Эдуард Лимонов - Другая Россия
И опять стали военспецы учить поражениям. А маргиналы увольнялись в запас и шли в сторожа и алкоголики. Той истины, что для войны нужны полностью отмороженные, и чтобы выиграть войну, нужно их найти и сделать командирами, — этой истины в России никто и сейчас не увидел. Потому наши генералы — лишь бюрократы в погонах. Воевать надо давать лейтенантам, и всякой талантливой шпане. Налётчикам. (Помните об этом, пацаны! Война слишком серьёзное дело, чтобы доверять её генералам!)
Обещанного с помпой, в подражание Французской Революции, равенства катастрофически не получилось.
Ну ладно, руководители государства должны жить в особых местах, их надо охранять, — все это понятно. Однако в руководители себя занесли самовольно сотни тысяч местных и центральных начальников и обросли привилегиями. И уже в начале 20-х годов нужен был гневный ересиарх наподобие Дольчино, который призвал бы их к бедности и нищенству. Вот в тюрьме у нас истинная бедность, хуже чем в монашеской келье, но на самом деле все есть, хотя и ничего нету. Почему русская революция сразу обуржуазилась, и у Луначарского играли на рояле, а Маяковскому — революционному поэту — Лиля Брик строго-настрого запретила появляться в Москве без «фордика»? Да потому что изначально все эти несколько тысяч маргиналов не объединяли в мистическое братство священные узы обобществленного имущества и обобществленных тел, как в конгрегациях Дольчино и Джона из Лейдена.
Образование оставили старое, царское, заменив лишь две-три дисциплины. Оставив старое образование, тем самым обеспечили воспроизводство Ветхого Адама до конца времен, навечно. Об этом уже было сказано в лекции «Schooling: они украли у вас детство».
Культуру проповедовали дряхлую, но безопасную, XIX века. Об этом есть в главе «Трупный яд XIX века», новые веянья культуры оставили за границами СССР, остановили железным занавесом, и тем лишили советского человека инструментов понимания и познания современного мира. Все революционные эксперименты в русском искусстве были остановлены. В искусстве победил с помощью правительства только социалистический реализм. Сам по себе яркий, иконный, символический стиль — соцреализм, конечно же, не мог быть употребляем для ежедневных низменных целей лжи, пропаганды и агитации. А его именно так употребляли полсотни лет. Что в живописи, что в литературе. В результате обесценили его, девальвировали.
Жаль, что бесшабашные эксперименты не прошли, не стали государственным стилем искусства. А ведь в первую годовщину революции Татлин сотоварищи окрасили деревья на Красной площади в ярко-алый цвет из пульверизаторов. А ведь башня III-го Интернационала и сегодня — шедевр экстремального радикального искусства. А ведь был великолепный архитектор Мельников, ему надо было дать строить. А ведь лучшим конникам I-ой Конной Армии в качестве награды за храбрость в Гражданскую выдавали красные кожаные галифе. Ведь хватало фантазии!
Я уже говорил, что большевики не уничтожили «адат». Пётр I, царь-революционер, если не весь «адат» убогой Московской Руси угробил, то две третьих его размозжил. Молодец, Петрище! Вот революционер! Вот радикал! После 1917 года вновь собрались в полном составе персонажи крепостного мира: садисты и мазохисты, палачи и жертвы. Именно из «адата» унаследовали наши пенсионеры ментальность покорных крепостных, а наши чиновники — ментальность самодержавных бар, а наши менты — ментальность забубенных опричников. Тот, кто поставит себе целью во что бы то ни стало создать новую Россию, должен быть готов переломить хребет русскому адату. Чтобы племя покорных, трусливых, трепещущих перед властью не возрождалось опять и опять.
И наконец, последнее. Уже Сталин открыто задушил Революцию. Избавившись от гениального духа маргиналов, он стал после войны прямо восстанавливать элементы имперского режима, уничтоженного в 1917 году. Повернулся лицом к уже уничтоженному православию, восстановил офицерское сословие, погоны, форму, вернулся к образованию классического образца, стал строить имперские здания. Только его смерть остановила Реставрацию.
Хрущёв остановил Имперскую Реставрацию, начатую Сталиным. Однако он устремил СССР в ещё более опасном направлении, он вернул страну в контекст буржуазной мировой цивилизации тем, что придумал соревноваться с Западом. При этом он не понял своим приземлённым умом коротышки в соломенной шляпе, пузан, что соревнуясь, ты принимаешь стандарты соревнования и неизбежно становишься похожим на того, с кем соревнуешься, того, кто диктует тебе эти стандарты. Хрущёв совсем приземлил, опустил Русскую Революцию тем, что заставил её измерять себя в терминологии валового национального продукта, в киловаттах электроэнергии, в тоннах пшеницы. Тогда как ей подобало быть измеряемой в количестве завоёванных территорий, в количестве войн, в счастье приобретения новых подданных, в сексуальной комфортности населения, в количестве взятых у врага городов, в количестве экстремальных исторических сцен, в подвигах, в количестве добычи от военных походов, в стихах, и маршах, и трагедиях. Хрущёв банализировал всех нас.
В дальнейшем, после Хрущёва, Генеральные Секретари КПСС уже не чувствовали особость своей державы, и не чувствовали свою связь с Революцией. Что общего у трясущихся Брежнева или Черненко с конниками в красных галифе, несущимися с метровыми бритвами в руках против польских улан под Варшавой? Ничего. Вот такая печальная история.
Дальнейшее хорошо известно. Введя Россию в контекст мирового сообщества государств (частично это совершил уже Сталин) большевистские цезари стали проповедовать производительность труда, а не мировое братство людей труда. Перейдя на терминологию капитализма, они незаметно для себя перешли и на практику капитализма. До 1985 года это был ещё государственный капитализм, в 1991 ворвался бандитский хищнический.
Следовало устоять. Надо было наотрез отказываться играть в западные игры. Ибо установление единого мирового экономического пространства автоматически влечёт за собой появление единого мирового политического пространства. Что и случилось неизбежно. Возникло единое мировое правительство. Это — семь наиболее экономически развитых стран мира и их лидеры. Подобная глобализация, как её сейчас называют, уничтожает свободы отдельных стран и целых регионов. В то время как регионализация, самостоятельность и сепаратизм способствуют свободе народов (и личностей). Помните о провале революции 1917 года всегда!
лекция тринадцатая
За что бороться?
У Национал-Большевистской Партии были два документа, считавшиеся основами ее идеологии. Это «Программа НБП», опубликованная некоторое количество раз в газете «Лимонка» и брошюра Дугина «Цели и задачи нашей революции».
Тут я должен признаться, что мне, как председателю Партии, «Программа НБП» всегда виделась уступкой публичной политике, этаким укороченным, упрощённым и вульгаризированным переводом на язык обывателя. Нужный вульгарный документ, по которому партия не жила (ну разве что по нескольким пунктам, в частности, задача изменения границ, и определение «кто есть русский» было абсолютно идентично нашему практическому критерию при отборе членов партии), но который выдвигала на обозрение публики. Публике же наша программа казалась ужасной и чрезмерно экстремистской. В моих же глазах документ выглядел крайне нерадикальным.
Прежде всего, и партия, и я, основываясь на опыте нескольких избирательных компаний глубоко презирали тотально телеуправляемого избирателя, и как следствие — всю систему якобы демократических выборов. Было ясно видно, как, оправившись от испуга 1991—1993 годов, старая номенклатура быстро научилась манипулировать выборами. Поэтому дурным нонсенсом выглядела выборная Палата Парламента (практически это было сохранение ГосДумы) в программе НБП. Выбирать мы никого не собирались. Правда, я вставил в программу НБП Палату Представителей из 900 человек, не выбираемую, но назначаемую народом каждого региона — десяток самых достойных людей региона. Так что получалась смесь демократии с государством в стиле Петэна, это в военной Франции была Палата Представителей. Привнесённая Дугиным лепта: мы перенесли в нашу Программу экономическую модель югославского социализма. Когда предприятие является частным, если в нём не более 5 рабочих, кооперативным, когда рабочих до 55; в собственности рабочего коллектива — до 555; и государственным, если рабочих свыше 5555. Если я не ошибаюсь. Вся эта мелкая арифметика так и стоит в нашей программе, и мне за неё стыдно, признаюсь, за эту арифметику.
Что касается брошюры «Цели и задачи нашей революции», то уже после того, как Дугин покинул нас в апреле 1998 года, я внимательно прочёл это произведение и схватился за голову. Несмотря на всегда авангардные и самые модные идеологические одёжки Александра Гельевича, я обнаружил в брошюре никакое не революционное, а типично старое поповское православное мировоззрение, по прихоти автора завязанное в одно целое с понятием «отчуждения», позаимствованным у экзистенциалиста Сартра. Поповство плюс Сартр! Счастье ещё наше, что нигде не было сказано, что это идеология НБП. Практичный Гельич предлагал брошюру как идеологию вообще оппозиции. Появилось произведение году в 1995 и всегда считалось якобы нашей идеологией. Стиль этой, в высшей степени нелепой и старомодной брошюры заставляет предположить, что Дугин написал её даже до 1993 года, но очевидно он очень торопился застолбить себя как идеолога, потому не имея тогда нового проекта, просто издал старьё.
