В. Чаплыгин - Всемирный следопыт, 1930 № 06
— Зря шутить не стоит! Здесь все-таки опасно…
Весь обратный путь командир шел молча, задумавшись. День разгуливался. Последние тучи скрывались на западе, а на их место приходили легкие сероватые облака. Над ними повисла тонкая кисея мглы, которую легко прорывало солнце. Ветер стих, и стало очень тепло, почти жарко.
Из-за холмов продолжали слышаться отдельные выстрелы.
В лагере было очень оживленно. У штабной палатки быстро рос кружок красноармейцев. Сходились со всех сторон. Некоторые бегали по палаткам и звали:
— Ребята! Пленных привели! Айда зечить!
Командир и Синицын подошли. Их пропустили внутрь кружка. Там действительно стояли два пленных китайца и около — молодой красноармеец, приведший их. Он чуть-чуть растерянно поглядывал то на одного, то на другого. Синицын теперь вблизи мог рассмотреть необычную форму китайцев. Их шапки, в самом деле, были похожи, как сказал комполка, на шапку Мономаха: такие же конические, высокие, мохнатые. Под френчем на китайцах были надеты уродливые ватные штаны, а на ногах — странная обувь, что-то среднее между валенками и фетровыми женскими ботами. Один из пленных был одет значительно лучше другого. Это был унтер-офицер. Оба они попались на нашем берегу в прибрежном кустарнике, откуда внимательно наблюдали за расположением караулов.
Когда молодой красноармеец их нашел, они не стали сопротивляться. Охотно отдали оружие и даже как будто обрадовались, что попали в плен.
Унтер-офицер стоял насупившись и ничего не отвечал на вопросы. Зато его сосед не заставлял себя упрашивать. Он так и вертелся из стороны в сторону, торопясь поскорее всем ответить. Но лицо у него было испуганное.
— Ты есть хочешь? — спрашивали его красноармейцы.
— Нет! — мотал головой китаец. — Моя сыт.
— Врет! — говорили кругом. — Ишь, как скулы торчат: их там не балуют. А есть боится — думает, отравят.
— Ты откуда сам? — спрашивали другие.
— Шанхая… Шанхая, — торопился китаец.
— О! Издалека же ты приехал. А зачем воюешь?
— Воевать ходи нету — большой капитан кушать не давай.
— А капитан тебя бил?
— Била! — кивал китаец.
— Шибко бил?
— Шибко била…
И вдруг неожиданно повернулся к своему соседу и показал на него рукой:
— Эта маленький капитана тоже била!
— Вот это здорово! — засмеялись красноармейцы. — Молодец, парень!
Кто-то подошел к китайцу и расстегнул его френч.
— М-да! Переодеть-то его нужно. И вымыть тоже. Фу ты, чорт, зверья-то, зверья!
И отскочил, отряхивая руки. Китаец был напуган. Торопливо он застегивался.
— Ведите в баню, потом в лазарет, после в штаб, — распорядился комполка, и когда молодой красноармеец легонько подтолкнул пленных, коротко спросил у китайского солдата:
— Какой части?
Китаец отвернулся.
— Моя по-русски понимай нету…
Красноармейцы кругом заволновались:
— Вот гад! Говорил-товорил, а теперь не понимает! Здорово их там учат…
Унтер-офицер проходил мимо. Вдруг он остановился перед комполка и вытянулся, отдавая честь:
— Моя говорить будет… Какой части, сколько солдат, сколько оружия.
С плохо скрываемым бешенством командир крикнул побледневшему китайцу:
— В штабе скажешь! Не терпится…
И, отвернувшись, пробормотал, ни к кому не обращаясь:
— Испугался, подлец! Ждет — накажут за то, что солдат своих бил.
Он быстро пошел к палатке. Синицын хотел было возвращаться к себе в сторожку, но вдруг комполка повернулся к нему. Теперь лицо командира улыбалось лукаво и хитро.
— Вы знаете, что? — сказал он. — Я решил предпринять маленькую операцию. Так, пустяки, для острастки. Если хотите, можете принять участие. Опасности, уверяю вас…
Он не смог договорить. Синицын обрушился на него так горячо с вопросами: где? когда? как? — что комполка пожалел о своем неосторожном предложении.
* * *
Этим вечером жители ближайшей деревни, отделенной от Аргуни лишь узким гребнем невысоких холмов, были привлечены необычайным зрелищем. На склоне гребня, обращенном к деревне, построилась четыреугольником рота красноармейцев. Посредине медленно ходил взад и вперед командир, заложив руки за спину, подняв лицо к небу, и негромко командовал:
— По облаку, похожему на свинью, первый взвод… пли!
Ахал залп.
— По ястребу-стервятнику, — снова начинал командир, — второй взвод… пли!
Изрешеченная пулями птица камнем падала в кусты. Деревенские собаки со всех ног кидались к ней.
— В белый свет, — звонко продолжал командир, — рота… пли!
А через полчаса красноармейцы шли уже обратно. Лица у всех были самые веселые. Шуткам не было конца.
Красноармейцы так грянули «Селезня» с присвистыванием и притоптыванием, что проснулся на другом берегу полковник Тин-Вей, встал с кровати, надел туфли и в открытую форточку долго прислушивался к звукам, несшимся из-за Аргуни.
Эту ночь полковник спал очень неспокойно.
V. Басов и Глухов хотят уничтожить СССР.
Штабс-капитан Басов при входе вахмистра медленно и как будто неохотно заряжал свой кольт. Лицо офицера было сумрачно, тускло и вяло. Бесконечная усталость и безразличие были в глазах командира белой части. Вахмистр вернулся с очень важной разведки, но штабс-капитан опрашивал его безо всякого интереса, как будто по обязанности.
Синицын цеплялся за остатки клетей и все ждал, что вода смоет его.— Брод нашел? — тихо спрашивал он.
Вахмистр, вытянувшись, стоял у притолоки.
— Так точно, ваше бродье! — рявкнул он так громко, что офицер поморщился.
— Тише! На том берегу был?
— Так точно, был!
— Говорю, тише. Рассказывай!
Уставившись на лампу, висевшую под прокопченным потолком, вахмистр отчеканил:
— Так что, ваше бродье, брод имеется повыше деревни, у плетня. Вода быстрая, людям будет по груди. На доньях — каменья, одначе не большие, и помешательства от них не предвидится. Выпад из воды крутой, сразу лядина, за ей — место голое, каменистое, в гору. Через сопку перевалить…
— Охранение? — перебил Басов.
— Так точно, охранение. На сопке караул выставлен, снять его нам будет сподручно, потому камни большие на сопке, а ночь темна, морочная. За сопкой — роща, а дале распадком к деревне…
— Дальше знаю. Люди как?
— Так что недовольны, ваше бродье, — тем же тоном незамедлительно отрапортовал вахмистр.
Басов поднял брови, но выражение его лица не изменилось.
— Чем же недовольны?
— Харч слабый, амуниция к тому же… Воюем, говорят, неизвестно за что…
Басов помолчал, барабаня пальцами по столу. Потом сказал глухо:
— Отбери тех, про кого говорили. Вели приготовиться. Через час начинаем. Ступай!
Выходя, вахмистр в дверях потеснился, пропуская плотную фигуру поручика Глухова, носившего в отряде Басова звание начальника штаба. Но штаб состоял из него одного.
— Вы что думаете о сегодняшней операции? — спросил его штабс-капитан.
Глухов в ответ криво ухмыльнулся и запел:
— «Дорога в жизни одна…»
Но вдруг сразу оборвал пение и, вынимая из кармана колоду карт, предложил:
— Сыграем?
Штабс-капитан подумал.
— Ну, давайте, — наконец нехотя согласился он.
Через минуту Глухов начинал:
— Двадцать четыре. Угол мой… Хожу!
За окном темнота шуршала немощным ветром.
Два человека с осунувшимися лицами сидели над картами.
…А через час диверсионный отряд, состоявший из сорока хмурых людей, без шинелей, крадучись, вышел из деревни к реке.
Один за другим люди осторожно сползали в воду. Тщательно ощупывая дно ногами, шли через реку, подняв над головой винтовки и ручные гранаты.
Поддерживая начальника на трудном месте, Глухов спросил шопотом:
— Знамя взяли?
Получив утвердительный ответ, заметил, усмехнувшись:
— Верю в него. Никогда не хожу в дело без знамени…
Снова моросил дождь. В темноте едва можно было различить соседа, шагавшего по воде рядом. На советском берегу вдруг что-то зашуршало в кустах. Шедшие впереди насторожились. Кто-то оступился, из-под ноги вырвался уносимый течением камень. Булькнула вода. Из кустов послышалось фырканье, потом громкий заливистый лай. Басов выругался.
Но собака умолкла и убежала. Медленно вылезали на берег люди, стряхивали с себя воду и, рассыпавшись цепью, поднимались по склону сопки, щупая каждый камень, чтобы не наделать шума, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.
* * *
После той пальбы по облакам и ястребам, которую устроил комполка, зааргунские холмы молчали.
Все же из осторожности ударники вышли на работу лишь к вечеру. В темноте меньше риска быть обстрелянными, а для работы время суток безразлично: ночью и днем в штольне одинаково приходилось работать с искусственным освещением. Фонарей не хватало. Пришлось довольствоваться обычными стеариновыми свечами.
