Итоги Итоги - Итоги № 25 (2013)
Удивление вызвало и исчезновение из программы ММКФ второго по значению конкурса «Перспективы». Шутки про «бесперспективность» фестиваля в связи с этим не лишены основания. Да, у программы не было концепции — то ли это соревнование дебютантов, то ли площадка для экспериментального кино. Однако именно в «Перспективах» многие критики ММКФ видели свет в конце тоннеля — обретение фестивалем своего лица. Открывать новые имена в фестивальном мире очень почетно. Москве это удалось только в 2001-м, когда золотой «Святой Георгий» достался «Фанатику», где сыграл молодой канадский актер Райан Гослинг. Сегодня он звезда Голливуда, номинант «Оскара» и «Золотых глобусов». И никто не вспоминает московский приз, потому что он случаен. Программный директор фестиваля Кирилл Разлогов считает, что логичнее искать новые режиссерские имена среди тех, кто делает короткий метр: «С этого года на ММКФ есть короткометражный конкурс. Думаю, в следующем году мы вернемся и к программе «Перспективы», выработав четкие критерии».
Вернуться имеет смысл хотя бы потому, что в обозримом будущем нам не увидеть ни открытий, ни работ режиссеров первого ряда. Такова судьба фестиваля, который исторически имеет самый высокий статус аккредитации в Международной федерации ассоциаций кинопродюсеров (FIAPF) — точно такой же, как у Канна, Венеции и Берлина, но де-факто таковым не является. Статистика у ММКФ хорошая: за десять дней фестиваль покажет 364 фильма — больше тридцати сеансов в день. Но проходит он по-прежнему в двух кинотеатрах и без рекламы по городу. Председателем жюри в этом году стал иранец Мохсен Махмальбаф, один из самых именитых режиссеров Ближнего Востока, глава Азиатской киноакадемии. Но обольщаться, что его имя хоть что-то говорит московскому зрителю, не стоит. Да и свой последний игровой фильм он снял четыре года назад.
У Москвы нет имиджа фестивального города. Команде отборщиков трудно находить премьерные фильмы в основной конкурс, потому что, засветив свою картину на фестивале такого класса, ни авторы, ни продюсеры ничего не получают. Международную репутацию фестиваля можно создать только одним способом — приглашать сюда зарубежную прессу и затевать кинорынок. Однако по этим позициям ММКФ проигрывает Карловарскому фесту, долгие годы делившему с Москвой одну «лунку» на двоих в FIAPF. Отделившись, именно он стал кинофорумом, куда стоит ехать, чтобы узнать, что происходит «к востоку от Запада» — так удачно названа одна из программ Карловых Вар.
Но самое грустное — у ММКФ фактически нет зрителя. Те, кто доберется до «Октября» или Театра киноактера и купит довольно дорогие билеты (от трехсот рублей и выше), — это не зрители, а киноманы. Им плевать на условия просмотра и даже на то, что за фильм они смотрят. Другие же кинотеатры с ММКФ не связываются. Зачем брать кота в мешке, когда вот она, раскрученная на красной дорожке «Война миров Z», которая на пару недель забьет все залы.
Раевые игры / Искусство и культура / Кино
Раевые игры
/ Искусство и культура / Кино
Ульрих Зайдль: «Что касается секса, то в реальной жизни он вовсе не гламурен, а физиологичен, некрасив, циничен, а часто просто смешон»
Одна из программ стартовавшего в Москве 35-го международного кинофестиваля называется «В раю Ульриха Зайдля». Сенсационную трилогию австрийского режиссера «пакетом» покажут в российской столице впервые. Критики один за другим включают ее в десятку фестивальных фильмов, «которые нельзя пропустить». Стоило последнему Берлинскому фестивалю не отметить «Рай: Надежда» призом, как рецензенты в отместку обрушились на победителей Берлинале как на наглых проходимцев, занявших чужое место. А Зайдлю, 60-летнему уроженцу и жителю Вены, грех жаловаться на невнимание. «Рай: Надежда», завершающая часть его новейшей трилогии, украсила собой конкурсную программу Берлинале, а две предыдущие части режиссер расставил в соответствии с мировой фестивальной табелью о рангах. Первая, «Рай: Любовь», показывалась в прошлом году в Канне, а вторая, «Рай: Вера», — в Венеции, где получила спецприз жюри. Кстати, именно Венеция 12 лет назад дала Гран-при новаторскому квазидокументальному фильму Зайдля «Собачья жара», после чего он проснулся знаменитым.
Критики давно заметили: своей как бы бесстрастной, хирургически холодной провокативностью Зайдль задевает за живое даже самых толстокожих зрителей. Он не чурается откровенной эротики, на грани порно. Но главное даже не сексуальная заряженность его лент, а его генетическая, мягко говоря, нелюбовь к человечеству. В России в этом убедились, увидев первую часть в августе прошлого года, вторую — в марте нынешнего, точные сроки релиза третьей пока не определены.
Мы встретились с герром Зайдлем в Австрийском культурном центре на 52-й стрит Манхэттена, в новейшем здании экстравагантной, невротичной архитектуры, в чем-то созвучной экранному темпераменту режиссера. Сам же анфан террибль европейского кино при ближайшем рассмотрении оказался человеком тихим, несколько флегматичным, даже вкрадчивым.
— Что вас вдохновило на этот проект?
— Началось с того, что мне захотелось снять фильм о секс-туризме. Я отправил в Кению типичную австрийскую фрау средних лет по имени Тереза. Затем я преисполнился желанием развить в каком-то новом ключе историю миссионерки из моего документального фильма «Иисус, Ты знаешь». И я отправил истовую католичку Анну Марию, сестру Терезы, по квартирам незнакомых людей. Она стучится во все двери со скульптурой Богоматери в руках, пытаясь обратить невежд, циников и тупиц в истинную веру. А закончить картину я решил сюжетом про совсем молодую девицу. Дочь Терезы и племянница Анны Марии Мелани проводит каникулы в летнем диетическом лагере для тучных детей. У всех трех историй — общая путеводная нить. Отношение человека к своему телу, которое никак не отвечает стереотипам, насаждаемым прессой и телевидением. Тереза ищет плотскую любовь, которая, как она считает, поможет ей преодолеть ее комплексы. Анна Мария, напротив, изгоняет из своей жизни все телесно-греховное и сильно от этого страдает. И, наконец, Мелани возлагает вину за неудачу своей первой влюбленности не на огромную разницу в возрасте с объектом своего интереса, а на свою комплекцию.
— Идея трилогии пришла во время съемок?
— Сначала я собирался снимать один фильм, состоящий из трех новелл, и в каждой из них — своя главная героиня. Похоже на то, что я делал раньше. Если помните, в фильме «Импорт-экспорт» таких новелл две, в «Собачьей жаре» — шесть. Идея разбить новый проект на три отдельных фильма пришла нам с Вероникой (Вероника Франц — жена Зайдля, соавтор сценариев его фильмов. — «Итоги») уже на стадии монтажа. Мы наснимали материала примерно на 90 часов. При монтаже вырисовывался фильм продолжительностью шесть часов. Меня не пугала перспектива такого длинного фильма. Волновало другое: никак не выстраивалось цельное произведение — ни драматургически, ни эмоционально. Ключевые эпизоды каждой новеллы конкурировали между собой, терялся общий смысл.
— Понятия «вера», «надежда», «любовь» — ключевые в христианской традиции. А в России это издревле три очень популярных женских имени. Вы изменили традиционный порядок триады, у вас это «Любовь», «Вера», «Надежда». Инверсия имела для вас особый смысл?
— Я отталкивался от логики самих историй. Сами эти понятия переплетаются. Любви без надежды не бывает, человек надеется, потому что верит, ну и так далее. И все же любовь это самое важное, поэтому я с нее начал. Вы, конечно же, помните библейское послание (Зайдль имел в виду, очевидно, это: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше». Из первого послания к Коринфянам святого апостола Павла. — «Итоги»).
— В поэме Джона Мильтона «Потерянный рай» Адам и Ева, отягощенные грехопадением, покидают Эдем. Ваши же героини, хотя и мечтают о счастье, даже близко не подходят к воображаемым вратам рая. Вы так пессимистичны относительно судеб человека и человечества?
— Да. Мы ищем рай, но все терпим неудачу.
— Я посмотрел третью часть, «Надежда», и отметил для себя, что она менее шоковая, чем две предыдущие. Мужчина зрелых лет борется с плотским искушением, когда ему на шею вешается юная толстушка Мелани. Доктор побеждает соблазн, не становясь педофилом. Может, в этом-то и кроется надежда, вынесенная в название?
— Нет, не в этом (смеется). Я с одинаковой нежностью и сочувствием отношусь ко всем трем героиням трилогии. Вы правы, последняя новелла менее провокативна и более деликатна. Я руководствовался тем, что показываю жизнь подростков. Понимаю, что многих зрителей, всегда ожидающих от меня чего-то эдакого, отсутствие откровенных сцен может даже разочаровать.
