Станислав Говорухин - Страна воров на дороге в светлое будущее
«Не в силе Бог, а в Правде», — говаривал Александр Невский. Пуще огня они боятся Правды. И первое, с чем начинает бороться любой авторитарный режим, — это Правда.
«Сам себе противоречишь, — возразит дотошный читатель. — Если бы боролись, давно бы сгноили.
Не спешите.
Во-первых, авторитарный режим в нашей стране находится в процессе становления. Вспомните: первые большевики, — праотцы нынешних, кремлевских, — тоже поначалу терпели инакомыслящих и правдолюбцев. Терпели лет десять. Пока не укрепились. А потом грянул первый судебный процесс.
Во-вторых, нынешние авторитаристы играют перед всем миром роль демократов. Иной раз и хочется кулаком — об стол, а по роли — нельзя. Видите, какое у них сложное положение!
В-третьих, борьба с Правдой тем не менее идет. Да еще как! Взгляните на телеэкран. С 12 декабря, едва закончились «демократические» выборы, на телевизионный экран уже не попадает никакая объективная информация. А телевизор — это очень серьезно. Что — газеты? Сформировать общественное мнение способен один телеэкран. И взрастить «нового» человека. У современного ребенка три родителя: папа, мама и телевизор.
Отсюда особое внимание властей к телевидению. Руководство телевидения сегодня — как раньше отдел ЦК по идеологии.
И, наконец, реакции на книжку нет потому, что мы имеем дело с редкой, особенно бессовестной породой людей. Про таких в народе говорят: Плюнь им в глаза, скажут: божья роса».
Автор этой книжки — кинорежиссер. (Она и написана, как фильм. Немножко воображения — и вы увидите его, словно на большом экране.) Автор к тому же достаточно известный режиссер. Некоторые его фильмы пользовались благосклонностью публики. Вспомните хотя бы «Место встречи изменить нельзя».
6 лет назад автор свернул с пути, в конце которого его мог бы ожидать верный успех. И двинулся в неизведанную для него (да и для остальных наших кинематографистов) область — в жанр документального политического памфлета. Жанр этот никому не сулит, не обещает ничего хорошего. Кроме новых врагов. Врагов теперь у автора множество.
Что за странная метаморфоза? Похоже на психический срыв.
По этому поводу автор берет интервью у самого себя.
— Ты что? Чокнулся?
— А похоже?
— Еще как!
— Да, что-то со мной происходит.
— Что?
— Не знаю, не могу связно объяснить. Как будто все живые клетки перестроились в новые порядки, заняли совсем другие места…
— Перестройка?
— Ага.
— Когда появились первые симптомы, не помнишь?
— Помню. И год, и месяц, и число. В общем, с апреля 1985-го, с начала общей перестройки в стране. Когда понял, что отныне судьба страны зависит от каждого человека, живущего в ней.
— Судьба страны… Мы-то с тобой люди близкие, могли бы обойтись без громких слов.
— Ничего не могу поделать. Сам не предполагал, как много они для меня значат — моя страна, моя родина. Люди моего круга — кинематографисты, литераторы, художники — словосочетание «моя родина» иначе как с иронией не произносили. Слышать это становилось с каждым днем все обиднее.
— Ну и что, что с иронией? Знаешь пословицу: «Хоть горшком назови, только в печку не ставь».
— Так — поставили! Смяли, как хотели, и теперь обжигают в адском огне. Родине нашей уготовано печальное будущее. Прочти эту книжку, она как раз об этом. Под смех и улюлюканье лавочников отправили на тот свет стариков — наших родителей. Они, видишь ли, сопротивлялись, не хотели, чтобы их страну — в печь. Те из стариков, что еще живы, замерли в ужасе. Новая порода людей ходит по улицам. Жестокая и бессовестная. «Мутанты» — назвал их Виктор Сергеевич Розов (известный наш драматург, автор моего любимого фильма «Летят журавли»). Интеллигенция в который раз предала свой народ. Предала и продала. (И за мелочишку продала-то). Прославляли, восхищались его сердечностью, душевной глубиной, способностью к подвигу… И вдруг: быдло! Нехороший, словом, народ. Эдакие смердяковы: заменить бы их на немцев да французов! Но ведь и заменили уже! На четверть или даже на треть уже заменили. (Прочти дальше книжку — она и об этом тоже).
А ты спрашиваешь: что со мной произошло? Помнишь пушкинского «Пророка»? Это не обо мне, конечно, это — о Пушкине. Но и обо мне тоже. И о любом другом художнике, чье сердце способно принять в себя чужую боль.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
Вот так и со мной. Жил, как жили люди моего круга, шлялся по тусовкам, рассказывал анекдоты про чукчей, снимал, что приятно, что не требует большой траты душевных сил, но пробил час и настал день, когда вырвали мой празднословный и лукавый язык и вложили вместо него змеиное жало. И сердце вырвали. И это уже не сердце, а пылающий огнем уголь.
Вот что со мной произошло.
А теперь вместо предисловия прочтем еще раз пушкинского «Пророка». И да прочтут его вместе с нами владеющие словом или образом, те, кто еще способен подставить свою грудь под острие меча и подвергнуться болезненной операции, после которой у художника остается одно предназначение — служить своей родине и своему народу.
ПРОРОК
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводных ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
Страна воров
Время от времени надо подводить итоги. Куда шли — к чему пришли? Чего добились?
Составим такую мысленную табличку: что было — что стало.
Итак. «Железный занавес» сохранился.
Только теперь его называют «золотым». Но от этого не легче. Честному человеку, живущему на заработанное своим трудом по-прежнему ни в какие райские кущи, ни в какую заграницу не прорваться. Из-под этого занавеса опять плывет к нам одна «навозная жижа» — по выражению А. И. Солженицына, а сквозь него просачиваются от нас на Запад одни жулики, обладающие способностью дематериализовать любую материю.
Гласность… Гласность весьма относительная. Левые газеты врут так же, как и правые. Они как бы поменялись знаками. Правые становятся левыми, то есть оппозиционными, левые — правыми, верноподданническими. Нельзя сказать, что произошла полная рокировка, но тенденция наметилась, процесс пошел.
Взятки стали больше, а взяточничество шире. Мы говорили о брежневском государстве как о пронизанном насквозь взяточническом и коррупцией. Так ведь это были цветочки!
Преступность давно перемахнула даже послевоенный (в разоренной ослабленной стране!) уровень. Что уж там сравнивать с хрущевскими временами или даже с временами «благословенного» Застоя. Впору говорить об уголовном терроре.
Впервые после войны смертность в России превысила рождаемость. В январе 1992 года, например, родились 147 тысяч человек, умерли — 167 тысяч.
Глупость, невежество, некомпетентность наших вождей так же бросаются в глаза, как и прежде.
Общественная атмосфера стала еще более гнетущей. Мы даже шутить разучились. Раньше что бы ни выкинуло наше правительство, появлялся новый анекдот. Пустяковая деталь, но она говорила о том, что дух народа не сломлен. Теперь и анекдотов нет.
Мы были самой читающей страной в мире (и это не из серии «Россия — родина слонов», дело обстояло именно так). Теперь и этого нет. Как раз тогда, когда на родину возвращаются украденные у нас, долгие годы не издававшиеся книги, мы разучились или вот-вот разучимся любить и читать художественную литературу. Молодежь же вообще занята другими делами. И что же будет, когда вымрут последние читатели?
