Журнал Русская жизнь - Август (август 2008)
Видимо, решив, что эти слова могут быть истолкованы как критика советского строя, Бобков делает оговорку:
- Это очень серьезный вопрос. Вопрос о том, что мы первыми - первыми в мире - следовали по пути строительства социализма. Поиск этого пути - не самая простая вещь. Посмотрите на Китай - он сейчас этот путь нашел. Путь сочетания китайских традиций и марксизма-ленинизма. Но и у них были ошибки, и у нас были. На основании ошибок нельзя делать выводы о социалистическом строе.
III.
Наверное, создание внутри КГБ структуры, которая отслеживала бы настроения в обществе, к концу шестидесятых действительно назрело. Хрущевский период советской истории - это не только журнал «Новый мир» и Фестиваль молодежи и студентов, но и регулярные массовые народные волнения в разных городах страны.
- Каждый раз, когда случалась какая-нибудь такого рода вспышка, власть оказывалась перед фактом. Саму вспышку видели, а то, что ей предшествовало - нет, никто этим не занимался. Никто не анализировал причины, никто не работал над тем, чтобы предотвращать события не тогда, когда они уже возникли, а когда только появляется чувство, что что-то может произойти. Тот же Новочеркасск - вспышку можно было предотвратить, если бы за дело с самого начала взялся обком партии. Это был редкий случай, когда власть знала, что происходит - знала, но при этом ничего не сделала. Надо было сразу же идти в народ, а в народ никто не пошел. Или Грозный 1958 года, когда там были столкновения, - это же все из-за непродуманности решения о возвращении чеченцев и ингушей в республику. Нужно было думать, прежде чем возвращать.
После создания пятого управления и до самой перестройки народных волнений в СССР не было. Я спрашиваю Бобкова, считает ли он это своей заслугой, Бобков отвечает:
- Это не заслуга, это работа.
IV.
Пятое управление - оно и по названию пятое, то есть не первое. В лубянской иерархии противодействие идеологическим диверсиям значило гораздо меньше, чем разведка или контрразведка. Но с разведчиками в повседневной жизни советские люди, конечно, не сталкивались, поэтому для большинства современников КГБ - это именно Бобков. В мемуарах Евгения Евтушенко он, не названный по имени, фигурирует как «Человек с Глазами-Сверлами». Говорю об этом Бобкову, он делает вид, что не знал, и вздыхает - давно, мол, не видел своего старого друга Евгения Александровича.
- При этом напрасно считают, что активнее всего мы работали с московскими писателями. О них даже и говорить нечего. Кто-то, конечно, писал что-то не то, - но это совсем не подрывная работа. Подрывная работа - это организованные действия, направляемые из-за рубежа. И НТС активно ею занимался, и какие-то еще структуры. Вот это был основной наш фронт.
Об НТС, Народно-трудовом союзе, Бобков говорит много и с удовольствием - очень активную подрывную деятельность вели, широкая разветвленная сеть, большие деньги. Я спрашиваю, в чем именно заключалась опасность, которую, по мнению Бобкова, представлял НТС.
- Чем они занимались? О, много чем занимались. Постоянно пропагандировали необходимость свержения советской власти. Чаще всего - распространение листовок и подрывной литературы, но это была всего лишь одна из форм их деятельности. Кое-где (ох уж это вечное гэбэшное «кое-где». - О. К.) были попытки организовать тех, кто мог встать на путь террора.
В ответ на просьбу привести примеры случаев террора Филипп Денисович почему-то вспомнил взрывы на Измайловской ветке московского метро, устроенные армянскими националистами (а вовсе не боевиками НТС), и «дело Дымшица и Кузнецова» 1971 года, когда группа еврейских активистов попыталась угнать в Швецию самолет «Ан-2»: «Эффект был бы очень большой, если бы этот самолет улетел. Собрали бы на Западе пресс-конференцию, говорили бы о притеснениях евреев в Союзе». Тогда я еще раз спросил, почему же основным фронтом для КГБ был именно НТС. Бобков снова ответил: ну как же, мол, они ведь листовки распространяли.
V.
Я спросил, почему пятое управление, призванное предотвращать крупномасштабные эксцессы на стадии зарождения, не смогло остановить межнациональных столкновений в годы перестройки. Бобков вздохнул:
- Все дело в том, что КГБ - это был только инструмент власти. Не хочу сваливать всю вину на власть, но то, что наверху не всегда обращали внимание на изъяны, которые у нас были, - это факт. Помню, летели мы с покойным Соломенцевым в 1986 году из Алма-Аты, и я ему говорю: «А вы знаете, я, например, могу приехать в Ереван на два дня и устроить там серьезную социальную вспышку». Он удивился: «Как это?» - «А вот так, - говорю, - слишком остро карабахская проблема стоит». А ведь это было задолго до карабахских событий.
VI.
Однажды, уже в начале девяностых, на какой-то презентации Бобков случайно встретил Владимира Максимова, с которым общался на Лубянке незадолго до его эмиграции. Максимов к тому времени был активным критиком ельцинского режима, справедливо полагая, что та самая номенклатура, против которой он боролся в «Континенте», осталась у власти и продолжает приносить стране вред.
- Он сказал мне: «Филипп Денисович, многие из ваших бывших агентов сегодня заняли положение в обществе, стали демократами, давайте вместе будем их разоблачать!» А я ответил: «Я не предаю своих людей, даже если они сами меня предали. А вы, Владимир Емельянович, лучше бы сами рассказали людям правду о том, как вы уехали, а то все думают, что вас выслали из СССР, хотя вы сами попросились на выезд. А потом работали на американское правительство. Расскажите об этом, а то люди видят вас по телевизору и не понимают, как такого человека могли выслать из Советского Союза». Максимов мне ничего не ответил.
В то время Филипп Бобков, строго говоря, сам был как раз одним из таких представителей номенклатуры, о которых говорил Максимов: бывший зампред КГБ СССР возглавлял управление аналитической работы в холдинге «Медиа-Мост». С точки зрения имиджа решение взять на работу такого человека было, конечно, гениальным ходом Владимира Гусинского - в самом деле, если у него такие люди на посылках, то насколько всемогущ сам олигарх?
- Гусинский меня на работу не звал, - говорит Бобков. - Просто так получилось, что к началу девяностых в его структурах работало много ребят из нашего управления. Они меня и позвали, когда узнали, что я остался без работы (группу генеральных инспекторов при министерстве обороны, в которую по советской традиции отправляли всех высокопоставленных отставников, Борис Ельцин распустил в 1992 году. - О. К.). Я пошел на том условии, что буду заниматься только той работой, какой хочу. И занимался.
Спрашиваю, в чем именно заключалась эта работа. Бобков начинает вспоминать 50-летие Победы в 1995 году, когда он организовывал ветеранские собрания и вручал их участникам памятные наручные часы (на вопрос, какое отношение к этому имел «Мост», Бобков ответил: «„Мост“ имел к этому такое отношение, что он на это давал деньги»).
- А все остальное - обычная аналитическая работа. Мы анализировали ситуацию в стране, писали записки. О том, что я делал в «Мосте», существует много небылиц, но поверьте - к службе безопасности я отношения не имел. Уйдя из органов, я ушел от всякой оперативной работы, потому что оперативная работа подразумевает секретность, а вне органов секретности быть не может.
О самом Гусинском он отзывается обтекаемо:
- Он был полезен для страны ровно в той мере, в какой любой олигарх может быть полезен для страны. Но одна бесспорная заслуга у него есть - это создание НТВ. Я считаю, это очень важная заслуга.
VII.
Вообще, разговор с Филиппом Бобковым о его жизни - это такая увлекательная игра. Он много говорит, но старательно обходит любую конкретику. Приходилось ли кого-нибудь вербовать? «Если бы я никого не вербовал, я бы не смог работать». Почему при Сталине сажали, а при Брежневе высылали? «Да бросьте, никого не высылали, все уезжали сами». Чем вы мотивировали тех, кто с вами сотрудничал? «Могу сказать, что за деньги на нас не работал практически никто». Немногословен, загадочен, и глаза, черт подери, действительно похожи на сверла - по крайней мере, если долго в них смотреть. К ведомству, основанному Феликсом Дзержинским, может быть сколько угодно претензий, но в одном советская Лубянка была безупречна всегда - вот в этих имиджевых делах, в этой таинственной многозначительности, которая не стала менее таинственной, даже когда памятник Дзержинскому работы Вучетича переехал с Лубянской площади в парк на Крымской набережной.
Но я смотрю в глаза-сверла и с тоской понимаю, что, скорее всего, он не лукавит, когда говорит, что главное воспоминание о работе в «Медиа-мосте» - это ветеранские собрания к юбилею Победы, а главный враг времен службы в органах - это полумифический НТС.
