Сергей Плохий - Последняя империя. Падение Советского Союза
Вначале все шло как по маслу. Звучали вопросы, сформулированные так, чтобы помочь Янаеву обосновать применение чрезвычайных мер и осудить действия Бориса Ельцина. Корреспондент “Правды” сказал, что призыв Ельцина к всеобщей забастовке может “привести к самым трагическим последствиям”. Однако после иностранцы обрушили на членов ГКЧП град вопросов о здоровье Горбачева и указали на незаконный характер переворота. Но самым болезненным оказался удар, нанесенный Татьяной Малкиной. Молодой репортер “Независимой газеты” (одной из закрытых путчистами) проникла на пресс-конференцию без приглашения. Когда ничего не подозревающий ведущий дал слово ей, она поинтересовалась: “Понимаете ли вы, что сегодня ночью совершили государственный переворот? Какое из сравнений вам кажется более корректным – с семнадцатым или шестьдесят четвертым годом?” Параллель с большевистским переворотом и смещением Хрущева была более чем очевидна.
Янаев уклонился от ответа, сказав лишь, что данный случай не имеет прецедентов. Но следующий вопрос иностранного журналиста пришелся в точку: не консультировал ли гэкачепистов генерал Пиночет, возглавивший в 1973 году переворот в Чили? По залу прокатился смех, послышались аплодисменты. Ведущий призвал к порядку. Янаев отказался признать, что действия ГКЧП нарушают Конституцию, и пообещал, что до 26 августа будет созван Верховный Совет. Кроме того, он как мог убеждал присутствующих, что предан “своему другу президенту Горбачеву” и с нетерпением ждет его выздоровления и возвращения. Перед конференцией Янаев получил от Горбачева сообщение с требованием восстановить связь в Форосе и предоставить самолет. Требование было отклонено. Вместо этого охрана подключила телевизионный кабель, чтобы Горбачев и члены его семьи смогли увидеть пресс-конференцию5.
Пресс-конференция вышла провальной. Телекамеры показали стране изможденного аппаратчика с не очень здоровым лицом, странной стрижкой, дрожащим голосом, заложенным носом и руками, которые он не знал, куда девать. Янаев, не очень известный стране и не слишком уважаемый теми, кто его знал, лишь подтвердил опасения путчистов: стране стало ясно, что с властью можно не только спорить, но и высмеивать ее. В тот же вечер выяснилось, что гэкачеписты не вполне контролируют и телевидение. В вечерней программе “Время” не только зачитали обращение ГКЧП к народу и упомянули о пресс-конференции, но и рассказали о том, что происходит у Белого дома, где сторонники Ельцина строили баррикады. Теперь москвичи понимали, что сопротивление возможно, и знали, куда идти.
После пресс-конференции стало ясно, что у заговорщиков нет лидера. Тайным вдохновителем переворота был Крючков, но формально власть получил Янаев, а он, будучи искушенным аппаратчиком, пытался удержаться на вершине единственным известным ему способом – избегая ответственности. Валентин Павлов, призывавший к жесткому воздействию на оппонентов и забастовщиков, допился до гипертонического криза и отлеживался в больнице. Маршал Язов и министр внутренних дел Пуго были на ножах с тех пор, как их подчиненных стали привлекать для борьбы с национально-освободительными движениями и ни одна из сторон не собиралась признать себя ответственной за неудачи. В Минобороны приехала супруга Язова Эмма и стала умолять мужа порвать с ГКЧП и позвонить Горбачеву. Язов сказал: “Эмма, ты пойми, я один”. Маршал смотрел трансляцию пресс-конференции и качал головой. “Дима, – сказала Эмма Евгеньевна мужу, – с кем ты связался! Ты же над ними всегда смеялся”6.
После пресс-конференции члены ГКЧП собрались в кабинете Янаева. От эйфории не осталось и следа. Теперь они увидели: Ельцин представляет собой реальную угрозу. Утро 20 августа началось со служебной записки КГБ о допущенных накануне ошибках: ГКЧП не смог ввести чрезвычайное положение, определить местонахождение и изолировать лидеров оппозиции, перекрыть каналы связи между оппозиционными группами и поставить под контроль медиаресурсы. Была еще одна плохая новость: вероятность того, что Верховный Совет одобрит действия ГКЧП, таяла на глазах, поскольку ползли слухи, что Горбачев жив и здравствует. В то утро Крючков, Язов и Пуго приказали разработать план штурма Белого дома7.
Весь день 19 августа Борис Ельцин провел в Белом доме. Его жена Наина, младшая дочь Татьяна и другие члены семьи укрылись в небольшой квартире на окраине Москвы, принадлежавшей президентскому охраннику. Они покинули Архангельское-2 вскоре после того, как лимузин с российским флажком умчал президента в Москву. Семью посадили в “рафик” охраны. Боре и Маше, маленьким детям старшей дочери Ельцина Елены, сказали, что если охранники прикажут лечь на пол, они должны немедленно подчиниться. “Мама, они в голову стрелять будут?” – спросил мальчик. Эта фраза потрясла семью. При выезде из поселка микроавтобус осмотрели сотрудники КГБ. В ночь на 20 августа Татьяна из уличного телефона-автомата позвонила в Белый дом, но ей так и не удалось поговорить с отцом. Ее заверили, как она вспоминала, что “все нормально, папа практически не спит, непрерывно работает, настрой боевой”8.
Ельцин чувствовал себя в своей стихии. Исходящие от него чувство силы и убежденность в победе создали российскому лидеру такую ауру, о которой члены ГКЧП могли лишь мечтать. Харизматический политик, тонко чувствующий настроение масс, Ельцин с готовностью шел на риск, чего нельзя было сказать о его конкурентах, в том числе и о Горбачеве. Подобно Линкольну и Черчиллю, в кризисных ситуациях Ельцин проявлял лучшие черты своего характера, а вот в спокойное время нередко чувствовал растерянность, даже депрессию. Такое было с ним, к примеру, после снятия с должности первого секретаря Московского горкома партии осенью 1987 года: тогда он даже попытался покончить с жизнью, ударив себя в грудь канцелярскими ножницами. Он “лечился” от депрессии алкоголем, удивлял сторонников и противников непредсказуемым поведением. Но сейчас президент был на коне9.
Девятнадцатого августа президент России объявил переворот неконституционным, а учреждения и армейские части на территории РСФСР перевел в свое прямое подчинение: теперь КГБ СССР, внутренние войска и Вооруженные Силы должны были исполнять приказы президента России – и ничьи больше. Правда, в глубине души Ельцин готовился к худшему. Доклады, полученные в тот день ГКЧП, не обманывали: страна вовсе не готовилась к всеобщей политической забастовке. К концу дня объявили забастовку лишь несколько шахт в далекой Кемеровской области.
За оборону Белого дома отвечал сорокачетырехлетний вице-президент РСФСР Александр Руцкой. В прошлом военный летчик, он воевал в Афганистане и дважды был сбит; будучи схвачен агентами пакистанской разведки, он якобы получил предложение эмигрировать в Канаду в обмен на сотрудничество с ЦРУ, однако сохранил верность своей стране. Впоследствии Руцкого освободили из плена. Он получил звание Героя Советского Союза, был избран в парламент, а в мае 1991 года выдвинут кандидатом в вице-президенты в паре с Ельциным. Бунтарь и кадровый военный, Руцкой был идеальным кандидатом на роль организатора обороны Белого дома, которая в значительной мере зависела от опыта “афганцев”. Однако ни плохо вооруженные люди Руцкого, ни наспех возведенные баррикады, построенные москвичами по образцу тех, которые в январе 1991 года сооружали литовцы в Вильнюсе у своего парламента, не устояли бы против крючковского спецназа и танков Язова. Ельцин, Руцкой и другие российские руководители прекрасно это понимали. Им оставалось уповать на то, что ГКЧП не отдаст приказ о штурме, а если это все же произойдет, солдаты откажутся стрелять10.
Ельцин пытался склонить на свою сторону вошедших в Москву военных. Президент лично обращался к командующим. Один из первых его звонков, сделанных еще из Архангельского, был адресован генералу Павлу Грачеву, сорокатрехлетнему ветерану Афганистана, главнокомандующему ВДВ. Ельцин встречался с ним несколько месяцев назад во время президентской кампании, и тогда генерал заверил, что готов защищать российское правительство. Теперь настало время проверить решимость генерала. Переворот не был возможен без участия десантников – одних из немногих боеспособных родов войск Советской Армии, и в худшем случае Ельцин просто узнал бы, какие настроения царят среди них. Все время путча он непрерывно общался и с реальными, и с потенциальными противниками11.
Главное сражение за то, на чьей стороне окажется армия, развернулось на улицах. Москвичи, сначала потрясенные видом танков, скоро перешли к тактике, оказавшейся для заговорщиков роковой: они сближались с “солдатиками”. Слово за слово с отставником, привлекательной девушкой, приветливой бабушкой – и солдаты оказались не готовы стрелять. Представители новой формации – предприниматели, поддержавшие Ельцина и опасавшиеся лишиться бизнеса при новом режиме, организовали доставку к Белому дому провианта и алкоголя, чтобы поддержать дух не только его защитников, но и военных, расположившихся по периметру ельцинской цитадели. Язова это привело в ужас. Стремясь не допустить братания, командиры принялись тасовать подразделения. И все же Ельцину удалось создать ситуацию, когда Язову и его окружению стало непросто заручиться поддержкой своих же войск. Первая победа Ельцина была достигнута в основном благодаря усилиям москвичей, к которым он воззвал в полдень 20 августа.
