Юрий Рубцов - Мехлис. Тень вождя
Мехлис также всячески популяризировал сталинский тезис о «возможности построения полного коммунистического общества в одной стране» и грубо нападал на тех, кто его оспаривал. Опять-таки вопреки теории марксизма он, воспроизводя сталинские положения (кстати, также заимствованные у Троцкого), видел «диалектику нашего развития… в том, что мы идем к отмиранию государства путем укрепления диктатуры пролетариата», а «разговоры о необходимости ослабления диктатуры пролетариата ввиду ликвидации классов, отмирания государства и т. д.» характеризовал как оппортунистические, классово враждебные пролетариату.[52]
Публикации Мехлиса были проникнуты особой заботой о победе сталинизма на «теоретическом фронте». Тех, кто не понимал, что «развернутое социалистическое строительство включает в себя борьбу на всех (подчеркнуто Мехлисом. — Ю. Р.) участках теоретического фронта», он объявлял «гнилыми либералами» и сторонниками «надклассовой теории».
В своих публикациях Лев Захарович оценил положение дел как «тревожное» на всех главных участках этого «фронта» — в подготовке идеологических кадров, развитии обществоведения, в первую очередь в исторической науке, в литературном процессе. «На каждом участке нашего хозяйственного и советского строительства» он констатировал «недостаток идеологически крепких теоретических кадров, вооруженных марксистско-ленинской методологией, способных преодолевать всякие буржуазные и мелкобуржуазные теории и теорийки, под каким бы флагом они ни преподносились».[53]
Для исправления положения главный редактор «Правды» предлагал в подготовке кадров обществоведов сделать акцент на административное регулирование партийного и социального состава коммунистических вузов, его «орабочение»; в области исторической науки — усилить борьбу на два фронта: против правого оппортунизма и за ликвидацию отставания на том важнейшем участке теоретического фронта, где речь идет о «кровных интересах большевизма» (имелись в виду вопросы диктатуры пролетариата, руководящей роли партии и т. п. в их сталинской трактовке); в организации литературного процесса — объединить писателей под одной административной «крышей», чтобы было проще добиться «плановости в работе пролетарских писателей, увязки их работы с планом социалистического строительства».
Своими призывами он отражал все более усиливающееся грубое, типично бюрократическое вмешательство властей в сферу науки и культуры. От последних требовали служить «практике», что в действительности означало обслуживание исключительно партийной пропаганды.
Подобные усилия Мехлиса не остались без внимания высшего руководства ВКП(б). 5 мая 1937 года ЦК ВКП(б) направил коллективу «Правды» приветствие в связи с ее 25-летием. Оно не могло быть воспринято Львом Захаровичем иначе, как полное одобрение его усилиям: «ЦК ВКП(б) уверен, что «Правда» будет и впредь высоко нести знамя Маркса — Энгельса — Ленина, сплачивая миллионные массы партийных и непартийных большевиков, помогая им и всем трудящимся нашей родины овладевать большевизмом, ведя их по пути решительной борьбы с врагами народа, — за победу коммунизма». В связи с этой датой Мехлис был удостоен высшей государственной награды — ордена Ленина.
По мере возрастания доверия вождя главный редактор «Правды» набирал политический вес. 4 сентября 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение назначить его заведующим отделом печати и издательств ЦК по совместительству. 12 октября того же года на пленуме ЦК он стал членом Центрального комитета. Характерна обстановка, в которой это происходило. По вопросу о составе ЦК выступил Сталин, сообщивший, что после предыдущего пленума (23–29 июня того же 1937 года) 8 членов ЦК и 16 кандидатов в члены ЦК были изобличены как враги народа. Что называется, без комментариев: они «выбыли и арестованы». На предложение Сталина принять информацию к сведению не последовало ни вопросов, ни возражений. Единогласно проголосовали за исключение названных «врагов» из ЦК.
Для избрания вместо выбывших Сталин предложил кандидатуры тех кандидатов в члены ЦК, которые на XVII съезде получили наибольшее количество голосов, — всего 10 человек. Затем слово взял Хрущев: «Я бы предложил товарищей, которые не идут… в порядке по числу полученных голосов, но товарищей, которые известны Центральному Комитету партии, проводят очень большую работу… Прамнек — секретарь Донецкого обкома, крупнейший обком и товарища все знают. Мехлис — руководит газетой «Правда», кандидат в члены ЦК (выделено нами. — Ю. Р.). Михайлов — секретарь Воронежского областного комитета партии, также товарищ работает на крупнейшей работе. Угаров — второй секретарь Ленинградского областного партийного комитета».[54]
Предложение было принято. Любопытно, что из этого пополнения все, кроме Мехлиса, были в 1938–1939 годах репрессированы. Зловещую картину пленума дополняет тот факт, что на нем кандидатом в члены Политбюро был избран Ежов.
В конце 1937 года Лев Захарович стал также депутатом Верховного Совета СССР. И формально, и фактически он, таким образом, вошел в высшую политическую элиту страны.
С «инженерами человеческих душ»
В исключительно любопытной книге «Глазами человека моего поколения» Константин Симонов вспоминал, как его вместе с другими руководителями Союза писателей СССР A.A. Фадеевым и Б. Л. Горбатовым в мае 1947 года принимал Сталин. Среди прочих встал вопрос о необходимости пересмотра гонорарной политики. При нынешней системе гонораров, доказывал Фадеев, проигрывают авторы хороших, постоянно переиздающихся книг. Вождь согласился, что система оплаты труда писателей действительно требует корректив, для чего предложил создать комиссию. Кроме кандидатур A.A. Жданова, курировавшего в Политбюро ЦК ВКП(б) идеологическую сферу, и министра финансов А. Г. Зверева, из его уст прозвучала еще одна фамилия — министра госконтроля Мехлиса. При этом, вспоминал писатель, Иосиф Виссарионович испытующе посмотрел на собеседников: «Только он всех вас там сразу же разгонит, а?»
Против ожидания, пишет Симонов, действительно существовавшие на счет Мехлиса опасения, связанные с хорошо известной всем жесткостью его характера, не оправдались. По всем гонорарным вопросам он поддержал предложения писателей, а когда финансисты выдвинули проект — начиная с определенного уровня годового заработка, взимать с писателей пятьдесят один процент подоходного налога, Лев Захарович буквально вскипел: «Надо все-таки думать, прежде чем предлагать такие вещи. Вы что, хотите обложить литературу как частную торговлю? Или собираетесь рассматривать отдельно взятого писателя как кустаря без мотора? Вы что, собираетесь бороться с писателями, как с частным сектором, во имя какой-то другой формы организации литературы — писания книг не в одиночку, не у себя за столом?» Этой желчной тирадой, с удовлетворением констатировал Симонов, министр госконтроля сразу обрушил всю ту налоговую надстройку, которую предлагалось возвести над литературой.
К причинам такой, не ожидавшейся самими писателями поддержки мы еще вернемся. А пока расскажем о том, что у этой истории с гонорарами было начало, о котором из присутствующих знали лишь Мехлис да Фадеев. И совсем не случайно последний беспокоился сам и подпитывал этим беспокойством относительно возможной позиции министра госконтроля своих товарищей по литературному цеху.
Дело было еще в июне 1936 года, когда Мехлис, собрав у себя в редакции Валентина Катаева, Николая Погодина, Александра Фадеева и других писателей, посетовал, что многие из них, даже числящиеся в активе газеты, оторвались от нее. Гости отнекивались занятостью, писать специально для газеты не хотели, а — как вариант — предлагали фрагменты готовых повестей и романов. Разоткровенничавшийся Фадеев резанул напрямую: «Сейчас я могу жить еще лет десять, не работая, и существовать. «Разгром» у меня обязательно три раза в год переиздается. Даже если я очень ленив, я где-нибудь втисну несколько статей, стенограмм».
На это редактор «Правды» хладнокровно заметил: «Издаваться «Разгром» должен, но должен ли ты деньги получать?»[55]
Так что Фадеев с коллегами не без основания опасался в 1947 году повторения ситуации года 36-го. Оказалось, напрасно. Почему же министр госконтроля поступил так, а не иначе? Симонов дает, как представляется, весьма убедительное объяснение: «Ни к литературе, ни к писателям… Мехлис пристрастия не питал, но он был политик и считал литературу частью идеологии, а писателей — советскими служащими, а не кустарями-одиночками». И если когда-то у Льва Захаровича этот взгляд только начинал складываться, то за полтора десятка лет тесного общения с писателями — а оно явно усилилось с его приходом в «Правду» — представление о литературе как важном идеологическом оружии стало монолитом.
