Газета День Литературы - Газета День Литературы # 107 (2005 7)
В Солигорьи берёзовом
Рано схлынули льды.
За окном моим — озеро
Бесконечной воды...
И, не слушая лепета
Сушняка-камыша,
Вижу я: это лебеди
Там плывут не спеша!
На красу эту издали
Я гляжу, замерев,
Среди мира пречистого
На Пасхальной заре...
Вся душа моя ахнула!
А они уже в ряд
Над водой, словно ангелы,
Невесомо парят...
Один из лучших русских поэтов второй половины ХХ века Владимир Соколов наверняка мог бы подписаться под этими строками. И интонацией, и образностью, — всем своим художественным строем нефёдовские стихи созвучны знаменитым:
Слушаю в зарослях, в зарослях,
Не упустив ничего,
Как упоительно в паузах
Воздух поёт за него...
Видишь, за облак барашковый
Плыл и уплыл, наконец,
Твой васильковый, ромашковый
Неповторимый венец.
Утраты, утраты, утраты... Сколько их — уже на недавней памяти. Жизнь — это война. Творчество — это война. И даже самая великая Победа не отменяет необходимости назавтра снова идти в бой — пока не прейдут это небо и эта земля...
"Уже не гитарный гриф, а холодный ствол сжимает рука, и старые други верно стоят за его плечами. "Священную память храня обо всём, мы помним леса и просёлки родные..." — это Нефёдов пишет о ныне покойном Владимире Мулявине, белорусском певце и композиторе, создателе "Песняров", беседа с которым тоже вошла в эту небольшую книжку, предисловие к которой написал Чрезвычайный и Полномочный Посол Республики Беларусь в Российской Федерации Владимир Григорьев.
И, наконец, очерк о главном "белорусском партизане", "батьке" Лукашенко, который вот уже десятый год беспощадно сражается за свою Родину со всякими карателями-"приватизаторами" и предателями-"демократизаторами" — не потому, что намерен их уничтожить, а потому, что не может жить по ИХ законам.
"Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям" (Мф 5:13).
Безусловно, герои Евгения Нефёдова, реальные или вымышленные, — действительно "соль земли", которая для него: русская, украинская, белорусская, — остается безусловно родной и единой. И дай Бог, чтобы эта "соль земли" никогда не теряла своей силы — как не теряют ее целебные соляные шахты Беларуси.
Сергей Жигалкин ВЕРШИНА
Опасность была повсюду, однако в чем именно она состоит, не удавалось понять. С таким ощущением он проснулся и открыл глаза: даже не страх — ледяная инъекция в кровь. Но сколько он ни анализировал все обстоятельства, как ни пытался найти хоть какую-то неадекватность в любых мелочах, на которых задерживался взгляд, не мог отыскать решительно ничего. Всё было в порядке... слишком, пожалуй, в порядке... И все-таки опасность пронизывала всю атмосферу, а самое странное — он знал, как ее избежать. Еще искушало желание вопреки всему искать встречи с ней…
Крутой кулуар поднимался на головокружительную высоту, за ним — снежный склон, довольно пологий и плавный до самой вершины, которая отсюда, из кулуара, была хорошо видна. На всем протяжении снежного желоба — хаос теней от теснившихся скал, зато еще выше — ослепительный девственный снег, бездонная синева. В общем-то недалеко: пять-семь часов до вершины.
Он стоял, опираясь на ледоруб: немного отдышится и снова пойдет. Каждая потерянная секунда, минута, час нагнетали тревогу, отчаяние, страх. Теперь все ясно: подниматься на пик надо именно здесь — как можно скорее пройти кулуар, за ним — снежный взлет на вершину, довольно пологий. Да и выбора, в сущности, не было: с утра, на рассвете, следовало всем вместе отправиться сюда. Но как он мог убедить остальных, если сам толком не знал, почему? Оснований для спешки не было никаких, равно как никаких причин двигаться более сложным путем. Двадцать минут идиотских дебатов, целых двадцать минут!.. Один против двоих, и решение понятно: сначала исследовать оба пути... Глупость по имени разум и здравый смысл... Впрочем, он на их месте поступил бы, наверное, так же. Не принимать же на веру чей-то порыв. Спасибо и на том, что согласились сперва осмотреть и тот и другой кулуары... чуть не из последних сил... В конце концов осталось лишь добраться до выступов скал и оглядеться по сторонам. Оттуда легко все рассмотреть, и тогда-то уж точно он сможет их убедить... Кулуар, у подножия которого стояла штурмовая палатка, поднимался левее, за скалистым ребром, — разведать его значительно проще, и он не сомневался: когда вернется, его уже будут ждать. И сразу всем вместе сюда... Времени нет, нет вообще, и опять — отчаяние, страх... Стараясь не потерять равновесия, он осторожно выпрямился, перехватил ледоруб, вбил клюв повыше, вдавил кошку в фирн и переместил на нее тяжесть тела.
Прежде чем произошла катастрофа, он шел примерно минут пять. Внезапно шум, гул, потом рев. Гигантской морской волной что-то разбилось о скалы ребра, с другой стороны, и в тот же миг — снежная пыль, мгла во все небо, ураган белизны стремительно вниз, на него... "Лавина! Конец!" — мелькнула мысль; он бросился на загнанный в снег ледоруб и что есть силы прижался к склону. Какое-то время была тишина, затем темнота...
Что толкнуло его вопреки очевидной опасности, преследовавшей с самого утра, отправиться в эти места, он не знал. Искушение, которое нельзя объяснить... С другой стороны, не находилось причин, чтобы отказаться от своего намерения и никуда не ходить... Для конца февраля погода хорошая: быстрые тучи с просветами, иногда даже солнце, порой легкая метель. Он уже обогнул озеро, осталось подняться на небольшой пригорок, где темнел его дом. Обычная на два-три часа прогулка, какую он совершал сотни раз... Привычная, тихая жизнь... только вот эти дурацкие приступы в последние годы: сначала как будто не хватает воздуха, потом боль в груди, и… темнота. Затем пробуждались воспоминания, удивительно отчетливые, чередовавшиеся в странной и непонятной связи... Последнее, что он запомнил, прежде чем упасть лицом в снег: вдруг потемнело и закружилась метель... Почему-то камин и бокалы вина, открытое в яркую осень окно, затем их следы на песке, пена волны, безнадежно красивый закат, безнадежная грусть... Все это было, он помнил, только тогда он весь был в той жизни и не понимал красоты... Другие картины, еще и еще, пока наконец не возник снежный взлет и над ним синева. Тот самый взлет… Лет сорок — нет, больше — прошло, но кажется, это случилось вчера… И параллельно, будто фон: открытые в снег глаза, холод и темнота. Потом вернулось ощущение тела, приступ вроде бы отступал... Он пошевелился, нащупал трость. Дышать все еще трудно, но надо попробовать встать...
Видения угасали, вернулись холод и темнота. Разреженный воздух, да еще всюду снег, он задыхался — скорее, как можно скорее наверх!.. Не отпуская вбитого в склон ледоруба, резко отжался руками, поднял и откинул назад голову. И сразу ослепительный солнечный свет... Вдох, снова вдох — без конца... Впереди, метрах в семи — небольшой снежный холм; камень или скальные выступы наверху. Лавина прошла стороной, не причинив ему большого вреда, только немного засыпало снегом, ну и потеря сознания, умеренный шок... Отдышавшись, он попытался привстать, однако не удалось: не было сил... никаких... Безвольно уткнулся лицом в холодную белизну... Странное чувство: все это происходит не сейчас, а, может быть, через тысячу лет...
Надо попробовать встать... но он не спешил... Кулуар, снежный взлет на вершину настолько отчетливы, что легко рассмотреть каждый камень, уступ... Он вспомнил, как удалось разгрести сугроб и наконец выбраться... Что же дальше?.. Полный провал — ни одного эпизода, вообще ничего... Может, и не вставать? Когда-то ведь это должно произойти. Лежать так в снегу и лежать. Чудовищное усилие, попытка подняться — ужасная, невыносимая мысль... Ну а в общем-то, ради чего? Понятная, скучная жизнь... И всё же он приподнялся и сел, потом неуверенно встал. Чтобы не упасть, сжал трость обеими руками, уперся в снег и, сколько возможно, переместил на нее тяжесть тела. К вертикальному положению нужно привыкнуть... Внезапно его охватила ярость: во что бы то ни стало дойти!.. Цель разогрела кровь: никаких мрачных мыслей, никакого вопроса "зачем?"...
К вертикальному положению нужно привыкнуть. Чтобы не потерять равновесия, он опирался на ледоруб, воткнув штык в шероховатый лед. В голове по-прежнему пустота. Он ни о чем не думал уже давно: успел выбраться из снега, дойти, утопая по пояс, к скалистым отрогам ребра, вскарабкаться вверх. Теперь он стоял наверху, откуда видел оба кулуара... Произошла катастрофа, он понимал, однако все изменилось столь радикально, что его разум и чувства были не в состоянии постичь происшедшее... Долго, словно всю жизнь, через все эти горы, потоки, хребты они поднимались сюда. И вдруг — никого!.. Их больше нет, он один... Как это "нет"?.. Он видит их гораздо яснее всего, что вокруг: каждое движение, жест, выражение лиц... вот разбивают палатку, спорят, каким кулуаром идти... И где это все?.. Снег, пустота... Нельзя, невозможно понять... Хоть бы отчаяние, паника, страх, но он не испытывал ничего — тишина, белый снег... И сколько пространства!.. До горизонта — цепи туманных хребтов, безмолвие, синева... Другой кулуар?.. Чистый нетронутый снег до вершины ребра... всюду, везде — белизна... Они безусловно погибли, и только если... но что "только если" не получалось представить, вообразить... Но отбросить пустые слова он не желал: пусть непонятно какой, шанс всё же есть...
