Дмитрий Тараторин - Русский бунт навеки. 500 лет Гражданской войны
Есть такой дар Божий — «различение духов». Позволяет он определять, откуда та или иная сущность. Ведь, известно, что падший ангел и под видом Христа явиться может. Национал-большевики, что правые (в погонах), что левые (в лаптях) сатану распознать не умели.
А ведь, именно он «в белом венчике из роз» шел по вьюжному Петрограду вместе с «двенадцатью» блоковскими красногвардейцами. И вел их к «зияющим высотам».
Из деятелей «Серебряного века» самым прозорливым оказался коллега Блока по символизму Валерий Брюсов. Он был откровенным и закоренелым сатанистом, а поэтому не просто «принял» революцию, но и вступил в большевистскую партию.
На пороге Содома
И сегодня НБ-искушение сохраняет свою притягательность. Причем, не только для сподвижников Эдуарда Лимонова, но и для верных «зюгановцев». Многие из них, натурально, куда большие национал-большевики, чем молодые последователи знаменитого писателя.
Правда, первые уповают на возможность объединения под одним флагом правого и левого радикализма. А вторые считают, что Сталинизм уже явил собой синтез русской имперской (правой) традиции и левой мечты о социальной справедливости. И надо его на новом витке развития воспроизвести.
Но и те, и другие не додумывают свои идеи до конца. Там, в конце, они бы обнаружили, что левое с правым все-таки никак не сходится, когда речь идет о главном, о сокровенном, — о том кто мы, и зачем.
Иллюстрируют неснимаемую разницу в подходах спонтанные реакции на банальные бытовые раздражители. Была некогда телепрограмма «Эх, дороги!» Несколько шоуменов (Андрей Макаревич, Максим Леонидов, еще кто-то такого же типа) перемещались по планете, оказываясь иногда в довольно-таки сакральных местах. Увидев их на острове Пасхи, два телезрителя отреагировали абсолютно по-разному и крайне характерно.
Реакция № 1 — люди голодают, а эти козлы жизнью наслаждаются. Реакция № 2 — такие ублюдки и в Месте Силы!
Итак, левые полагают, что главное — это всех накормить, а затем свободу, равенство, братство обеспечить. Правые утверждают принцип «каждому своё». В основе — радикально различные мироощущения.
Для правых всё и все в этом мире не на своем месте. Левые, напротив, убеждены, что все места должны быть общедоступны.
Соответственно, проект политического фронта, объединяющего леваков и ультраправых принципиально нереализуем. Даже если имеются общие враги (типа, коррумпированного режима), есть вопросы, по которым консенсус принципиально невозможен. Например, права секс-меньшинств.
«Антифашисты»-леваки берутся охранять гей-парады от посягательств «фашистов». И им никогда не понять, что само словосочетание «Московский гей-парад» для уха правого человека абсолютно невыносимо. Педерасты, марширующие по Третьему Риму, — это уже «Апокалипсис сейчас».
Данное действо призвано подчеркнуть, что содомия — норма, а вовсе не патология, извращение и смертный грех. Причем, даже в дохристианском мире нормой она не была. Другой вопрос, что бывали времена и страны, где патологии приобретали массовое распространение.
Так что нынешние однополые браки, узаконенные кое-где в Европе — явление опять-таки в истории аномальное. Для православного — одно из множества свидетельств прихода последних времен. А для настоящего, подлинного левого (не сталиниста) так и должно быть. Поскольку ограничение прав человека есть «фашизм».
Именно отношение к понятию «норма» фундаментально разделяет правых и левых.
Для первых главное, как выражаются представители русского криминала (хранители многих базовых ценностей), чтобы «все правильно было», а для вторых — «чтоб было удобно и без насилия над личностью». Потому и основа правой этики — идея долга, а либеральной и левой — «права человека».
Поэтому, большевистская империя была обречена. Невозможно вывести из учения Маркса идею о чести и долге. Когда-то философ Владимир Соловьев, иронизируя над материалистами-гуманистами, заметил, что если следовать их логике, «мы произошли от обезьяны, а следовательно, должны любить друг друга».
Но «происходя от обезьяны» нельзя не только «любить ближнего», но и строить империи. Можно просто драться за место под солнцем, чем «красный проект» и закончился.
Белая проблема
Для большинства участников Белого движения первичный побудительный мотив был абсолютно физиологичен. Очевидно, что большевистская реальность вызывала у них рвотную реакцию. И это, несомненно, свидетельствовало о здоровье их организмов. Это было нормально. Ненормальным было то, что многие на физиологическом уровне и остановились. Не была под реакции эти подведена своевременная идеологическая база. Что и сыграло роковую роль.
Слишком многое для них в силу личной порядочности и «издержек» воспитания само собой разумелось. Например, для них было очевидно, что нельзя гадить в храмах, что надо быть верным союзническому долгу, а также, что Россия непременно должна быть единой и неделимой.
Проблема была в том, что ни одна из этих позиций, а кроме них и многие другие уже не были бесспорны. Причем, как для некогда русских (а теперь «взбесившегося быдла»), так и для благообразных и интеллигентных офицеров Антанты. Уповать, что первые прозреют, а вторые помогут, было не просто глупо, но преступно.
Противостояние белые — красные, было борьбой военных с политиками. А у последних, заведомо, и арсенал побогаче и подход «прогрессивней». Белые мужиков пороли и призывали, а красные «разводили», а тех, кто не «велся» расстреливали. Почувствуйте разницу.
Во главе контрреволюционеров стояли с точки зрения личных характеристик, весьма симпатичные, а местами безупречные люди. Но у красных был политический гений — Ленин. И эта ситуация лишний раз подтверждала ложность красивой пушкинской формулы о несовместимости гениальности и злодейства. Ильич, будучи, абсолютным моральным чудовищем, именно за счет этого и переигрывал противников.
А те хранили верность Антанте, не соглашаясь на весьма перспективный альянс с немцами, и получали в ответ расчетливо-циничную политику мировой закулисы. В штабах Парижа и Лондона не желали победы сторонников «единой и неделимой». В долговечность большевиков они не верили. И делали ставку просто на распад России. Соответственно, золото от белых они принимали, а вот прислать проплаченное оружие часто забывали. Да и пресловутые контингенты «интервентов» были введены только для того, чтобы в ходе распада некогда великой Империи, зафиксировать интересы держав Антанты на отколовшихся территориях.
Генералам пришлось проститься со многими иллюзиями. «Буржуазия, — пишет исследователь Сергей Карпенко, — стремилась добиться того, чтобы вести предпринимательскую деятельность в основном за счет оборотных средств, полученных в виде казенных кредитов на максимально выгодных условиях. На Деникина и других генералов этот эгоизм производил тяжелое впечатление». Генерал Алексеев еще в начале создания Добровольческой армии в Новочеркасске сетовал на то, что «мининых» в России похоже не оказалось. И «пожарские», конечно, не могли одержать победу за счет исключительно личной доблести и самоотверженности.
Вообще, и Деникин, и Колчак были диаметральными противоположностями Ильича. Не имея жесткого и, вообще, сколько-нибудь определенного идеологического стержня, они демонстрировали абсолютно неуместную несгибаемость по поводу вопросов, каковые в случае успешного исхода предприятия, могли быть решены заново, исходя из новой благоприятной ситуации.
Держась за фетиш неизменности дореволюционных границ Империи, они получали удары в спину от сепаратистов. А, отказываясь четко сформулировать политическую программу, придерживаясь принципа «непредрешенчества» (как же, надо было соблюсти все приличия, принятые в «цивилизованном, демократическом обществе») получали крестьянские восстания в тылу наступающих на Москву армий.
И только генерал Врангель осознает, что «земельный вопрос» надо решить здесь и сейчас. Его правительство предлагает вполне устраивающий крестьянство вариант. Он начинает говорить с народом, пусть и не «языком плаката», но все же понятно и доступно. В своем «Обращении к населению Юга свободной России» барон заявляет: «Слушайте, русские люди, за что мы боремся: За поруганную веру и за оскорбленные ее святыни. За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, в конец разоривших Святую Русь. За прекращение междоусобной брани. За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом. За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси. За то, чтобы русский народ сам выбрал себе Хозяина. Помогите мне, русские люди, спасти Родину».
Но было уже слишком поздно. «Тьмы и тьмы» красных готовились к штурму Перекопа. «Пропущение времени смерти невозвратной подобно», — говорил «первый русский большевик» император Петр I. И его тезке Петру Врангелю оставалось только позаботиться о спасении от неотвратимо надвигающейся лютой расправы десятки тысяч русских людей, оборонявших от «новых варваров» «третьеримскую» крепость Крым.
