Александр Фурсенко - Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964
Где-то в конце апреля 1961 года Джон Кеннеди и его брат выработали личную стратегию успеха в Вене. Некоторым было известно высказывание Роберта о том, что на США смотрят как на бумажного тигра. Джон Кеннеди тоже был обеспокоен тем, что неудача в Заливе Кочинос и неясность ситуации в Лаосе дают основания неправильно интерпретировать намерения США по защите своих интересов за рубежом. Братья, в особенности президент, были одинаково обеспокоены последствиями явно воинственной политики по отношению к Советскому Союзу. Чего можно достичь жесткими действиями, если в конечном итоге вспыхнет война, которую в ядерный век невозможно выиграть. Есть области, где США и СССР могут сотрудничать. Если Кеннеди сможет заставить СССР признать важность одного-двух двусторонних соглашений по контролю над вооружениями и сотрудничеству в космосе, тогда, возможно, Хрущев будет рассматривать хорошие отношения с Вашингтоном как довод в пользу уменьшения поддержки национально-освободительных движений в странах третьего мира. Эксперты по внешней политике, такие как Уолт Ростоу, укрепляли уверенность Кеннеди в том, что есть связь между советской активностью в третьем мире и стратегическим соперничеством сверхдержав. «Если Вы, Никита, хотите улучшения отношений с нами, уйдите из Лаоса» — такова основная идея.
Когда-то Кеннеди надеялся, что соглашение по Берлину создаст основу улучшения отношений с Кремлем. Кеннеди получил эту сложную головоломку в наследство от Эйзенхауэра. Катехизис политики новых рубежей показывал, что окружению Эйзенхауэра не хватало интеллектуальной глубины, чтобы заниматься внешней политикой. Характерно, что Кеннеди считал, что проблему Берлина, как и другие внешнеполитические проблемы, можно было бы разрешить, если бы Даллес не был таким твердолобым. Вскоре после инаугурации Кеннеди попросил Дина Ачесона, госсекретаря в администрации Гарри Трумэна, подготовить план решения проблемы Берлина.
В разгар разработки печально закончившейся операции в Заливе Кочинос, когда его одолевали мрачные мысли по поводу будущего Юго-Восточной Азии, Кеннеди получил от Ачесона плохие новости. Архитектор доктрины Трумэна Ачесон не мог предложить Кеннеди ничего утешительного. «Без воссоединения Германии проблема Берлина не имеет решения», — подчеркнул Ачесон{14}.
Чтобы иметь хотя бы малейший шанс на успех в Вене, Джон Кеннеди должен был уйти от дискуссии по Берлину и направить внимание Хрущева на те сферы, где были возможны взаимовыгодные договоренности. Братья Кеннеди ни с кем не делились своими планами напрямую предложить Хрущеву подписать договор по контролю над вооружениями.
С 1958 года Вашингтон и Кремль обсуждали вопрос запрещения всех ядерных испытаний. Для облегчения переговоров в ноябре 1958 года СССР наряду с США и Великобританией присоединился к мораторию на испытания. Традиционно эти испытания проводились в атмосфере, что было чревато радиоактивным загрязнением окружающей среды. В последние годы США разработали методику подземных испытаний, которые были более дорогостоящими, но не влекли опасных последствий.
Дуайт Эйзенхауэр был согласен запретить ядерные испытания, если будет найден эффективный способ проверки выполнения договоренностей. Сначала среди американских ученых царил оптимизм по поводу возможностей надежной проверки проведения подземных ядерных испытаний. По анализу воздуха можно определить взрывы в атмосфере, но сложно найти различие между природными сейсмическими явлениями, достаточно частыми на территории Советского Союза, и сейсмическими явлениями, вызванными подземными испытаниями. В 1959 году научное сообщество США пересмотрело свои концепции в этой области и пришло к выводу, что слабые колебания ниже 4,75 по шкале Рихтера невозможно отличить от слабых землетрясений. Эйзенхауэр, которого особенно заботила надежность международного контроля, распорядился, чтобы каждая из сторон — США и СССР — разрешила инспекции на месте для определения источника сейсмических колебаний{15}.
Хрущев публично поддержал запрет на испытания. В 1956 году он объявил, что такой запрет явится первым шагом в нормализации отношений между сверхдержавами. Но по мере повышения требований США по контролю интерес Кремля к этой проблеме таял. Доклад 1959 года по сложной проблеме определения ядерных подземных взрывов усилил сопротивление Москвы. США предлагали ежегодную квоту в 20 инспекций на месте, каждую после неиндентифицированного сейсмического явления. Советский Союз настаивал на трех инспекциях. Советы подозревали, что американцы намерены использовать инспекции в разведывательных целях. Ситуация еще более обострилась, когда на переговорах в сентябре 1959 года прогресс в отношении запрещения ядерных испытаний связывали с «всеобщим и полным разоружением», то есть с явно утопическим предложением Хрущева о постепенной ликвидации всех вооруженных сил сторон, причем уже на первой стадии предлагалось провести демонтаж стратегических ракет. К 1960 году СССР вновь изменил свою позицию. Он был так обеспокоен ролью ООН в Конго, где, по его мнению, мировое сообщество должно было считаться с союзниками Москвы, что начал требовать не только меньшего числа инспекций, но и совершенно иной ее системы. Прежний план заключался в привлечении одного наблюдателя. Теперь советское руководство предлагало «тройку»: одного представителя от коммунистической страны, второго — от США или Великобритании, а третьего — от нейтральных стран. Москва отказывалась верить, что так называемые международные наблюдатели — гражданские служащие — могут быть объективными по отношению к социалистическим странам{16}.
Несмотря на явное сопротивление Кремля, Кеннеди избрал договоренности по запрещению ядерных испытаний в качестве основы своей стратегии на саммите. В администрации Эйзенхауэра три различных ведомства занимались политикой разоружения: госдепартамент, Министерство обороны и ЦРУ. Кеннеди решил повысить статус данного вопроса, назначив Макклоя, одного из заместителей Генри Стимсона в военном министерстве времен Второй мировой войны и президента Фонда Форда в 50-е годы, на должность главы нового ведомства — Агентства по разоружению и контролю над вооружением. Через день после назначения Макклой разослал пакет предложений по новому раунду переговоров по контролю над вооружениями. Она предусматривала запрещение испытаний как наиболее вероятный путь достижения соглашения с СССР и содержала некоторые изменения позиции администрации Эйзенхауэра по этому вопросу.
Основные ведомства, занимающиеся проблемой безопасности США — госдепартамент и Министерство обороны, — отвергли многие предложения Макклоя. Но Джон Кеннеди одобрил их. При личной встрече с братом он предложил сделать уступки Москве. Он хотел, чтобы Роберт уговорил СССР согласиться на новые инициативы по инспекции. Группа Макклоя предлагала уменьшить количество инспекций с 20 до 10 в год, а госдепартамент — до 12{17}. Что, если Кеннеди сумеет убедить Москву согласиться на 10 инспекций в качестве компромиссного варианта, одновременно предложив 15, а затем сойтись на 12? В конечном счете этот торг может увенчаться первым договором по контролю над вооружением между сверхдержавами, о чем лидеры объявят в Вене.
Администрация Кеннеди имела основания полагать, что советское руководство может пойти на такую игру ради достижения согласия. Посол Томпсон сообщал, что Кремль готов к уступкам ради запрещения испытаний{18}. С момента инаугурации советские представители в Вашингтоне, похоже, смягчили свою позицию по инспекциям{19}. Комментарии главы бюро ТАСС в начале марта позволяли Джону Кеннеди надеяться на возможность компромисса с Хрущевым. Михаил Сагателян, руководитель бюро ТАСС, в частности, выразил уверенность в возможности выработки общих позиций. Далее Сагателян выразился более конкретно: «Вероятно, американцы снизят порог испытаний, а Советский Союз повысит его, и затем будет найдена золотая середина в 12–13 инспекций»{20}. От Макджорджа Банди Кеннеди мог узнать, что сотрудник КГБ в Вашингтоне Александр Феклисов говорил о возможности компромисса. Несколько дней спустя после комментариев Сагателяна Феклисов сказал американскому журналисту, что компромисс возможен{21}. Об этом разговоре Кеннеди узнал от своего помощника Фредерика Л. Холборна.
В Вашингтоне знали, что по ключевым вопросам советские представители выражают только официальную точку зрения. Но и Сагателян и Феклисов подчеркивали, что это их сугубо личное мнение. Тем не менее братья Кеннеди надеялись, что советская сторона проявит гибкость. Они стремились довести до сведения Москвы, что новая администрация не оставит усилия Москвы без внимания и готова к взаимоприемлемым решениям. Но для этого Кеннеди был необходим конфиденциальный канал связи с Хрущевым. В конце апреля 1961 года Роберт Кеннеди начал искать его.
