Борис Рощин - Встречи
Затем вечный сон солдата был потревожен. Прах защитников лужской земли переносили на городское кладбище. Лег в братскую могилу и наш солдат. Когда отрывали мы лесную могилу и грузили на телегу останки, красная звездочка на почерневшей пилотке развеяла наши сомнения.
Вон та старинная аллея от шоссе к деревне Колгановка ведет, что на берегу Раковского озера раскинулась, на котором моя завтрашняя рыбалка намечена. Упирается аллея в красный кирпичный особняк, бывший помещичий, в котором сейчас контора госконзавода размещается. У последнего колгановского помещика Курдюмова бабушка моя в горничных служила. Летом здесь покои барыни обслуживала, а зимой — в барском доме в Питере. Совсем недавно узнал, что бабушка моя питерским рабочим-забастовщикам помогала. Барыня Курдюмова очень любила свежие сливки и приказала две лучшие коровы зимой в Питере содержать. Ну, сливки снимали, часть молока выпивали, остальное выливали. Узнали про то забастовщики и попросили бабушку через деда (дед в порту грузчиком работал) остатки молока не выливать, а детям бастующих рабочих передавать. Так и делала она потихоньку от барыни.
И еще одно памятное для нашего рода событие связано с этой старинной аллеей. На ней, за несколько лет до войны, был убит мой дядя, брат матери. Убит тем самым бандитом Иваном Байковым, который позднее убил и Колю Яковлева, известного лужского пионера…
За воспоминаниями не заметил, как до деревни Раковичи добрался. Бабушка моя, у которой я в детстве здесь жил, давно умерла, но в деревне осталось у нас немало родственников. И мне повезло сейчас: «база» академика располагалась в старой бане тети Нюши, родной сестры моей бабушки. Тетя Нюша после войны, во время которой сгорел у нее дом (и вся деревня сгорела), переделала оставшуюся баньку под жилье. Потом вернулся с войны сын Валентин и построил новый дом, а баню стала тетя Нюша сдавать на лето дачникам. Мужа тети Нюши дядю Женю власовцы расстреляли за то, что помогал партизанам. Сын после войны выучился, уехал в Ленинград, работает сейчас конструктором на Металлическом заводе. Все три дочери повыходили замуж и тоже разъехались кто куда. Осталась тетя Нюша одна. Вернее, зимой одна, а летом полный дом гостей: то дочки с мужьями, внучатами, а теперь уже и правнуками, то сын, то дачники. Когда спит тетя Нюша, неизвестно. Чуть забрезжит рассвет, она уже стучит подойником, спешит козу доить. Коза у нее редкостная, вымя по земле волочится, иная корова позавидовать может. Да вот беда, царапает коза вымя. Придет вечером домой, а из вымени вместе с молоком кровь сочится. Тетя Нюша обмоет ей вымя теплой водой, смажет царапины йодом, разотрет вазелином. Начнет доить, а коза, как человек, стонет от боли. Доит тетя Нюша козу и плачет от жалости. Сын не раз говорил ей: «Да продай ты, мама, свою козу. И себя мучаешь, и меня. Приеду к тебе отдыхать, а нужно козе сено и веники заготавливать. Много ли тебе молока надо? Пол-литра в день у соседки купишь».
Тетя Нюша сыну не возражает, а козу не продает. Не накосит сын сена — она по вязанке козе на зиму веников наносит. Зато внучата приедут, всегда свое молочко имеется. А что может быть полезнее парного козьего молока?
Больше всего забот доставляют тете Нюше огород и сад. Сын и дочки в один голос твердят: «Зачем тебе, мама, огород? Ведь тебе картошки купить на пятерку — за зиму не съешь. Вышлем мы тебе деньги, не мучай себя, брось огород».
А тетя Нюша не может. Зимой вроде бы согласится, а придет весна, начнут соседи свои приусадебные участки пахать, у нее сердце кровью обливается. Достанет она из платочка трешницу, бежит к соседу: «Уважь, сосед, вспаши огород». А огород немалый — сорок соток. Картошку и посадить надо, и окучить, и прополоть, и выкопать. Целое лето мечется тетя Нюша по огороду, а года-то уже немалые, скоро восемьдесят.
В огороде еще яблони растут. Осенью с ними просто беда. Мало у кого в деревне такие вкусные яблоки. У мальчишек на эти яблоки зуб горит днем и ночью. Вот и приходится ей днем в ночью быть начеку. Днем-то еще ничего, а ночью худо. Несколько раз выходит ночью на улицу тетя Нюша и стучит палкой в старое ведро, мальчишек от яблок отпугивает. Да разве убережешься от мальчишек! Обтрясут яблоки и не столько унесут, сколько сучков обломают. Тетя Нюша каждый сломанный сучок бинтом перевяжет, глиной замажет и пуще прежнего с яблонь глаз не спускает.
Зато осенью, когда засыпана в подпол картошка, а яблоки уложены на чердаке, начинаются у тети Нюши радостные дни. Посылает она с оказией сыну в Ленинград мешочек картошки и яблок, дочкам тоже по мешочку. Несколько мешков везет на базар. Яблоки везти не торопится, зимой они дороже, не сгниют — каждое яблочко соломой переложено. От картошки да от дачников, а теперь еще и от пенсии, собираются у тети Нюши деньжата. Начинает она бегать по магазинам, внучатам подарки покупать. Кому шапочку меховую купит, кому — валеночки или костюмчик шерстяной. Костюмчик берет всегда на два, а то и на три номера больше. Вещь шерстяная, износится не скоро, на вырост брать надо. Разошлет подарки и заскучает. А как завоет во дворе снежная метель, тетя Нюша из дома почти совсем не выходит. Печку топит мало, дрова экономит. Оденется потеплее и сидит у окошка. Если уж совсем скучно станет, постелет в углу кухни соломы и приведет козу. Хотя и коза, а существо живое, с нею и поговорить можно.
Ждет тетя Нюша всегда двенадцати часов. В это время почтальон почту разносит. Раньше-то почтарка всегда мимо ее дома пробегала. Выскакивала тетя Нюша на крыльцо, кричала, чтобы посмотрела хорошенько в сумке-то, а почтарка в ответ только рукой махала. Теперь выписывает тетя Нюша нашу газету. Читать ее она не читает, в грамоте слаба, да и глаза без очков не видят, но теперь уже почтальон мимо ее дома не пройдет. Теперь тетя Нюша и бумагу газетную в хозяйстве имеет, и с почтаркой словечком-другим перекинется, и сама в ее сумке копается, а вдруг письмо от детей там затерялось. Но дети не балуют ее письмами, как, впрочем, и большинство детей не балуют письмами своих родителей.
Подъехал я к дому тети Нюши, что на горе возле самого шоссе стоит, открыл калитку. Старуха под окном сидит, между грядок. Протыкает она пальцем в грядке дырочки, потом с ладони семена какие-то берет и аккуратно их в дырочки сыплет. И так она увлечена этим занятием, что не слышит, как я подошел.
— Тетя Нюша, здравствуй.
Обрадовалась хозяйка, всполошилась, заохала. Повела в дом, молоком козьим потчует, компотом из сухих яблок. Выпил я молоко, съел компот, основные семейные новости поведал и говорю:
— Я к тебе, тетя Нюша, по важному делу от редакции.
Тетя Нюша маленькими глазками без ресниц хитренько заблестела:
— Никак, внучок, меня, старуху, в газету хочешь сфотографировать? А что? Я первой в колхоз вступила, корову сдала, телку. И сейчас еще хожу в совхоз помогать, если Петруха-бригадир попросит. И картошку перебираю, и полоть могу…
— И вправду, тетя Нюша, — я взял в руки фотоаппарат, — сфотографирую тебя как активную колхозную пенсионерку.
— Спасибо, внучок, спасибо, — тетя Нюша вдруг засмущалась, — стара я стала, некрасивая. Вот если бы годков пятьдесят, шестьдесят назад ты меня в газету поместил, тогда многие полюбовались бы. В молодости-то я не хуже той красавицы была, что во вчерашней газете у тебя сфотографирована.
— А ты, тетя Нюша, газету-то нашу посматриваешь?
— А как же, внучок, а как же! Читать не могу, а карточки твои смотрю. Только почему это у тебя на карточках все улыбаются? Помню, мы с мужем, царство ему небесное, в цирке были один раз и вместе с бабушкой твоей Екатериной Гавриловной. Так там зверь какой-то на хозяина напал. Хозяин ему палкой в морду тычет, назад пятится, а сам улыбается, будто весело ему. Вот и у тебя все улыбаются, вроде как в цирке.
— Это, тетя Нюша, «почерк» работы у меня такой. Люблю улыбающихся людей.
— Когда люди улыбаются, внучок, это и вправду хорошо. Только не все улыбаться могут. Я раньше-то тоже веселой была. Бывало, с какой работы ни приду, а заиграет гармошка — плясать первая бегу. А как расстреляли власовцы Женю, так и разучилась веселью…
Поговорили мы с тетей Нюшей, побеседовали. Ввел я ее в курс дела, ради которого приехал, попросил поподробнее рассказать все о дачнике — академике.
Старуха вдруг расстроилась.
— Всяких у меня дачников перебывало, ученые все люди, а таких не было. Не хотела я баню сдавать в нонешное лето, Валентин обещал приехать погостить с приятелем. Он любит в бане на сене спать. А ученый-то, Петр Петрович, с супругой Мариной Васильевной очень меня просили сдать баньку. Уж больно она им понравилась. Там все отдельно, никто не мешает, сами себе хозяева. Говорят: «За ценой не постоим, а приедет сын — освободим домик». А сами такие вежливые, обходительные. Пустила я их, они и деньги мне вперед уплатили.
