Питер Гай - Фрейд
167
Ему в голову пришла мысль, писал Фрейд Флиссу, что нечто, подобное бессознательному эдипову комплексу, «…может лежать и у истоков «Гамлета». Я не думаю, что у Шекспира были на этот счет какие-то сознательные соображения, но убежден, что, скорее всего, к написанию этой трагедии его побудило собственное бессознательное, растревоженное смертью отца» (Фрейд Флиссу, 15 октября 1897. Freud – Fliess, 293 [272]). Авт.
168
«Клинический анализ творческих личностей, – писал психоаналитик и историк искусства Эрнст Крис, – предполагает, что жизненный опыт художника иногда лишь в ограниченном смысле является источником его фантазии; таким образом, его способность вообразить конфликты может значительно превосходить его собственный опыт, или, если выразиться точнее, по крайней мере некоторые художники обладают особым даром обобщения своего опыта». Например, попытки обнаружить Шекспира, скажем, в Фальстафе или в принце Хэле были бы тщетными и «противоположны тому, на что, по всей видимости, указывает клинический опыт работы с художниками как объектами психоанализа. Некоторые великие художники, похоже, чрезвычайно близки к части своих персонажей и могут воспринимать их как часть самого себя. Художник создавал мир, а не предавался мечтам» (Kris E., Psychoanalytic Explorations in Art [1952], 288). Авт.
169
Как нам известно, он сравнивал свою технику лечения с раскопками погребенного города еще в 1895 году, обсуждая историю болезни своей пациентки Элизабет фон Р. (См.: Studies on Hysteria, SE II, 139.) Другой эпизод, который Фрейд отметил восклицанием «прекрасно!», свидетельствует о его сильных антирелигиозных чувствах: «Если спасение [Ганольду] принесла вера, ему пришлось повсюду сталкиваться со значительным количеством непонятных вещей» (Gradiva, 140. Freud Museum, London). Авт.
170
Спустя почти три года Фрейд объяснял «человеку с крысами» работу вытеснения на этом же примере. Авт.
171
В конце 20-х годов прошлого столетия он повторил эту мысль в своей часто цитируемой фразе: «К сожалению, перед проблемой писательского творчества психоанализ должен сложить оружие» («Dostojewski und die Vatertötung» [1928], GW XIV, 399 / «Dostoevsky and Parricide», SE XXI, 177). Авт.
172
Слово «знаменитый» (famous) является примером иногда встречающихся у Фрейда ошибок из-за однокоренных английских слов. Очевидно, он имел в виду famos, что в переводе с немецкого означает «замечательный» или «превосходный», но не «знаменитый». Авт.
173
Перевод немецкой фразы звучит так: «Инфантильное возвращение тотемизма»… Каждый внутренний барьер вытеснения есть историческое последствие внешнего препятствия. Поэтому: интернализация сопротивлений, история человечества отложилась в характере сопротивлений, которые сегодня являются врожденными». Авт.
174
Подобно Огюсту Конту почти за 100 лет до него, Фрейд постулировал три стадии мышления – анимистическую (мифологическую), религиозную и научную. (См.: Totem and Taboo, SE XIII, 77.) Эта схема предполагает последовательность во времени и иерархию ценностей. В то время, когда Фрейд работал над своей книгой, и еще в большей степени в последующие за публикацией «Тотема и табу» десятилетия специалисты в области антропологии культуры отвергали эту схему, зачастую с презрением. Авт.
175
Эту альтернативу предлагали не только психоаналитики. Как выразился американский антрополог Альфред Л. Кребер, заново оценивая «Тотем и табу» (впервые он написал рецензию на книгу в 1920 году), «определенные психические процессы могут иметь важное значение и находить выражение в человеческих институтах» («Totem and Taboo in Retrospect», American Journal of Sociology, LV [1939], 447). Авт.
176
«Этой конструкции я придерживаюсь еще и сегодня, – писал Фрейд в конце жизни. – Мне не раз приходилось слышать резкую критику из-за того, что в более поздних изданиях книги я не изменил своего мнения после того, как современные этнологи единодушно отвергли построения Робертсон-Смита и выдвинули другие, полностью отличающиеся теории. Я должен возразить, что мне хорошо знакомы эти мнимые достижения. Но я не убежден ни в правильности этих новшеств, ни в заблуждениях Робертсон-Смита. Возражение – еще не опровержение, новшество – не обязательно прогресс». Далее мэтр несколько виновато заключает, чтó предполагает не проанализированный элемент его размышлений на эту тему: «Но прежде всего я не этнолог, а психоаналитик. У меня было право выбрать из этнологической литературы то, что я мог использовать для аналитической работы» (Der Mann Moses und die monotheistische Religion. Drei Abhandlungen [1939], GW XVI, 240 / Moses and Monotheism, SE XXIII, 131). Авт.
177
«Психоаналитическая характерология, – писал Отто Фенихель в своем классическом учебнике 1945 года, – является самой молодой ветвью психоанализа», поскольку психоанализ начинается с «изучения невротических симптомов, то есть с явлений, которые враждебны эго и не вписываются в «характер», привычную схему поведения. И лишь приняв во внимание поверхностный психический опыт, психоанализ может прийти к пониманию, что не только необычное и внезапное психическое состояние, но и обыкновенные типы поведения, такие как манера любить, ненавидеть и действовать в разных ситуациях, могут быть поняты генетически как обусловленные бессознательными кондициями». Это условие возможности систематического аналитического исследования характера (Fenichel O. The Psychoanalytic Theory of Neurosis [1945], 463). Авт.
178
Отношения между психологией личности и социальной психологией Фрейд рассматривает в работе «Психология масс и анализ «Я». Авт.
179
В работе «Введение в нарциссизм» сводились счеты и с Юнгом, хотя, как заметил Абрахам после прочтения черновика, Фрейд мог бы еще отчетливее подчеркнуть разницу между «терапией Юнга и психоанализом» (Абрахам Фрейду, 2 апреля 1914. Freud – Abraham, 165 [169]). Авт.
180
Прослеживая корни сексуальной энергии – либидо – в детстве, утверждал Фрейд, психоаналитики были вынуждены разделить его первую стадию, аутоэротизм, на две. В первой ряд независимых, неполных сексуальных влечений ищет примитивного удовлетворения в теле, тогда как во второй стадии сексуальные влечения, уже объединенные, воспринимают «Я» как объект. Именно эта вторая фаза и есть «нарциссизм». (См.: Totem und Tabu, GW IX, log/Totem and Taboo, SE XIII, 89.) Авт.
181
Самым оскорбительным пунктом списка был, разумеется, пункт «женщины», в чем признавался сам Фрейд: «Наверное, нелишне будет заверить, что, изображая в таком виде женскую любовную жизнь, я далек от какого-либо стремления принизить женщину». И отвергал малейший намек на такого рода тенденциозность («Narzissmus», GW X, 156 / «Narcissism», SE XIV, 89). Авт.
182
Почти за три десятилетия до этого, во время пребывания в Париже, Фрейд изображал себя патриотом, противопоставляя легкомысленным жителям столицы Франции, но даже тогда его лояльность была не безоговорочной. Как мы помним, он заявлял, что не является патриотом Франции, Австрии или Германии – он еврей. Авт.
183
Два брата, которые были во многом согласны друг с другом, по-разному относились к Англии. Зигмунд Фрейд, как нам известно, ею восхищался. Его чувства разделял сын Мартин. «Известие, что Англия присоединилась к нашим противникам, – писал он отцу через два дня после объявления войны, – было ожидаемым, но это все равно сильный удар по нашим чувствам, – и спрашивал главное: – У тебя есть новости от Аннерль?» (Мартин Фрейд Фрейду, 6 августа 1914. Музей Фрейда, Лондон.) Авт.
184
Признаки этой лихорадки проявились даже у тех немногих, кто, подобно Артуру Шницлеру, героически отказывался менять свою гуманность на этот легкий, одурманивающий патриотизм. Фриц Виттельс вспоминал о том, как повстречался со Шницлером после одной из редких побед австрийцев над русскими и поразился тому, что этот самый суровый из писателей был растроган и доволен: «Он сказал мне: «Вы знаете, как сильно я ненавижу в Австрии почти все, но, когда я прочел, что угроза русского вторжения миновала, мне захотелось опуститься на колени и поцеловать нашу землю» (Wittels.Wrestling with the Man, 5). Это было не шовинистское возбуждение, а нечто вроде неприязни к русским, которую разделяли почти все австрийцы, в том числе Фрейд. Авт.
185
С 1916 года Ференци был еще свободнее, чем прежде: его перевели в Будапешт в военный госпиталь, психиатром на полставки, и он смог вернуться к психоанализу. (См.: Balint M. Einleitung des Herausgebers, in: Sándor – Ferenczi, Schriften zur Psychoanalyse, 2 vols. [1970], I, XIII.) Авт.
