Ив Аман - Отец Александр Мень: «Люди ждут Слова...»
В 1983 году Центральный комитет коммунистической партии призвал к усилению атеистической пропаганды, и это было грозным предупреждением для верующих. КГБ пошел в наступление на активных христиан.
Над отцом Александром также сгустились тучи. В этот год был арестован один из бывших его духовных сыновей, который порвал с ним после того, как принял католичество. Впоследствии он стал тайным католическим священником и собрал вокруг себя небольшую общину. В зловещей Лефортовской тюрьме он не выдержал и в своих долгих признаниях скомпрометировал многих людей, близких к отцу Александру, и его самого. На этот раз КГБ, казалось, решил не упускать добычу.
Отца стали вызывать ежедневно на бесконечные допросы, он отправлялся туда как на работу. Несколько раз, когда он задерживался, думали, что теперь его арестовали. В Новой Деревне и в Семхозе проводили обыски. Отец Александр был вынужден прекратить всякую деятельность. Тогда он и впрягся в работу над энциклопедией — Словарем по библиологии. Он считал, что эта работа полезна для России и что она требует меньше душевного спокойствия, чем иной труд[224].
Многие из его близких спрашивали себя, не следует ли ему покинуть страну. Но он никогда не одобрял тех, кого соблазняла эмиграция. Так, одному писателю, когда тот приехал прощаться с ним перед отъездом, он сказал: «Писателю надо жить дома, рукописи могут бродить где угодно, искать издателя, а наше место здесь. Люди ждут Слова»[225]. И хотя в это время каналы эмиграции были практически перекрыты, отъезд отца Александра отнюдь не вызвал бы неудовольствия у КГБ.
Когда его иностранные друзья спросили, как ему помочь, он ответил запиской, наспех написанной клинописью, восходящими линиями — правда, на этот раз они восходили не столь резко. На тот случай, если бы послание попало во враждебные руки, он использовал намеки, не расставаясь при этом с юмором, несмотря на грозящие ему опасности: «Болезнь моя, которая угрожающе прогрессирует, есть просто часть общей эпидемии. Лекарств от нее нет, переехать в незараженный район возможности тоже нет (да и желания особенного нет). Остается верить, надеяться и жить дальше»[226].
Сам отец Александр глубоко верил в Провидение. Он, должно быть, хорошо знал, что Бог пишет прямо, но не прямыми линиями. Сколько раз повторял он: если даст Бог! когда Бог даст! Нет, у него здесь духовные дети, и он не может их бросить. Смирение помогало ему выдержать испытание, он думал о своих предшественниках по вере. «В юности у меня был духовный отец, священник Петр Шипков, он провел в лагерях и ссылках тридцать лет. Когда я думаю о том, через что он прошел, мне трудно говорить о том, что со мной происходит. Я вот что скажу: в трудные годы я познал ценность каждой минуты и благодарю Бога за то, что Он дал мне служить непрерывно в течение четырех десятилетий»[227].
В конце концов отец Александр направил объяснительные письма: одно — церковным иерархам, второе — в Совет по делам религий.
В марте 1985 года во главе коммунистической партии встал Михаил Горбачев. Поначалу казалось, что он хочет оздоровить страну, укрепляя дисциплину. В течение 1986 года интеллигенция получала от него кое–какие знаки внимания, но в области религии политика оставалась прежней. Так, в сентябре 1986 года «Правда» посвятила передовую статью усилению атеистической пропаганды — как она это делала ежегодно, примерно в одно и то же время, с 1983 года.
Для отца Александра испытания не кончились. Незадолго до этого, в 1984 году, был арестован еще один из бывших его духовных детей, с которым пришлось расстаться, поскольку его поступки ставили под угрозу весь приход. Во время следствия и на суде этот человек вел себя очень мужественно. Среди прочего его обвиняли в том, что он оказывал на своих друзей религиозное влияние, раздавал им религиозные книги. И только в лагере он не устоял. В начале 1986 года он появился на телевизионных экранах, исхудавший, с бритой головой, и признал, что занимался «политической деятельностью, криминальной в плане гражданском и вредной для Церкви». Но прежде он послал отцу Александру бесконечно длинное и маловразумительное послание, написанное невероятной тарабарщиной и явно вдохновленное людьми в погонах, которые, конечно, желали ему «добра». Он предлагал отцу Александру искать «позитивы» в коммунизме, но главным образом (вот где высунулись кончики ушей КГБ) изобличал организацию малых групп, чтение религиозных книг, изданных за рубежом, использование для катехизации диапозитивов и кассет: все это нелегально и поэтому противоречит учению Церкви!
Вслед за этим, в апреле 1986 года, газета «Труд» напечатала большую статью с обвинениями в адрес нескольких православных: Александра Огородникова, находившегося в тюрьме, о. Глеба Якунина, отправленного в ссылку в Сибирь, и даже о. И. Мейендорфа[228] — ректора православной духовной семинарии в Нью–Йорке. Словом, стандартная «кагэбэшная» окрошка, составленная по обычному рецепту. В статье не обошли вниманием и отца Александра: его обвинили в «организации религиозного кружка и распространении записей сомнительного содержания»[229].
Между тем вся эта морока подходила к концу.
И что бы ни думали сегодня о позиции православного епископата в его отношениях с властями, отец Александр был благодарен за поддержку, которую нашел у своего епископа, владыки Ювеналия, митрополита Крутицкого и Коломенского[230].
В те же дни, 26 апреля 1986 года, произошла Чернобыльская катастрофа, открывшая правящим кругам глаза на подлинное состояние дел в стране. Возможно, именно тогда они осознали, что одним принуждением положение выправить невозможно. В декабре того же года в тюрьме умер известный диссидент Анатолий Марченко. До этого, уже после прихода Горбачева к власти, погибли в заключении шесть человек.
Эти события имели огромный и повсеместный резонанс. Они знаменовали собой конец послебрежневской зимы.
Глава 11
Апофеоз
Через неделю после смерти А. Марченко на квартире у А. Д. Сахарова в Горьком, находившейся под неусыпным надзором, установили телефон. В тот же день академику позвонил Горбачев. Их разговор положил начало освобождению первых политических заключенных. Среди них был отец Г. Якунин. Однако пришлось ждать конца 1987 года, чтобы власти сделали первый шаг в сторону Православной Церкви: было объявлено о возвращении Церкви двух монастырей, один из них — Оптина Пустынь.
Изменение советской политики по отношению к религии началось в 1988 году, когда Православная Церковь праздновала тысячелетие Крещения Руси. Одним из главных сторонников новой политики был недавно назначенный председатель Комитета по делам религий К. Харчев — партийный функционер, который занял этот пост в 1985 году и постепенно открывал для себя значение религиозного феномена. В марте 1988 года, во время закрытого совещания в Высшей партийной школе, он сообщил, что, несмотря на преследования, репрессии и административные принуждения, количество верующих не уменьшилось, а увеличилось[231].
Он заметил среди прочего, что ежегодно по церковному обряду совершается миллион отпеваний.
По его мнению, это было самым верным признаком религиозности, поскольку при жизни люди, из страха потерять работу, не смели выказывать свои убеждения. «Мы привыкли думать, — продолжал он, — что в церкви одни бабки, но зайдите туда и вы увидите трудоспособное население нашего возраста и много молодежи». Идет интенсивный процесс, который нельзя остановить. Зато партия в силах его направить «в ту или иную сторону, в зависимости от наших интересов».
В одной из статей, опубликованных в атеистическом журнале «Наука и религия», Харчев с воодушевлением говорил о вкладе, который Церковь могла бы внести в жизнь общества — ведь она призывает верующих активно трудиться на производстве, не пьянствовать, укреплять семью, выступает за охрану памятников национальной культуры[232]. Во время того же совещания он напомнил о сопротивлении, которое встретила в рядах партии идея принять более гибкую политику по отношению к верующим. А когда по телевидению показали православных епископов на какой‑то конференции, в его кабинете раздались многочисленные возмущенные звонки. То же самое было, когда он поднял в верхах вопрос о преподавании Закона Божьего: «Я получил по шапке! «Дожили, — мне говорили. — На семидесятом году советской власти воскресные школы! Ты в своем уме, что скажут люди?» Прошу понять меня правильно. Я против воскресных школ, но ведь что‑то делать нужно»[233].
В конце концов, после долгих колебаний, власть решила позволить торжественное празднование тысячелетия Крещения Руси и сама присоединилась к торжеству. Этому предшествовали два события, послужившие сигналом. В канун Пасхи, 8 апреля 1988 года, газета «Известия» напечатала интервью с Патриархом Пименом, а 29 апреля Горбачев принял в Кремле Патриарха и вместе с ним высших представителей церковной иерархии.
