Василий Песков - Окно в природу-2004
Солоухин писал стихи. В какой-то книжке, я помню, прочел о нем следующее. Служил Владимир в Кремлевском полку. В последний приезд в Москву Уинстон Черчилль, обходя строй почетного караула, будто бы задержался, вглядываясь в красивое лицо рослого парня. Что было в мыслях знаменитого англичанина, никому не известно, но говорят, что Сталин, просматривая кинохронику, обратил вниманье на задержку гостя у строя почетного караула. «Что за парень его заинтересовал?» - спросил Сталин. Когда ему доложили, он, попыхивая трубкой, обмолвился: «Нельзя ли этого малого чем-нибудь отличить?» Спросили об этом служивого Солоухина. Тот попросил: «Напечатать бы книжку стихов...» Это, скорее всего, легенда - имя знаменитого человека всегда легендами обрастает.
Первой книжкой Владимира была, кажется, «Дождь в степи». Но стал он всенародно известным после удивительной, всех покорившей повести «Владимирские просёлки». Это бессмертное в нашей словесности произведение. Ходок по просёлкам показал себя человеком, нежно любящим землю, на которой родился, и внимательным наблюдателем всего, что на ней растет, зеленеет, издает звуки и запахи, дышит, творит. Рассказано обо всем удивительно просто, но так, что каждое сердце откликнется на его слово: «А я? А край, где я вырос? Что знаю, что помню о нем?»
Много хорошего написал Солоухин позже, всё ценно, значительно. Но «Просёлки» это как гоголевская «Шинель», как «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, как «Вологодская свадьба» Яшина, дали новый мощный росток в нашей литературе, пробудили интерес к познанью родного края, в конечном счете к познанью того, что пишем мы с большой буквы - к познанью Родины. Многие краеведы ныне могут сказать: «Все мы ходили владимирскими просёлками».
Нам в «Окне» важно подчеркнуть особенность солоухинской прозы. В ней всегда просматриваются тонкое чувство и глубокие знания родной природы. Ничто не ускользало от внимания очарованного странника - ни синий сорняк-василек на ржаном поле, ни «наивный одуванчик» в лугах, ни гриб, поднявший на шляпке прошлогодние палые листья, ни шмель на цветке, ни норка мыши, ни паучок, летящий на серебристой нити...
Позже в замечательных повестях «Капля росы», «Третья охота», «Трава» писатель дальше и глубже ведет нас тропой постижения мира, называемого Природой. От Солоухина мы узнаем не только названья цветов и трав (это мог бы объяснить нам и хороший ботаник), писатель обращает наше внимание на красоту всего, чего касается человеческий ум и сердце. Много мы узнали от Солоухина о грибах. «Как от бабушки», узнали не только их свойства - съедобные, ядовитые, мы узнали, как связаны странные эти растения со всей лесной жизнью, узнали, как грибы пахнут, как надо искать их, как правильно сушить, солить, мариновать, жарить и как, наконец, есть, к чему идут они за столом, какое питье им предшествует. В комнатке музея, посвященной памяти Солоухина, мы увидели самодельную машинописную книжечку с рисунками акварелью грибов и ягод. Это был читательский «самиздат» «Третьей охоты», присланный в благодарность писателю.
Перехвалить Солоухина в его знаниях и поэтическом восприятии природы невозможно, он выше всяких похвал. Но откуда же эти знания, это пониманье законов, красоты и тайн всего сущего? Кто-то из великих сказал: «Хотите понять поэта - побывайте на его родине». Легко можно было предположить: это полностью относится к постиженью самобытного таланта сына земли владимирской, и потому хотелось побывать в Алепине, так же, как в Спасском-Лутовинове, как в Ясной Поляне, как на Дону в Вёшках.
Уголок Алепино у прудов
Нас трое приехало. Литератор Семен Шуртаков, много лет бывший близким другом Солоухина, живший тут в его доме, посадивший лет сорок назад березу и липу под окнами. Сегодня сень выросших деревьев ложится на крышу дома. Семёна волнует пережитое (ему 83!) - хождение с другом по окрестностям деревеньки, дружеские беседы о жизни и работа в отведенной для него комнате дома. Нам с редактором журнала «Муравейник» Николаем Старченко Алепино важно было увидеть как исток всего, чем может стать человеческая жизнь.
Алепино - это деревня, хотя наличие церкви дает ей право называться селом, но небольшим. При Солоухине тут было пятьдесят дворов.
Деревня исключительно хорошо расположена - рядом луга, поля с перелесками, поясок речки, живописное пониженье в самой деревне, превращенное в цепочку прудов. Много зелени. Поет соловей в сиреневых зарослях между солоухинским домом и церковью, суетятся скворцы, на старых липах орут грачи. Пруды небольшие и, видимо, неглубокие, наполовину покрытые светло-зеленой ряской. Есть на прудах кладки для полосканья белья, но с которых можно и удить рыбу. Дома над прудами добротные, стежки между ними обозначены желтыми брызгами одуванчиков, окаймлены листьями подорожника. Незатейливый этот мир с проселком, уходящим из деревни на лежащие за речкой увалы, был впитан чуткой душой человека, тут выраставшего. Родись Володя где-нибудь на асфальте, на какой-нибудь громыхающей железом станции, не знать бы нам Солоухина, вырос бы иной человек.
Дом Солоухиных самый справный в деревне - каменная подклеть, и на ней вторым этажом большое рубленное из бревен жилье. «Как дом уцелел в годы коллективизации? И хозяева уцелели...» - спрашиваю Анатолия Ивановича Ламонова, выраставшего вместе с Володей. «Народ не дал разорить Солоухиных. Уважали эту семью за доброту, трудолюбие, уживчивость. Они тут были примером для всех - сеяли хлеб, имели пасеку, маслобойку, всегда готовы были поддержать попавших в беду. Часть дома их все-таки реквизировали под медпункт. Но позже Володя часть эту выкупил, привел всё в порядок. И для всей деревни он сделал немало - хорошую по себе память оставил». «Были заметны способности его в детстве?» - «Мы тогда об этом как-то не думали. Росли, как трава, - ловили рыбу, учились косить, молотить, по грибы-ягоды и орехи ходили. Володя, может, побольше других интерес ко всему проявлял. Рассказывал нам о рыбах, о том, что можно увидеть в лесу. Теперь, оглядываясь назад, понимаешь: было в нем что-то от Бога, но и семья, порядок в семье, стремление жить по правде, не обижая других, тоже имели значенье. Особо надо сказать об умении трудиться. Приезжал в деревню уже знаменитым. Выйдешь ночью - в окошке его огонек. Работает... Деревню любил больше Москвы».
«А что деревня сегодня?» - «Сегодня деревня - слезы. Порушено всё. Летом дачники приезжают, а зимой дым только из пяти труб. От прежнего Алепина мало чего осталось. Никакого хозяйства, живем огородом и пенсией... А места наши - да, хороши! Володя пожелал упокоиться тут - откуда уехал, туда и вернулся. На могиле его побывали? Она как раз над речкой на круче. Сами, наверное, знаете: в Москве, в храме Христа Спасителя его первого отпевали».
Походив по деревне и постояв у креста над могилой, мы снова вернулись к дому Солоухиных. Возле него стайкой щеглов гомонили школьники-экскурсанты из Юрьевца. Присев на траве, говорили с ребятами о Солоухине. Вспомнили, кто и что прочитал, что кому больше понравилось. Порешили: всё интересно, но «Владимирские просёлки» - по сердцу каждому человеку.
А к вечеру «Жигули» наши уже приближались к Москве. Алепино - это двести километров всего от столицы. По дороге делились впечатлениями, вспомнили не вполне удачный памятник на могиле Владимира Алексеевича и сошлись на том, что книги Солоухина - лучшая память о нем. Издавались книги хорошими тиражами, и в любой библиотеке их можно спрашивать. Читая Солоухина, испытываешь чувство, что пьешь из чистого родника.
17.06.2004 - Картинки с дороги
Коровы этой породы - гордость угандийских селян
- Экватор! - Наш шофер (он же гид по имени Сам), невозмутимо спокойный при всех обстоятельствах, ставит машину на обочину и наблюдает, как мы расходуем пленку, снимая бетонный круг с надписью «Equator» и, как дети, прыгаем через воображаемый пояс Земли, пересекающий дорогу и уходящий в непролазный колючий кустарник с названием буш.
- Все одинаковы, - говорит Сам философски, - немцы, американцы, британцы, русские - все прыгают.
Сухо и пыльно. Жара под 30. Из кустов украдкой выглядывает сизой окраски цесарка, видимо, привыкшая подбирать крошки арахиса и печенья там, где прыгают странные белые люди.
Мы в Уганде. Это третья страна Восточной Африки: Танзания, Кения, а дальше на запад за озером Виктория - Уганда, самая маленькая в этой троице.
Пейзаж заметно отличается от танзанийского и кенийского. Там царствуют степи - саванна, в Уганде тоже видишь местами саванну, но деревьев в ней больше, и часто видишь с дороги лес - то редкий, то совершенно непроходимый.
На карту глянуть - тут много воды: озера, реки, великий Нил начинается тут. Однако мест засушливых, покрытых бушем, тут тоже много. Земля по большей части красная. Пыль от машин одежду делает красной, растения возле дороги выглядят от пыли засохшими. «Скоро дожди, все станет зеленым», - говорит Сам.
