у Майкла, где его родители. Замявшись, мальчик выпалил, что они путешествуют и вернутся не скоро. Одноклассница попросила Майкла подарить ей одну открытку, которую он получит от них из дальних стран. «Потом пришлось сказать учителю, что родители приехали ненадолго и можно показать им мою карточку успеваемости. Учитель разрешил взять ее так карточка действительно побывала в руках у мамы в тюрьме Синг-Синг. Затем шофер школьного автобуса узнал меня по фотографии, опубликованной в газете, и доложил о своем открытии администрации. Бахов вызвали в школу и рассказали, что я нафантазировал «Умный мальчик», — заметил Бен Бах «Как зовут твоих родителей?» — однажды спросила меня одноклассница. «Этель и Джулиус». — «А ты не из семьи шпионов?» последовал мгновенный и вполне логичный {эти имена были у всех на устах) второй вопрос. Деваться было некуда, и я сказал «пет», думая про себя, что отношу это отрицание к слову «шпион». И все же меня долго мучила мысль о том, что тогда я как бы отрекся от своих родителей, и я ненавидел себя за это».
С момента окончания суда над Розенбергами прошло полтора года.
13 октября 1952 года верховный суд 8 голосами против 1 отклонил поданное прошение, в пересмотре дела было отказано. Судья Кауфман па основании этого решения назначил новую дату приведения приговора в исполнение один из дней недели, начинающейся 12 января 1953 года.
«Мой самый дорогой, любимый, наконец-то заговор предстал во всей своей безобразной бесстыдности и трусливой мерзости. Опять политическая необходимость перевешивает справедливость… Но я вдруг ощутила в себе такую огромную силу, о существовании которой никогда не подозревала, теперь я абсолютно спокойна… голова стала ясной, столько чистых мыслей, столько слов, которые требуют выражения… Ни к чему бессмысленные стенания, слезы… это они нас боятся, а мы еще найдем в себе силы… Этель».
«16 октября 1952 г. Дорогие мои, нежные дети. Простите, что не написала вам сразу, но все во мне восстает, как подумаю, что могу причинить вам боль. Тем не менее не сразу, но пришла к мысли… что дальше молчать в сложившейся ситуации было бы неверно… В среду я увидела папу, он нисколько не изменился — бодр, шутит. Очень обрадовался, что и я не унываю. Времени даром он по терял, можете мне поверить, составил подробный план наших дальнейших действий… Одно только не дает мне покоя: все кажется, что я так никогда и не смогла выразить на словах, как я вас очень, очень-очень люблю. И у папы такое же чувство… Ваша любящая мама».
«23 октября 1952 г. Дорогие Майкл и Роберт… я часто вижу маму… и мы твердо решили не подводить ни вас, родные мальчишки, перед которыми у нас столько невыполненных еще обязательств, ни тех наших братьев и сестер, которые выступают за мир, честное отношение друг к другу и справедливость… Ваш папа Джули».
17 ноября верховный суд отказался пересматривать свое первоначальное решение. Адвокат Мэнни Блох и активисты национального комитета предпринимали энергичные усилия, чтобы отсрочить приведение приговора в исполнение, выиграть время. Розенбергам позволяют видеть друг друга два раза в неделю. Джулиус решает начать вести записи, в которых, помимо автобиографических фактов, излагает и обосновывает свои взгляды на историю их процесса, политическую ситуацию вокруг него. В конце ноября он пишет: «Нам осталось жить 43 дня… В своем выступлении в суде я заявил, отвечая на вопросы, что не считаю нужным скрывать то, что думаю: русские вынесли на своих плечах основную тяжесть войны, союзники должны были открыть второй фронт гораздо раньше. Суду мой ответ не очень поправился, но всем ясно, что если бы второй фронт открыли раньше, у нацистов не было бы времени уничтожить 6 миллионов евреев и миллионы других жертв фашизма… Повторяю, судьям мои рассуждения пришлись не по душе. Они предпочли бы, чтобы я признался в преступлениях, которые не совершал. Они хотели бы, чтобы я лжесвидетельствовал против невинных людей.
Они стремились использовать меня как орудие антисоветской и антикоммунистической пропаганды, с тем чтобы еще больше раздуть истерию «холодной войны» Я ни когда не соглашусь на то, чтобы наше дело использовалось для осложнения отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Только улучшение отношений между этими двумя державами будет способствовать благосостоянию их пародов и обеспечит мир во всем мире…»
10 декабря в суде слушается протест защиты о юридических ошибках, допущенных во время процесса, протест не удовлетворяется. 22 декабря в юридических инстанциях заканчивается оформление необходимых документов, связанных с процедурой приведения приговора в исполнение. Розенбергов знакомят с ними. «Так мало осталось времени, чтобы сказать так много, чтобы прожить полно оставшиеся две недели. Что нужно сделать прежде всего? Кому писать? Как? Пожалуйста, выслушайте, посмотрите, поймите, почувствуйте. Узнайте правду, проверьте факты… Вновь и вновь я начинаю писать сыновьям. Напишу несколько строк и рву написанное. Откладываю на потом и принимаюсь писать Этели, и опять не могу… Бесполезно говорить матери чтобы она не скорбела о детях. Да и можем ли мы представить, в каком ужасном состоянии, эмоциональном кошмаре они находятся… Проклятое бесправие… Именно потому что мы чувствуем это так остро, необходимо все сделать для наших малышей и для всех детей и не допустить, чтобы подобная катастрофа, порождение истерии «холодной воины», когда-либо произошла с тысячами других ни в чем не повинных родителей».
31 декабря после нового запроса апелляционный суд отказал в пересмотре дела, хотя вынес частное определение в отношении отдельных неправомерных действий, имевших место во время процесса.
2 января, после трехдневного слушания дополнительных аргументов защиты, судья Кауфман отказывается принять решение о смягчении приговора. 5 января в отсрочке казни отказывает апелляционный суд. 10 января прошение о помиловании направляется на имя президента Соединенных Штатов — приведение приговора в исполнение вновь откладывается, балансирование, на грани жизни и смерти продолжается.
Из письма Этели от 19 января 1953 года. «…Что бы там ни говорили о нашем процессе, сегодня миллионы людей во всем мире… считают отказ судебных властей отменить приговор по делу Розенбергов подтверждением того, что эта пара, не сломленная после почти двух лет, проведенных в камере смертников, является политической жертвой «холодной войны»… В то время как целый мир бушует, протестует, обвиняет и молит, перед нами разыгрывается небывалый спектакль, где главное действующее лицо — одна из наиболее могущественных наций па земном шаре — предстает перед зрителями беспомощной, безвольной, связанной по рукам и ногам, бессильной изменить свое собственное решение, ибо всегда легче совершать новые ошибки, нежели исправлять старые!..»
Да, жернова мельницы американского правосудия не могли уже остановиться, они перемалывали сомнения, протесты, требования, факты и людей. Разыгрывался последний акт трагедии. Свои усилия власти решили сосредоточить на Этель Розенберг. Ей дали понять, что и сейчас еще не поздно одуматься: помилование не заставит себя ждать, как только она признается, расскажет о предполагаемой шпионской деятельности, покается в содеянном. Этели предлагали заявить, что во всем виноват муж, что она оказалась лишь невольной соучастницей. Напоминали о том, что дети останутся сиротами. Охотно разрешили свидание с матерью, которая стремилась склонить упрямицу к тому, чего добивались власти. «Мне предлагают выбрать между собственной жизнью и жизнью мужа, — пишет Этель в феврале 1953 года. — Как дьявольски, как зверски, как абсолютно безжалостно пытают они женщину… Они предлагают мне укрыться в страшном склепе, где я буду жить, не живя, и умирать, не умирая. Днем не будет мне надежды, ночью не будет мне покоя… А что же дети наши, плод союза нашего, залог любви, и что это за милосердие к ним, когда любимого ими отца приносят в жертву, а преданную мать обрекают на вечную опустошенность… Нет, я не стану играть роль шлюхи в спектакле, разыгрываемом политическими сводниками. Мой муж невиновен, как и я, и никакая сила на земле не сможет разлучить пас ни в жизни, ни в смерти».
11 февраля 1953 года президент Эйзенхауэр отказывается удовлетворить прошение о помиловании. Назначается новая дата казни — один из дней недели после 9 марта. Приведение приговора в исполнение приостанавливается по решению апелляционного суда, чтобы дать время верховному суду рассмотреть новое прошение о пересмотре дела. В апреле становятся известными новые факты, противоречащие свидетельским показаниям Дэвида Грингласа и его жены Рут (последняя, кстати, по решению суда освобождена из-под стражи} Улики, представленные властями, оказываются сомнительными, версии обвинения рушатся одна за другой. В прессе появляются свидетельства некоторых ученых, которые, как теперь оказывается, еще во время процесса высказывали сомнения в виновности Розенбергов. Одно из высказываний принадлежало некоему Гарольду Ури: «Теперь, когда я увидел, что происходит в зале суда, считаю, что Розенберги невиновны. Там не было судьи Кауфмана, там сидел сам Маккарти… но больше всего меня удивило поведение прессы Предвзятость судьи так очевидна. А я смотрю на репортеров, они и ухом не ведут. Когда же мы перестанем вести себя как стадо баранов?»
