Станислав Кондрашов - Яростная Калифорния
...Проснувшись в десять утра и первым делом включив телевизор, я узнал, что операция закончилась и сенатор жив. Еще жив, ибо некий нью-йоркский доктор Пул, успевший связаться по телефону с коллегой из «Доброго самаритянина», водил указкой по схеме человеческого мозга и сообщал, что рана намного опаснее, чем предполагали вначале, что повреждены жизненно важные центры и что, если даже сенатор выживет, жизнь его будет «ограниченно полезной» — иными словами, жизнью калеки. А по другому каналу шла коммерческая реклама на бессмертную тему о cash (наличных), savings (сбережениях), да фирма, изгонявшая дурной запах из Америки, крутила свой мини-фильм о бабушке и внуке, убеждая, что счастье так возможно: станьте на уровень века, покупайте листерин!
Клан Кеннеди слетался отовсюду в белые покои госпиталя.
Нетерпеливые комментаторы, по возможности избегая слова «смерть», уже толковали о том, как повысились шансы Хэмфри на съезде демократов в августе и шансы Никсона на выборах в ноябре. А что, кстати, будет делать Тедди — последний из братьев Кеннеди?
Из кандидата в президенты человек стал кандидатом в покойники, и в стране, где так важно опередить конкурентов и первым предложить новый товар, пользующийся спросом, уже спешили с догадками, анализом, спекуляциями.
А прекрасный Сан-Франциско жил обычной жизнью, как будто успел расправиться с ночной новостью за утренней чашкой кофе. И не было ничего необычного и скорбного в пешеходах и машинах, а улицы своим трехмерным пространством, своей подставленностью небу развеивали и разгоняли ту густую концентрацию трагедии, которая пропитала за долгую ночь мою комнату в отеле.
Лишь в киосках кричали газеты жирными шапками и фотоснимком недоуменного мальчика в белой куртке, склонившегося над мужчиной, распростертым на полу. Да на Пауэлл-стрит, у поворотного круга кабельного трамвая, прохожих гипнотизировало мерцание телеэкранов в витринах, — здесь-то еще позавчера агитаторы Роберта Кеннеди совершали последний предвыборный рывок, даром раздавая специальное издание его книги «В поисках обновленного мира».
Назавтра утром я улетал в Нью-Йорк и потому вернулся в отель рано — к сборам в дорогу, к телевизору, к не дававшим покоя мыслям о еще двух-трех страничках.
— А теперь посмотрите вот эту видеоленту...
Слова эти звучали реже — видеолентой обслужили всех. У Томаса Реддина, шефа лос-анджелесской полиции, было умное лицо и сдержанная интеллигентная манера речи. Изучив «биографию» пистолета марки «Айвор-Джонсон-Кадет», его люди установили личность покушавшегося — Сирхан Бишара Сирхан, 24 лет, иорданский араб, с 1957 года проживавший в США, но не получивший американского гражданства. «Зловещих международных аспектов» не обнаружено. Обвиняемый, скорее всего, действовал в одиночку. Говорить пока отказывается, но из слов знавших его людей видно, что Сирхан крайне критически относился к ближневосточной политике США, к поддержке Израиля против арабов.
Я вспомнил свое первое сильное ощущение тех минут, когда трагедией оборвался балаган ночи выборов, но ничего еще не было известно о преступнике: Роберт Кеннеди энергично навязывал себя в президенты, вызывая полярные токи симпатий и антипатий, — с ним так же энергично расправились. Теперь говорили о более конкретной версии. Сенатор избирался от штата Нью-Йорк, где многочисленна и влиятельна группа избирателей-евреев. Ему нужны были голоса, и, конечно, он хотел понравиться этой группе. В ближневосточном конфликте его позиция была произраильской, хотя, впрочем, не более произраильской, чем у многих его коллег. Как вел бы он себя, если бы не евреев, а арабов было больше среди его избирателей?
В глазах Сирхана Роберт Кеннеди вырос в ненавистный символ. Безжалостным рикошетом ударила нью-йоркского сенатора атмосфера его страны, отразившаяся в сознании преступника, ударила — в этом был замысел Сирхана — в канун первой годовщины арабо-израильской «шестидневной войны». Совершенно неожиданным образом в Лос-Анджелесе откликнулось то, что аукнулось в Иерусалиме год назад.
Между тем голоса на калифорнийских выборах были окончательно подсчитаны. Кеннеди победил Маккарти незначительным большинством: 45 процентов на 42.
Линдон Джонсон выделил охрану для всех, кто хотел попасть на его место, из президентской секретной службы.
Маккарти, Никсон, Хэмфри следили за бюллетенями, готовясь объявить траурную паузу в предвыборной борьбе. В бюллетенях нарастало неотвратимое — «чрезвычайно критическое состояние». Позднее вечернее издание газеты «Сан-Франциско кроникл» заглянуло в ночь огромной шапкой: «NEAR DEATH» — «На краю смерти».
На этот раз Москву дали быстро. Слышимость была хорошей, операторша — участливой. К полуночи я разделался с обязанностью корреспондента и опять обратился к телевизору. Передавали шоу Джоя Бишопа из Голливуда. У смертного ложа сенатора энергично и озабоченно теребили старый вопрос: What's wrong with America? — Что не так с Америкой?
По контракту с одной телекорпорацией популярный актер Джой Бишоп ведет каждую среду вечером программу из Голливуда. Очаровательный человек, к тому же либерал. Сейчас на лице его сострадание и непривычная тяжесть раздумий, но что за галиматья — траурное шоу. Что заготовил Джой Бишоп впрок на сегодняшний вечер? Каких комиков, красоток, политиков, секс-профессоров, чечеточников во фраках или, может быть, отчаянно радикальных дам — ниспровергательниц бюстгальтеров, пионерш новейшей моды «гляди насквозь»?
Теперь же у него лицо философа и почти мученика. Он обсуждает вопрос: что не так с Америкой? Аудитория заранее купила билеты в голливудский зал, откуда транслируется передача, и пришла с намерением повеселиться, но иные, неожиданные «гости» у Джоя Бишопа — Чарльз Эверс, брат убитого расистами негритянского лидера Медгара Эверса, какой-то либеральный доктор, какой-то католический священник.
Седой доктор искренне страдает: американцам пора приглядеться к себе! Мы — нация лицемеров. Надо воспитывать гуманизм и изгонять насилие... Чарльз Эверс тоже говорит, что Америке пора проснуться, что у белых нет сострадания к черным, что национальный климат пропитан насилием и расизмом. Четким политическим языком священник обличает «колонизацию, эксплуатацию и деградацию человека».
Джой Бишоп, как царь Соломон, решает уравновесить истину. И доставленный радиоволнами из своей столицы в Сакраменто возникает на телеэкране калифорнийский губернатор Рональд Рейган. Экран делится на две половинки. Справа бывший голливудский актер Рональд Рейган играет роль мудрого, не поддающегося эмоциям государственного мужа. Слева актер Джой Бишоп в роли мыслителя, растерянного, но не прервавшего поиски истины.
— Губернатор, — спрашивает Бишоп, — не пора ли запретить продажу огнестрельного оружия, столь дешевого и доступного в Америке?
Сгустив мудрые морщинки возле глаз, словно компенсируя ими убогий лоб киноковбоя, губернатор отечески разъясняет Джою, что не в законе дело, что человек найдет оружие, если хочет совершить политическое убийство.
Сейчас, когда тяжело ранен молодой сенатор Кеннеди, «иностранные писатели вострят перья», чтобы еще раз очернить Америку, но это либо ее враги, либо те, кто близоруко забыл, что Америка спасает мир от «варваров».
Он так и сказал — от варваров, и в этот миг утверждения патриотической веры в зале зазвучали аплодисменты.
— Простите, губернатор, нам придется прервать вас, — вмешался Бишоп с извинительно-брезгливой гримасой, но не губернатору была адресована его брезгливость.
Опустив руку под стол, с той же несколько брезгливой миной он извлек какую-то штучку.
Была это консервированная пища для собак или менее драматический препарат «дристан» от головной боли? Не помню. Но была, была эта штучка, и, покатав в ладони, Джой Бишоп выдвинул ее в центр, под телевизионные лучи, поставил на свой стол, произнес магическое слово product — продукт — и покорно исчез.
Как исчез губернатор Рейган.
Все исчезли. На минуту зал отключили.
Пошел рекламный фильм компании, которая в этот вечер оплачивала траурное шоу Бишопа, гневные филиппики его гостей, патриотический раж губернатора.
...К концу передачи Джой Бишоп попросил священника помолиться за раненого сенатора. Все четверо склонили головы, и речитативом священник вознес к богу совокупную просьбу спасти жизнь Роберта Кеннеди, а Америку — от зла колонизации, эксплуатации и деградации человека.
Был час тридцать ночи 6 июня 1968 года. Выключив телевизор, я улегся спать.
В час сорок четыре минуты Роберт Фрэнсис Кеннеди, 42 лет, скончался, не приходя в сознание, в лос-анджелесском госпитале «Добрый самаритянин».
Разбуженный в семь утра телефонным звонком ночного дежурного, который в американских отелях берет на себя функции будильника, я снова кинулся к телевизору. Слово «смерть» заполнило комнату.
