Семен Резник - Запятнанный Даль (Сборник статей)
В новой статье г-н Панченко не заикается о множественности авторов «Розыскания», как и о «параллельности» текстовых фрагментов, признавая, что весь «параллелизм» сводится к названиям четырех сект. Таким образом, от своих же аргументов в пользу авторства Даля он молчаливо отказывается.
Немалая часть новой статьи г-на Панченко объемом более двух печатных листов посвящена рассуждениям о том, что «самосожжения и прочие виды самоубийств практиковались разными согласиями старообрядцев» и были «своеобразной формой социального психоза». Пусть так, но к вопросу об авторстве «Розыскания» эти рассуждения отношения не имеют, как, впрочем, и многое другое в его обширном повествовании.
Моей персоне в статье уделено ключевое внимание: «журналист С.Е. Резник» упомянут бессчетное число раз. Но моих аргументов автор даже не пытается оспорить, а собственные доводы не пытается защищать.
Вулканическое словоизвержение распадается на две неравные части. Большая часть — многоречивое вступление, меньшая — 22 архивных документа. Из них только один имеет некоторое отношение к вопросу о возможной причастности В.И.Даля к «Розысканию». Все остальное для заявленной автором темы — пустая порода, шлак.
Поскольку «в пылу полемики» автор забыл проанализировать публикуемые документы, попробуем это сделать за него.
Они распадаются на два блока — в одном 15, в другом семь.
Только один из них, как было отмечено, имеет отношение к Далю. Документ этот не нов: на него указал в свое время Юлий Гессен, единственный историк, который исследовал этот вопрос до меня и г-на Панченко. Гессен разыскал его, прокомментировал, указал, в каком архивном фонде он находится. Оттуда его г-н Панченко и извлек. Это письмо Даля протоиерею И.С. Кочетову от 30 мая 1844 г. Вот оно:
«Милостивый государь Иоаким Семенович!
До сведения г. министра внутренних дел дошло, что Вашему Высокопреподобию небезызвестны два случая пропажи христианских детей из бань, бывшие, как говорят, в С [анкт]-Петербурге во время существования на Сенной площади еврейской синагоги и по коим народ обвинял тогда евреев.
Г. министр желал бы, для некоторых соображений, иметь возможно подробное сведение об этих происшествиях, о коих не отыскано никаких документов в архивах здешней полиции, а потому, вследствие поручения Его Высокопревосходительства и с предварительного согласия Вашего, я имею честь обратиться к Вам, милостивый государь, с покорнейшею просьбой благоволить сообщить мнедля доклада г. министру все, что Вашему Высокопреподобию о них известно.
Примите, милостивый государь, уверение в отличном почтении и преданности, с коим имею честь быть Вашего Высокопреподобия
[подписал: ] покорнейший слуга В. Даль». (Курсив мой — С.Р.)
Если отбросить формальные обращение и заключение, то письмо состоит из ДВУХ предложений, в коих ЧЕТЫРЕЖДЫ подчеркнуто, что запрашиваемые сведения нужны министру внутренних дел, причем для его собственных соображений.
Ранее, зная о содержании этого письма в пересказе Ю.Гессена, я высказывал предположение, что Даль мог интересоваться такими слухами в связи с его всегдашним интересом к народным поверьям. Текст письма показывает, что он ими вообще не интересовался. Интерес был у министра Л.А. Перовского, при котором Даль состоял чиновником особых поручений. Министр поручил ему сделать запрос — Даль это сделал. Все. О том же говорит и ответ протоирея Кочетова, сообщившего то, что слышал, «для доклада г. министру». И о том же говорят письма самого Перовского (плюс ответы на них), которые г-н Панченко перенес в свою статью из того же архивного фонда.
Восемь писем Перовского обращены к ряду высокопоставленных лиц: обер-прокурорам Сената, генерал-губернатору Петербурга, гражданскому губернатору Москвы. У всех них министр запрашивал материалы, связанные с обвинением евреев в ритуальных убийствах, а особый интерес он проявил к слухам о похищении евреями детей в питерских и московских банях. Письма заверены секретарем канцелярии министра внутренних дел А.В. Головниным. Никакого следа причастности к ним Даля нет.
Но Перовского ждало разочарование: в полицейских архивах Петербурга и Москвы таких дел не было обнаружено. Тогда он и поручил Далю запросить протоирея Кочетова, который, по слухам, что-то об этом знал. Сам он обращаться к какому-то протоиерею, по-видимому, не мог или не хотел, субординация не позволяла.
Второй пакет документов относится к Велижскому делу. Эти документы были запрошены сотрудником Департамента иностранных исповеданий того же министерства С.С. Мамонтовым у некоего А.К. Бруна, хранителя бумаг покойного статского советника М.Я. фон Фока.
Почти половина текста «Розыскания» основана на материалах «Велижского дела», однако полученные через С.С.Мамонтова документы автору (кто бы им ни был) ничем не помогли. Хотя запрос был сделан в сентябре 1843 года, документы датированы февралем-мартом 1827-го, то есть относятся к раннему этапу расследования Велижского дела, когда евреи обвинялись в убийстве одного мальчика — Федора Иванова. Эти бюрократические документы были порождены поступившей из Велижа жалобой на следователя Страхова, который вел допросы «с пристрастием» (избивал и пытал подозреваемых). Просьба отстранить Страхова уважена не была. Затем дело приняло другой оборот: не сумев выбить из обвиняемых признаний в убийстве Федора Иванова, Страхов и присланный ему на подмогу подполковник Шкурин стали шить им убийства других детей (в том числе, никогда не существовавших). В общей сложности дело тянулось 12 лет. Евреи были оправданы единогласным решением Государственного Совета (1835), признавшего, что оно состряпано из нелепостей, подтасовок и лжесвидетельств. Тем не менее, все мнимые убийства из Велижского дела перекочевали в «Розыскание». Из этого ясно, что автор, задолго до получения от А.К. Бруна материалов фон Фока, располагал полным архивом Велижского судопроизводства и ничего нового из этих материалов извлечь не мог.
Должен сказать, что я тоже не узнал из них ничего нового о Велижском деле, которое изучал еще в 1970-е годы, когда писал исторический роман «Хаим-да-Марья».[103] Но для темы об авторе «Розыскания», если не сами документы, то тот факт, что они были запрошены Департаментом иностранных исповеданий, интересен и показателен. Он подтверждает, что «Розыскание», скорее всего, составлялось в этом департаменте. Главой его был тайный советник В.В. Скрипицын, под чьим именем оно было опубликовано в 1878 году, то есть за 35 лет до того, как к нему было приклеено имя Даля. Со времени смерти Скрипицына тогда прошло четыре года, со времени смерти Даля — шесть лет. Были живы многие люди, хорошо знавшие их обоих, служившие с ними в министерстве, но никто против авторства Скрипицына не возразил.
Не совсем ясно, почему на заключительном этапе деятельное участие в запросе материалов для «Розыскания» принял сам министр Перовский. Можно допустить (хотя я не могу настаивать на такой версии), что первоначальный вариант рукописи показался ему беспомощным, и для ее доработки он сам взялся добыть дополнительные материалы. Однако не особенно преуспел. Похоже, что пункт 131 — об отрезании языка (!) у крестьянина Прокопа Казана тремя напавшими на него евреями — появился в «Розыскании» или был несколько расширен благодаря сенатским материалам, запрошенным министром Перовским. Но так как обвиняемые по этому делу были оправданы, а Казан, за оговор, был наказан двадцатью ударами плетью, то вклад министра в изобличение евреев в ритуальных убийствах оказался более чем скромным.
Воспользовавшись архивными ссылками Ю. Гессена, А. Панченко не нашел ничего лучшего, как обвинить предшественника в… подтасовках! Он пишет:
«Гессен, писавший свою статью непосредственно после окончания дела Бейлиса, когда обсуждаемые нами вопросы были вполне злободневными, действительно опасался, что «на определенные круги имя Даля произведет впечатление», вследствие чего намеренно маскировал и отчасти подтасовывал выводы, следующие из упоминаемых им документов».
«Подтасовки» состояли, оказывается, в том, что, просмотрев архивную рукопись «Розыскания», Гессен написал, что вставки в текст, переписанный канцеляристом-переписчиком, сделаны НЕ рукой Даля.
Значит, Панченко ручается, что то была рука именно Даля, и, больше того, что Гессен тоже признал руку Даля, но намеренно написал неправду?
Ничего подобного, ибо дальше он пишет:
«Не будучи специалистом-графологом, я не рискую делать окончательный вывод о принадлежности почерка <…> Далю. Думаю, что профессиональная графологическая экспертиза позволит точно установить, писал ли сам Даль текст «Розыскания…». Это, впрочем, кажется мне более чем вероятным».
