Александр Щипков - Перелом. Сборник статей о справедливости традиции
Мы не уверены в том, что социальное и нравственное государство есть результат исторической эволюции (в обществе прогресс сменяется регрессом, и сейчас мы явно находимся в регрессивной фазе, да и как, например, охарактеризовать отход от социальных гарантий в России – как откат?), но в целом готовы поддержать и разделить указанный взгляд на проблему.
Однако самое типичное возражение, которое встречает идея нравственного государства со стороны её оппонентов, направлено против самой постановки вопроса: мол, Царства Бога на земле не бывает, это искушение. Но ведь речь идет о создании более приемлемого социально-этического устройства, а не о глобальном просветлении человечества или построении идеального общества. Это очевидно. Куда труднее ответить на другой вопрос: что же все-таки надо сделать, чтобы поместить государственную политику в строгие этические рамки?
Обо всём по порядку.
Первое. Необходимо с самого начала чётко разделить целеполагание и техническое воплощение проекта. Нерешённость отдельных технических вопросов не избавляет нас от необходимости действовать, хотя бы методом проб и ошибок. Практика – критерий теории, а не наоборот.
Возьмём для примера современные конституции. Ведь нормы, записанные в них, не содержат в себе готового рецепта их исполнения. Тем не менее они накладывают на членов общества обязательства: каждый должен стремиться эти нормы исполнять. С нравственностью, которая, между прочим, является более значимым Законом, чем любая конституция, примерно та же история.
Второе. Идея нравственного государства не должна казаться экзотической, как бы непривычно ни выглядел сам термин. Наряду с понятиями «социальное государство», «правовое государство» и т. п. понятие «государство нравственное» занимает законное место в проблемном поле общественных наук. И хотя слово «нравственный» обозначает некий семантический абсолют (нельзя быть более или менее нравственным), нас это не должно смущать. Ведь нравственное государство – не философский камень или чудодейственная формула, которая сразу приведёт к успеху. Да, нравственность абсолютна, она задаёт незыблемый вектор в принятии решений, но чтобы соответствовать желаемому, государство должно пройти через некоторый коррекционный период. Правовым или социальным государство тоже не может стать с первой попытки. Поэтому и в нашем случае неизбежны временные трудности. Но если мы хотим иметь здоровое общество, необходимо активное поступательное движение к намеченной цели.
Третье. Подобно органам конституционного надзора, может и должен существовать орган, который бы следил за соответствием государственных решений нравственным нормам. Простой пример. Демократия не наступает в результате одного лишь внутреннего желания одного или нескольких человек. Демократ вынужден создать или вступить в уже имеющийся демократический институт – парламент. Это и будет институциональным подкреплением идеи демократии и личных усилий того или иного субъекта. Так же обстоит дело и с нравственностью. Проблема, однако, в том, что институционального подкрепления нравственного государства в новейшей истории не было. Между тем нравственное государство должно быть контролируемо инстанцией, которая вполне официально вводит в политику и общественную жизнь нравственное измерение, организует и формализует этот процесс.
В работах некоторых политологов, занимающихся в настоящее время проблемой нравственного государства, уже заметна тенденция к тому, чтобы расширить исходное понятие и рассматривать новый институт как одну из ветвей власти – наряду с законодательной, исполнительной и судебной. Но это сорная терминология. Важно подчеркнуть, что новая инстанция должна возвышаться над тремя уже существующими, которые надлежит контролировать с позиций нравственности, так что у неё есть все основания быть стволом при этих трех ветвях. Гораздо правильнее было бы определить эту инстанцию как надгосударственную, сберегающую нравственную суть государства. И назвать её следовало бы властью блюстительной. По крайней мере, такое название восходит к концепции Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа (ВСХСОН), поставившего этот вопрос ещё полвека назад. В начале 1960‑х члены ВСХСОН выдвинули эту идею в условиях СССР, что само по себе кажется почти невероятным. Ведь одно дело рассуждать о нравственном государстве в эпоху морального релятивизма, которая властно подталкивает к подобным выводам, и совсем иное – прийти к этой идее в жёстком интеллектуальном пространстве советской идеологии, в стране вполне идеократической, но живущей по нормам, мало совместимым с традиционной нравственностью народа.
Отличительная черта нового, блюстительного института должна состоять в том, что он не должен принимать собственные решения и законы, но должен недвусмысленно оценивать решения власти всех уровней. И, разумеется, обладать правом вето по отношению к любой властной инициативе с условием, что вето может быть наложено только и исключительно по нравственным основаниям. Он должен следить за соответствием новых законов и их исполнения нравственным критериям; ставить рамки властным функциям, проектам и управлению; вписывать их в нравственную парадигму.
Четвёртое. Возникает вопрос: не может ли взять на себя роль блюстительного органа церковь или совет церквей? Ведь церковные институции изначально обладают моральным авторитетом, а свои действия они согласуют с евангельскими принципами, то есть являются носителями дефиниций в рамках корневой и доминирующей морально-этической парадигмы западного мира. Священники, разумеется, должны входить в орган блюстительной власти, более того, без их участия сама идея нравственного государства вряд ли может воплотиться. И учитывать православную специфику России в этом случае, безусловно, необходимо. Тем не менее блюстительный орган не может быть одновременно и церковным. Просто потому, что церковь – хотя и очень большая, но все же лишь часть общества.
О нравственном государстве нередко вспоминают, когда речь идёт о симфонии власти и церкви в Византии, но симфония и нравственное государство – не одно и то же. В симфонии мы имеем лишь государство и церковь, следующих параллельными курсами. Однако в своё время Ф. М. Достоевский очень чётко обозначил грани между церковью и государством: не церковь должна стать государством, как у католиков, а государство «должно сподобиться стать» церковью.
С другой стороны, возможно формирование «блюстительной власти» по сословному принципу, как это было с философами в платоновском «Государстве». В любом случае речь здесь должна идти не только о церкви. С самого начала следовало бы избежать ситуации, когда нравственно-блюстительный орган сужается до носителей идеологии какой-то одной общественной группы или нескольких групп, пусть даже речь идёт об очень популярных в обществе убеждениях. Членами нравственно-блюстительного института вообще не должны быть представители тех или иных идеологий. Ими могут стать носители нравственного начала в глазах большинства. То есть люди, пользующиеся неоспоримым моральным авторитетом, каких бы идеологий они ни придерживались и сколь бы идейно стратифицированным ни было общество.
Нравственность вместо идеологии – именно в этом и заключается главная идея. Если это условие будет выполнено, то «партийных» споров вокруг нового института не возникнет, как их не возникает в ситуации с судом присяжных или советами старейшин.
До сих пор политологи и философы предпочитали решать другие задачи. Их усилия были направлены на то, чтобы уравновесить интересы людей и социальных слоёв между собой, либо наоборот – изменить существующее равновесие или существующий порядок. Это подход количественный, а не качественный. Решение задачи построения нравственного государства навсегда сняло бы первую задачу (достижение социального равновесия или изменение его в сторону более справедливого), поскольку сделало бы невозможными социальные конфликты.
Но при этом было бы неправильно пытаться расписать пошаговый алгоритм того, как технически может быть создан блюстительный орган. Создание нравственного института в государстве само по себе есть проявление нравственности. На данный момент мы имеем слабенькую попытку создать нечто подобное для масс-медиа – Совет по общественному телевидению. Но даже в этом локальном случае мы находимся лишь в самом начале пути, можно сказать, нащупываем почву. Поэтому любые точные рецепты были бы несостоятельны.
