Андрей Колганов - 10 мифов об СССР
И аресты последовали. Правда, арестовывали не перегибщиков, а тех, кто пытался предотвратить превращение колхозов в простые насосы для выкачивания зерна из деревни. Сначала, еще осенью 1929 года, последовали окрики в партийной прессе по адресу тех колхозов, которые некоторую часть хлеба стремились реализовать на частном рынке, чтобы как-то восполнить потери от низких государственных заготовительных цен. «Колхоз, продающий свой хлеб на частный рынок, это лжеколхоз, это кулацкий колхоз, – возмущался журнал «Большевик» и делал выводы: – Руководители таких колхозов, которые получают помощь от государства в виде кредита и машин и обращают ее на содействие кулаку в его борьбе против рабочего государства, должны понести соответствующую кару»[217]. Репрессии стали превращаться в составную часть аграрной политики.
В информационной сводке Колхозцентра отмечалось, что посланные в деревню рабочие-двадцатипятитысячники бьют тревогу в связи с тем, что во многих колхозах забрали в ходе хлебозаготовок все, вплоть до семян и продовольствия. Сводка приводила целый ряд примеров того, как в ответ на протесты двадцатипятитысячников, что отбор семян обрекает колхозы на срыв весенней посевной кампании, этих рабочих снимали с работы и исключали из партии[218].
Произвол становился основным рычагом переустройства деревни. Хотя закон о раскулачивании, принятый ЦИК и СНК СССР 1 февраля 1930 г.[219], предполагал установление жестких количественных лимитов по применению репрессий по каждой из трех групп кулаков – подлежавших суду и полной конфискации имущества, подлежавших высылке в отдаленные районы с конфискацией средств производства и подлежавших переселению в пределах области или края с частичной конфискацией средств производства, установленные лимиты были нарушены (хорош, кстати говоря, закон, заранее предопределяющий число тех, кто будет предан суду!). Нередко у кулаков отбирались не только все средства и орудия производства, но и предметы домашнего обихода и продовольствие. В ряде случаев местные работники превращали раскулачивание в основной метод колхозного строительства. Бедняцко-батрацкие массы стремились расширить круг хозяйств, подлежащих раскулачиванию, ибо конфискованное имущество передавалось колхозам в качестве вступительных взносов батраков и бедняков, а часть этого имущества в нарушение директив партии распределялась среди батраков и бедняков.
Факты, подтверждающие эти слова, приводил кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП (б) С. И. Сырцов: «Можно привести один чрезвычайно выразительный пример, – к сожалению, далеко не единичный. В одной из станиц Северного Кавказа продается с торгов имущество одного кулака, на которого наложен штраф. И вот как это делается. Дом продается за 20 коп., 4 лошади продаются за 60 коп., корова с телкой за 15 коп., гуси по одной копейке, причем все это покупают с торгов исключительно члены сельсовета»[220].
Критерии отнесения хозяйства к категории кулацкого были определены столь широко, что под них можно было подвести любое крупное хозяйство, даже бедняцкое, хозяйства, входящие в крестьянские кооперативы и т. д. Это позволяло должностным лицам использовать угрозу раскулачивания как основной рычаг создания колхозов, организуя давление деклассированных слоев деревни на остальную ее часть.
Даже раскулачивание периода 1918–1919 годов, проводившееся комбедами, при всех его издержках было, во всяком случае, ответом бедняцкой массы на классовый террор со стороны основной части кулачества и происходило в обстановке острой гражданской войны, когда с обеих сторон применялись крайние средства. За весь же период коллективизации со стороны 2,5–3 млн человек из зажиточной прослойки отмечено несколько тысяч случаев террора. Но это ни по каким меркам не сравнимо с гражданской войной. Если и можно говорить о проявлениях гражданской войны в период коллективизации, то это касается в первую очередь не кулаков, а массовых крестьянских выступлений против принудительной коллективизации и грабительской политики хлебозаготовок. Эти выступления приобрели значительный размах и ожесточение, так что против крестьян неоднократно применялась вооруженная сила.
Исторические источники приводят разные данные о числе раскулаченных и выселенных хозяйств. Называются следующие данные: к концу 1930 г. раскулачено около 400 тыс. хозяйств (т. е. примерно половина кулацких хозяйств), из них выселено в отдаленные районы около 78 тыс.[221]; по другим данным – 115 тыс.[222] Хотя Политбюро ЦК ВКП(б) еще 30 марта 1930 г. вынесло постановление о прекращении массового выселения кулаков из районов сплошной коллективизации и предписало проводить его только в индивидуальном порядке, число выселенных хозяйств в 1931 г. возросло более чем вдвое – почти до 266 тыс.[223]
В результате к концу 1931 г. число оставшихся кулацких хозяйств оценивается в 150 тыс., к осени 1932 г. – в 80 тыс. В 1933 г. их сохранилось уже менее 50 тыс. Экспроприация кулачества проводилась не только методами «раскулачивания», но и под предлогом налогообложения. При объеме дохода на одно хозяйство в 1500 руб. и более сумма налога превышала весь объем дохода, что автоматически вело к примене-нию конфискации части имущества[224]. Эта ситуация приводила к тому, что кулаки распродавали свое имущество и бежали с мест проживания. К моменту раскулачивания в кулацких хозяйствах оставалось лишь 30–35 % рабочего и продуктивного скота, совершенно незначительное число мелкого скота и 45–70 % сельскохозяйственных машин[225].
Выселенные кулаки и середняки (около миллиона человек), которые не являлись уголовными преступниками (и во всяком случае не были таковыми члены их семей), оказались подвергнутыми уголовному наказанию – высылке – во внесудебном порядке. Это была первая волна незаконных массовых репрессий. Сосланные хотя и направлялись значительной частью в необжитые районы и нередко бросались на произвол судьбы, все же, как правило, получали семенную ссуду (затем признанную безвозмездной) и иные средства на обзаведение. Их направляли, кроме того, на достаточно тяжелые работы, где не хватало рук, – на лесоразработки, торфоразработки, рудники, прииски, шахты, на строительные работы. Сосланные могли состоять пассивными членами кооперации, организовывать неуставные артели, их также включали во вновь организуемые совхозы[226].
Если подходить к вопросу о раскулачивании с чисто экономических позиций, отбрасывая пока в сторону социальные, юридические, политические, нравственные проблемы, то сразу можно обратить внимание на два момента.
Первый. Раскулачивание означало устранение из деревни элемента хотя и содержащего эксплуататорский потенциал, но обладавшего навыками культурного хозяйствования. Даже брошенные в отдаленные, суровые, необжитые районы, бывшие спецпереселенцы сумели в удивительно короткие сроки создать коллективные хозяйства, оказавшиеся передовыми. Из их среды вышли талантливые руководители коллективного производства.
Не следует также забывать, что кулак, который был мелким капиталистом, сам весьма интенсивно трудился. Он был для себя собственным агрономом, счетоводом и т. д.
Коллективизация, лишая кулака свободной рабочей силы (свободной прежде всего от средств производства), создавала предпосылки для использования культурно-хозяйственных навыков хотя бы части бывшего кулачества в колхозном строительстве.
Пошли же большевики на риск в 1918 году, пригласив на работу буржуазных специалистов и даже царских офицеров и генералов, отчетливо сознавая, что среди них окажется немало противников революции!
В отношении большинства кулачества, не прибегавшего к террору и вредительству, необходимой была тактика поисков компромисса, что, конечно же, сузило бы масштабы кулацкой контрреволюции (хотя и не могло исключить ее вовсе – ибо при любых методах коллективизации речь шла об изживании условий существования кулака как мелкого сельского капиталиста).
И второй момент – сумма расходов по выселению и обустройству выселенных кулаков едва ли покрывалась конфискованным у них имуществом[227].
Что создала коллективизация?
Вернемся в 1930 год. Эпопея коллективизации еще не закончилась, хотя конец казался уже близок – в феврале 1930 года коллективизацией было охвачено 56 % крестьянских хозяйств. Надо, правда, отметить, что эта цифра во многом отражает дутые сводки, куда были записаны колхозы, существовавшие лишь в воображении их организаторов, полагавших, что, добившись любой ценой заявления о вступлении в колхоз всей деревней, они уже решили все проблемы коллективизации.
С. И. Сырцов, характеризуя методы подобного рода, саркастически замечал: «Ведь если долго возиться с крестьянином, да убеждать его, да прорабатывать с ним практические вопросы, тебя, глядишь, и обскачет соседний район, не теряющий времени на эти «пустяки». Так зачем же долго возиться с крестьянином? Намекни ему насчет Соловков, насчет того, что его со снабжения снимут, или заставь голосовать по принципу «кто за коллективизацию, тот за советскую власть, кто против коллективизации – тот против советской власти»[228].
