Савелий Дудаков - Ленинъ как мессия
Я предполагаю, что любые спекуляции по вопросу болезни Ленина неуместны. Так же постыдны публикации фотографий смертельно больного человека, с несомненной и единственной целью доказать, какой чудовищный идиот правил Россией. И последнее, для вразумления современников. Президент США Делано Франклин Рузвельт был инвалидом. Кстати, нацисты, говорили, что он был сифилитиком. Что вообще – ложь.
При снятии кинохроники, когда его переносили из каталки в кресло, то киноаппараты не работали. А совсем недавно, когда у бывшего американского президента Рейгана обнаружилась болезнь Паркинсона, то никому не пришло в голову публиковать фотографии или видео с деградирующей личностью… Это не этично. Не могу не заметить и то, что все это повтор далекого прошлого. Я всегда вспоминаю стихотворение А. С. Пушкина, навеянного посещением психически больного – поэта Батюшкова:
«Не дай мне Бог сойти с ума,
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад… …
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь, как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверка
Дразнить тебя придут…» (1833г.)171 И людям, которые для своих политический целей пользуются столь низкими приемами, следовало бы знать, что и у них нет гарантий от сумасшествия, СПИДа и тому подобного, в конце-концов: ни от тюрьмы, ни от сумы… На последние страницы жизни великого человека следует накинуть вуаль забвения, как было, скажем, с президентом США Вудро Вильсоном.
Отсчет несчастий человечества с ноября 1917 года некорректен. Все это следствие прошлого. Причины надо искать в августе 1914 года, все остальное – следствие страшной войны. Русские поэты, за редчайшим исключением, не поняли раскатов грома. Великий французский поэт славянского происхождения Гийом Аполинер сразу все понял:
«31 августа 1914 года
Я выехал из Довилля около полуночи
В небольшом автомобиле Рувейра.
Вместе с шофером нас было трое
Мы прощались с целой эпохой
Бешенные гиганты наступали на Европу
Орлы взлетали с гнезд в ожидании солнца
Хищные рыбы выплывали из бездн
Народы стекались познать друг друга
Мертвецы от ужаса содрогались в могилах
Собаки выли в сторону фронта Я чувствовал в себе все сражающиеся армии… …
Я чувствовал, что во мне новые существа
Воздвигали постройку нового мира
И какой-то щедрый великан Устраивал изумительно роскошную выставку И пастухи-гиганты гнали Огромные немые стада щипавшие слова …
И когда проехав после полудня Фонтебло
Мы прибыли в Париж Где уже расклеивали приказ о мобилизации Мы поняли оба – мой товарищ и я Что небольшой автомобиль привез нас в Новую Эпоху И что нам, хотя мы и взрослые, Предстоит родиться снова».
«Небольшой автомобиль» (1914 г.)171 Гийом Аполинер (Владимир-Александр Кострицкий, 1880-1918). На фронте был ранен в голову и скончался во время эпидемии гриппа 9 ноября 1918 года, а через два дня капитулировала Германия… Впереди был самый кровавый XX век с его диктаторами и машиной уничтожения. Предсказать судьбу России было несложно. Посол Франции в Петербурге Морис Палеолог, опираясь на своих осведомителей из самых различных слоев общества, поставил диагноз: «революция – неизбежна». 6 января 1916 года мемуарист записывает со слов своего осведомителя удивительную вещь. В декабре 1915 года(!) вожди социалистических партий провели совещания, где председательствующий А. Ф. Керенский обсуждал с коллегами программу революционных действий, «которую «максималист» Ленин, эмигрант живущий в Швейцарии, недавно защищал на социалистическом конгрессе в Циммервальде». Прения открытые Керенским, в которых приняли участия все присутствующие, единогласно приняли следующие пункты:
1. Постоянные неудачи русской армии, беспорядок и нерадивость в управлении, ужасающие легенды об императрице, наконец, скандальное поведение Распутина окончательно уронили царскую власть в глазах народа.
2. Народ очень против войны, причины и цели которой он более не понимает.
Запасные все неохотнее идут на фронт; таким образом, боевое значение армии все слабеет. С другой стороны, экономические затруднения растут с каждым днем.
3. Поэтому очень вероятно, что в ближайшем будущем России придется выйти из Союза (Антанты) и заключить сепаратный мир. Тем хуже для союзников.
4. Если мир этот будет заключать царское правительство, то он будет, конечно, миром реакционным и монархическим. А во что бы то ни стало нужно, чтобы мир был демократический, социалистический. Керенский резюмировал… прения таким фактическим выводом: «Когда наступит последний час войны, мы должны будем свергать царизм, власть взять в свои руки и установить социалистическую диктатуру»172.
Как видим, Ленин был не в одиночестве: его идеи разделяли по крайней мере все социалистические партии, включая лидера «Трудовиков» А. Ф. Керенского, будущего противника большевизма. Не правда ли, что это странно… И об этом не любят вспоминать. Предвидеть в Ленине будущего властителя неизмеримо тяжелее. Еще задолго до появления Ленина на Финляндском вокзале Палеолог называл его будущим диктатором. 21 апреля 1917 года, на пятый день появления лидера большевизма, посол записал в дневнике: «Утопист и фанатик, пророк и метафизик, чуждый представлению о невозможном и абсурдном, недоступный никакому чувству справедливости и жалости, жестокий и коварный, безумно гордый, Ленин отдает на службу своим мессианским мечтам смелую и холодную волю, неутомимую логику, необыкновенную силу убеждения и уменье повелевать,.. Субъект тем более опасен, что говорят, он целомудрен, умерен, аскет, В нем есть, как я представляю, черты Саванароллы, Бланки и Бакунина».I 73 Ленин умирал не в самые лучшие времена. Внутреннепартийная борьба, провиденье тирании Сталина и многое другое удручало вождя. Я не собираюсь описывать его последние дни – они достаточно известны. Но есть одно стихотворное воспоминание поэта, который служил в курсантской команде Кремля.
Владимир Луговской, сын действительного статского советника и кремлевский курсант – нет, не все так просто. Это был последний день пребывания Ленина в Москве. Осенняя жуткая «желтая» нота пронизывает стихи поэта.
«Осенний день был золотист и рыж.
Пылали в небе купола соборов.
Наш Малый Николаевский дворец,
Где я служил в Кремле, был полон света.
А Кремль – корабль из камня – плыл над миром, Курантным боем говоря с Москвой.
Вдруг позвонили мне.
– Иди скорее!
Приехал Ленин. Выздоровел он.
Он в кабинет вошел… Он в Совнаркоме.
Какая сила вынесла меня,
Не знаю. Я бежал и задыхался.
В молчаньи перед аркой Совнаркома
Толпа стояла очень небольшая,
Смятенно как-то и сурово глядя
На черный ленинский автомобиль.
Шофер ходил, как звери ходят в клетке, – Вперед-назад. Опять вперед-назад.
Москва была еще тогда тиха.
Часы на Спасской медленно пробили.
Весь золотой, по старой мостовой
Скользнул шуршащий лист.
И вышел Ленин.
Он вышел медленно, но как бы быстро,
Ссутулясь и немного припадая,
Зажав в руке потрепанную кепку.
Он вежливо ответил нам. Желтел
Огромный лоб болезненно и влажно.
Он всех коснулся взглядом, но глядел
Прищуренными, жгучими глазами
В такую даль, что и сказать нельзя.
На небо посмотрел, на Совнарком,
На стены – вековечный труд народа,
На золотых орлов, тускневших в небе,
На бронзу пушек – след Наполеона,
На самый верх Никольской блеклой башни,
Что сбили мы снарядом в Октябре,
На всё, что мы зовем Кремлем, Москвой,
Россией, Государством, Нашим миром.
Он на секунду обернулся к нам,
Чуть поднял руку, сделал два движенья Ладонью – вверх и вниз. Да! Вверх и вниз, Но он глядел на окна Совнаркома, Те самые, Откуда виден мир.
Шофер, блестевший в ярко-черной коже,
Как смерть осунувшись за полчаса,
Рванул наотмашь дверцу. Взвыл мотор.
В последний раз прошла в окне машины
Отцовская крутая голова.
Он понимал: последний раз
Вы, окна Совнаркома, и последний
Раз караул курсантов у ворот!
И молча в странной тишине осенней
Мы разошлись, ни слова не сказав
Друг другу.
Так простился Ленин
С тобой, Москва!
Он больше не вернулся…(?)» поэма «Середина века» 174.
Определить в дни смерти значение Ленина было трудно. Но вот, что писал 1 февраля 1924 года Ромен Роллан, когда до апологий советской власти было еще далеко:
– «… Я не разделял идей Ленина и русского большевизма. Но именно потому, что я слишком индивидуалист, чтобы присоединиться и слишком идеалист, чтобы присоединиться к марксистскому кредо и его материалистическому фатализму, я придаю огромное значение великим личностям и горячо восторгаюсь личностью Ленина.
Я не знаю более могучей индивидуальности в современной Европе. Его воля так глубоко взбороздила хаотический океан дряблого человечества, что еще долго след не исчезнет в волнах, и отныне корабль, наперекор бурям, устремляется на всех парусах вперед, к Новому миру. Никогда еще после Наполеона европейская история не знала такой стальной воли. Никогда еще, со своих героических времен, европейские религии не знали апостола столь несокрушимой веры.
