Владимир Корнилов - Донецко-Криворожская республика: расстрелянная мечта
Нынешние украинские историки полагают: «Проект резолюции, очевидно, готовился к III съезду Советов Донецко-Криворожской области и со временем был лишь соответственно отредактирован: таким образом резолюция не совсем удачно маскировала понятие «Российская Республика» словами “Советская Республика”»[234]. Учитывая все вышесказанное, вполне допустимое предположение. Видимо, слова о «Советской Республике» без указания России или Украины стали своеобразным компромиссом между участниками съезда, приехавшими из Киева, и представителями Донкривбасса. Хотя, в общем — то, особых сомнений по поводу принадлежности региона к Российской Республике не было ни у кого — о том же заявили и участники I Всеукраинского съезда. Мало того, даже Центральная Рада еще официально не заявляла об отделении Украины от России, хотя ее устремления в этом направлении уже были ясны многим. Надо заметить, что данная резолюция активно замалчивалась в советской и украинской историографии, на что указал в 1988 г. криворожский исследователь П. Варгатюк[235]. Что само по себе является показательным.
Итак, по итогам двух областных съездов Советов, прошедших в Харькове, местная Донецко-Криворожская власть признала правительство советской Украины. Но это не означает, что она согласилась на вхождение Донкривбасса в состав этой Украины. На протяжении короткого периода пребывания Цикуки в Харькове, длившегося месяц, местные политики, включая большевиков, обычно воспринимали киевлян как гостей, как некое «правительство в изгнании», временно находившееся за пределами своей Украины.
И об этом они постоянно напоминали гостям. Бош вспоминает, что еще в день приезда делегации из Киева харьковцы дали понять, что «не потерпят вмешательства «приезжих» в местные дела». «Это если и не было полным объяснением враждебной встречи, то все же серьезным предупреждением, — пишет она. — Краевой парткомитет принял это предупреждение и решил быть сугубо осторожным и не допускать и избегать возможности случайных вторжений в местные дела. Но это нелегко было провести в жизнь, оставаясь в Харькове»[236]. Из нижесказанного будет ясно, что Цикука дала немало поводов для недовольства со стороны харьковцев.
1 января 1918 г. общегородская конференция харьковских большевиков отдельным пунктом своей резолюции указала на временность «изгнания» Цикуки: «Здесь, в Харькове, где временно в настоящий момент находится ЦИК Украины, все местные дела также разрешает местный Совет». При этом киевлянам милостиво позволялось «проводить и здесь, в Харькове, мероприятия, имеющие общекраевое значение, а также необходимые для деятельности ЦИК Украины и Народного Секретариата»[237].
Члены Цикуки навсегда затаили обиду на тот холодный прием, который был оказан им в Харькове. Спустя годы Бош посвящала перечислению этих обид множество страниц в своих мемуарах. «И ответственные товарищи, входившие в ЦИК и Народный Секретариат, и большинство президиума областного Донецко-Криворожского и Харьковского парткомитетов с первых же дней существования Советского правительства начали выявлять свое оппозиционное отношение к избранному ЦИК Советов Украины и его Народному Секретариату… — вспоминала она, продолжая: — Во все время пребывания Советского правительства Украины в Харькове руководящие областные и харьковские партработники не только не оказывали содействия в работе ЦИК и Народного Секретариата, но значительно осложняли ее и во всем подчеркивали, что за деятельность этих учреждений они ответственности не несут»[238].
Харьковцы постоянно давали понять членам Цикуки, что те — «нежеланные гости». По словам Бош, «недружелюбный» прием проявлялся во всем — даже в таких мелочах, как «устройство на ночевку». Когда члены Цикуки потребовали себе помещение, они услышали ответ от местных властей: «Устраивайтесь как хотите. Мы не обязаны предоставлять вам квартиры». И в итоге «первое советское правительство Украины», как его представляли все советские учебники, было размещено в… харьковской тюрьме! Бош так описывает эту парадоксальную ситуацию: «Подшучивая над «страхами» харьковчан, очевидно, боявшихся нашего соприкосновения с делегатами «их» съезда, и своим «тюремным положением», мы направились по темным закоулкам к знакомым каменным стенам. Старая, но еще не забытая картина: часовые, пропуск, двор — каменный мешок, надзирательница и, наконец, камера… Дней 10 товарищи прожили в своем, не совсем обычном для добровольного вселения, помещении»[239]. В советских учебниках истории Украины об этом не писали…
Будучи по сути правительством в изгнании, Цикука не была удовлетворена такой ролью и пыталась действовать самостоятельно, опираясь на вооруженные отряды Владимира Антонова — Овсеенко. Тот прибыл в Харьков чуть ли не одновременно с делегатами сорванного киевского съезда Советов и, руководя операциями «эшелонной войны» (сначала против донских казаков Каледина, потом против Центральной Рады), разместил свою ставку в штабном вагоне непосредственно на железнодорожных путях — на так называемой «7–й линии». На протяжении нескольких недель отряды Р. Сиверса (он прибыл чуть раньше) и В. Антонова творили произвол, самочинно, не согласовывая свои действия с местной властью, производя аресты среди сторонников Центральной Рады и офицерства.
Противостоял этому произволу областной комитет Советов Донецко-Криворожской области и лично Артем. Как вспоминает Н. Бушев, посланный Артемом в красную ставку, «иногда тов. Антонов — Овсеенко превышал свои права и полномочия на Украине, не согласовывал свои действия с Харьковским комитетом партии и Советом». Постоянные конфликты харьковцев с Антоновым даже стали предметом отдельного рассмотрения на предновогоднем (30 декабря 1917 г.) заседании Всероссийского Совнаркома под председательством Ленина. По этому поводу правительство России постановило: «Совет Народных Комиссаров предлагает товарищу Антонову действовать в полном контакте с Харьковским советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»[240].
Владимир Антонов — Овсеенко
Сам Антонов, рассказывая о «неладах с местным ревкомом», описывает ситуацию таким образом: «К отряду на вокзал прибыли члены местного комитета большевиков во главе с т. Артемом, добивавшиеся от отряда отказа от каких бы то ни было враждебных действий против харьковских радовцев». Таким образом, будущее руководство ДКР (а Антонов помимо Артема жаловался в своей книге на будущих наркомов Рухимовича, Жакова, Васильченко) пыталось защитить от самочинных арестов харьковцев, своих идеологических оппонентов. Тем не менее ряд арестов был произведен, что встретило гневную реакцию и городской Думы, доживавшей свои последние дни, и многофракционных Советов, и самих харьковских большевиков. Один из красных командиров Сиверса жаловался, что «более гнусного отношения к революционным войскам он нигде до той поры не встречал». Артем довольно жестко настоял на том, чтобы арестованные сторонники Рады были выпущены на свободу[241].
Однако отряды Антонова, хоть и снизили свою активность в городе, продолжали совершать периодические налеты и реквизиции. Харьковские власти, включая большевиков Артема, попытались оградить жителей города от произвола. Но, как признается сам Антонов, несмотря на данное обещание, «приходилось все же применять самостоятельные реквизиции, что вскоре до крайности вновь обострило наши взаимоотношения»[242].
Если руководство Донецко-Криворожского региона пыталось всеми силами противостоять беспределу отрядов Антонова — Овсеенко, то ЦИК Украины, лишенный поддержки в самом Харькове, напротив, спелся с командующим. Вот как вспоминает об этом сам Антонов: «У меня сразу же установились дружественные отношения с «Цикукой», который прислал в мой штаб своего представителя для постоянной работы в штабе, тов. Сергея Бакинского»[243]. В то время как донецко — криворожские большевики во главе с Артемом пытались отбить арестованных харьковцев у Антонова, Цикука не только не противостояла этому, но и с удовольствием использовала красные вооруженные части, поступившие под командование Антонова — Овсеенко, для своих нужд. Наибольший скандал, чуть ли не приведший к полному разрыву руководства будущей ДКР с советской Украиной, произошел вокруг захвата здания редакции «Южный край».
Как уже было сказано выше, «Южный край» занимал шикарное здание на центральной улице Харькова (ул. Сумская, 13). Вот как его описывает Евгения Бош, обосновавшаяся в этом доме после его захвата, происшедшего 17 декабря 1917 г.: «Помещение редакции имело 10 комнат с громадной приемной. Типография великолепно оборудована, с ротационной машиной… И ЦИК и Народный Секретариат сейчас же смогли приступить к работе и начать выпуск своего органа “Вестник”» (редактором «Вестника УНР» стал Эрде, порвавший с «Донецким пролетарием»). Если Артем со товарищи несколько месяцев собирал со всего мира деньги на свою типографию и газету, киевские гости особенно не морочили себе голову такими формальностями, став обладателями самой мощной харьковской типографии и прекрасно оборудованного офиса, затратив несколько минут на его захват. Неудивительно, что лично Артем обвинил киевских большевиков в «разбое» и «самозванстве»[244].
