Лев Шильник - Черные дыры российской империи
В Серпухове Самозванца ожидал богатый шатер, специально привезенный из Москвы, в котором Дмитрий дал первый пир и щедро угощал встречавших его бояр, окольничих и думных дьяков. Дальше он продолжал путь уже в богатой карете и в сопровождении знатных особ. 20-го июня 1605 года молодой царь торжественно въехал в Москву. Ликующие толпы радостно приветствовали нового государя и с интересом его разглядывали. Н. И. Костомаров пишет: «Он был статно сложен, но лицо его не было красиво, нос широкий, рыжеватые волосы; зато у него был прекрасный лоб и умные выразительные глаза. Он ехал верхом, в золотом платье, с богатым ожерельем, на превосходном коне, убранном драгоценной сбруей…» Московский люд обратил внимание, что царь как-то не так прикладывается к образам, но объяснение нашлось быстро. «Что делать, – говорили русские, – он был долго в чужой земле».
А теперь давайте повнимательнее присмотримся к деятельности Лжедмитрия I после его триумфального въезда в Москву в июне 1605 года. Первым делом он выплатил долги Ивана Грозного, как и подобало почтительному сыну. Когда горячо возлюбивший Самозванца Басманов доложил новому царю о безобразных интригах князя Василия Шуйского (князь откровенно мутил народ, утверждая, что царь вовсе не Дмитрий, а Гришка Отрепьев, продавшийся королю Сигизмунду и польским панам, и намеревается разорить церкви и извести веру православную), Лжедмитрий решительно отказался судить смутьянов. Дело передали суду, составленному из лиц всех сословий, который приговорил Василия Шуйского к смертной казни, а его братьев к ссылке. Самозванец рассудил иначе. В последний момент к Лобному месту на Красной площади прискакал вестовой из Кремля и остановил казнь. Шуйского помиловали и заменили смертный приговор ссылкой в Вятку. Народ, не привыкший к такому великодушию, отчаянно рукоплескал государю. Надо сказать, что Дмитрий вообще не преследовал тех, кто сомневался в его подлинности. Астраханский владыка Феодосий не уставал проклинать царя, величая его Гришкой Отрепьевым и призывая на его нечестивую голову все кары – небесные и земные. В конце концов Дмитрий призвал к себе распоясавшегося владыку. «За что ты, – спросил его царь, – прирожденного своего царя называешь Гришкою Отрепьевым?» Феодосий отвечал: «Нам ведомо только, что ты теперь царствуешь, а Бог тебя знает, кто ты такой и как тебя зовут». Дмитрий пожал плечами и отпустил дерзкого попа на все четыре стороны, не сделав ему ничего дурного.
В конце июля Дмитрий венчался царским венцом от нового патриарха Игнатия. Не будет преувеличением сказать, что царствование нового государя началось с небывалых на Руси милостей. Едва ли не всех опальных прежнего царствования вернули из ссылки. Уцелевшие Романовы удостоились неслыханных почестей: Ивана сделали боярином, а Филарету (отцу будущего царя Михаила) был пожалован сан ростовского митрополита. Дмитрий простил не только всех Годуновых, угодивших в немилость в самом начале царствования, но даже возвратил из ссылки Шуйских, вернув им прежние почести. Современник свидетельствует, что когда иной карьерист, желающий выслужиться, заговаривал дурно о Годунове, Дмитрий неизменно отвечал: «Вы ему кланялись, когда он был жив, а теперь, когда он мертвый, хулите его. Другой бы кто говорил о нем, а не вы, когда сами выбрали его». Поразительное благородство и вместе с тем удивительная безмятежность. На Руси так нельзя: на Руси нужно сечь головы, не разбирая правых и виноватых, и только тогда тебя признают своим, имеющим право судить да рядить по своему и Божескому усмотрению. Только тогда любой встречный-поперечный мужик будет бухаться перед тобой на колени, швыряя свой засаленный картуз в непролазную московскую грязь. Во всяком случае совершенно очевидно по крайней мере одно: царь Дмитрий Иванович не притворялся и не играл роль. Кем бы он ни был в действительности, в глубине души он ни на миг не сомневался в своем высоком предназначении, ибо с такой великолепной небрежностью может вести себя только человек, твердо знающий о своих неотчуждаемых правах на престол.
Царь Лжедмитрий I был на Московском троне совершенно необычным явлением. Впервые в истории России была сделана попытка привить к московскому дичку пышную розу европейской культуры. Косные порядки вековой неподвижной старины отступили в тень. Обладающий живым и гибким умом, молодой государь был прост в обращении, не спал после обеда (старая добрая московская традиция) и запросто ходил пешком по городу, толкуя с мастерами и прохожими на улицах. Он великолепно ездил верхом, самостоятельно вскакивая в седло, что тоже выглядело несколько необычно: царствующих особ на Руси было принято подсаживать под руки, а то и скамеечку подставлять – степенному человеку суета не к лицу. За обедом у Дмитрия играла музыка, чего тоже не водилось при прежних царях, да и сам он прекрасно танцевал. Народ развлекали скоморохи с волынками, не преследовались ни карты, ни шахматы, ни пляска, ни песни.
Разумеется, дело не ограничивалось исключительно внешним блеском. Дмитрий реформировал Боярскую Думу и назвал ее сенатом, причем ежедневно там присутствовал, разбирая иногда самые мелочные и пустячные дела, удивляя думных людей быстротой соображения. Была объявлена свобода торговли, промыслов и ремесел, сняты любые ограничения на свободу передвижения – каждый мог свободно выехать из России или въехать в нее. Н. И. Костомаров свидетельствует: «Свобода торговли и обращения в какие-нибудь полгода произвела то, что в Москве все подешевело и небогатым людям стали доступны такие предметы житейских удобств, какими прежде пользовались только богатые люди и бояре». Дмитрий убеждал бояр в необходимости народного образования, а им самим рекомендовал путешествовать по Европе и посылать детей учиться за границу. Отличался редкой веротерпимостью и не делал особой разницы между католиками, лютеранами и православными. Когда же ему говорили о семи Соборах и неизменяемости их постановлений (имеются в виду первые семь Вселенских Соборов. – Л. Ш.), вполне резонно возражал: «Если было семь Соборов, то отчего же не может быть и восьмого, и десятого, и более? Я хочу, чтобы в моем государстве все отправляли богослужение по своему обряду».
Между прочим, Дмитрий недолюбливал монахов, называя их тунеядцами и лицемерами, «приказал сделать опись всем монастырским имениям и заранее заявлял, что хочет оставить им необходимое на содержание, а все прочее отберет в казну». Многим боярам вернули имения, отобранные еще при Иване Грозном. Всем служилым людям удвоили содержание, ужесточили наказания для судей за взятки и сделали судопроизводство бесплатным. В Россию стали во множестве приглашать иностранцев. Очень важны были новые законы о холопстве. Отныне запродаться в кабалу человек мог только сам, дети его при этом оставались свободными. Точно также по смерти хозяина холоп автоматически получал свободу, а не переходил по наследству к его потомкам, как это было заведено при Годунове. Англичане того времени, пишет Костомаров, замечают, что это был первый государь в Европе, который сделал свое государство в такой степени свободным. Между прочим, такое замечание дорогого стоит…
Упрек в изничтожении православной веры и насаждении католичества на Руси вообще не стоит выеденного яйца. Когда от польского короля Сигизмунда прибыл посол, чтобы напомнить о территориальных уступках, обещанных Речи Посполитой, Лжедмитрий виновато и простодушно развел руками. Он, дескать, «недостаточно крепко сидит еще на царстве, чтобы принимать такие решения». Посол уехал несолоно хлебавши. Обещанную королю войну со Швецией Самозванец тоже не торопился развязывать, отговариваясь теми же причинами. Вслед за Сигизмундом глубокое разочарование в своем протеже постигло и папу. Племянника папского нунция, Алессандро Рангони, встретили на Москве со всеми возможными почестями, колокольным звоном и пушечной пальбой и быстро спровадили домой, ничего не пообещав наверняка. Н. И. Костомаров пишет: «…в дошедших до нас письмах Димитрия к папе нет даже намека, похожего на обещание вводить католичество в Русской земле». И далее: «…предоставляя католикам свободу совести в своем государстве, Димитрий равным образом предоставлял ее протестантам всех толков. Домашний секретарь его Бучинский был протестант. Относясь к папе дружелюбно, Димитрий посылал денежную помощь и ласковую грамоту русскому львовскому братству, которого задачею было охранять в польско-русских русскую веру от покушений папизма. Ясно было, что Димитрий не думал исполнять тех обещаний иезуитам, которые он поневоле давал, будучи в Польше».
Первый Самозванец просидел на московском троне около года, а если точно – 331 день. Русскому европейцу, милующему своих политических противников, вместо того чтобы рубить головы, сажать на кол и закапывать живьем в землю, нечего ловить в дикой Московии. Его судьба была заранее предрешена. Он был человеком, который пришел слишком рано. Боярский заговор зрел исподволь, а главным вдохновителем и организатором переворота был князь Василий Шуйский, легкомысленно помилованный Лжедмитрием в начале своего царствования. Возможно, Самозванец и в самом деле поступил неосторожно. Второго мая 1606 года в Москву приехала невеста Дмитрия Марина Мнишек в сопровождении 2 тысяч поляков. Польскую карту Шуйский сумел разыграть безупречно.
