Умберто Эко - Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ
Сегодняшний Глобально-Деревенский Недоумок, живущий уже в не реальной деревне, а в виртуальной Global Village, — это уже не среднестатистический муж, вылезающий на экран, чтоб опозорить неверную жену. Недоумок — это уже пещерный уровень, это низко даже для телевизионного стандарта. Его приглашают в разговорные программы и в телевизионные викторины именно как Недоумка. Недоумка, но не обязательно дебила. Он может быть просто психом (нашедшим обломки Ковчега Завета; изобретателем вечного двигателя), который многие года и совершенно безнадежно обивает пороги журналов и газет, патентных бюро… а тут вот, надо же, его наконец приняли всерьез! Он может быть дилетантом-писателем, выгнанным изо всех редакций, который понял наконец, что незачем стараться писать шедевр: достаточно пойти на студию и прилюдно спустить штаны, наговорить ругательств в дискуссии на тему о культуре. Это может быть и провинциальная зануда, «синий чулок», обретшая наконец слушателей и место, где она может старательно выговаривать трудные слова и рассказывать о своих экстрасенсорных переживаниях.
В прежние времена, когда кабацкие мужики переходили разумные пределы в издевательстве над деревенскими недоумками и подстрекали тех на слишком уж дикие бравады, вмешивались мэр, аптекарь, друг семьи, которые обнимали недоумка за плечи, выводили из кабака, возвращали домой. А нынешнего телевизионного глупца никто домой не отводит. Никто не защищает его от всенародного глумления. Отведенная ему роль напоминает роль гладиатора, идущего на смерть для развлечения толпы. Общество, отговаривающее самоубийц от их трагических намерений, ограждающее наркоманов от их пагубных страстей, не пытается спасти бедных телевизионных шутов. Напротив, общество подзуживает их, как некогда оно подзуживало карликов и бородатых женщин, которых показывали на ярмарках.
Несомненно, что перед нами преступный факт. Но не о защите попранных интересов Недоумка хлопочу я ныне (хотя этим вопросом следовало бы заняться компетентным органам, поскольку налицо злоупотребление правами недееспособного). Меня беспокоит другое. Восславленный своим явлением на экране, телевизионный Недоумок становится эталоном жизни. Если позвали его, значит, могут позвать любого. Выставление напоказ ничтожества убеждает публику, что никакое, даже самое постыдное невезение не обречено оставаться тайной личной биографии, и что обнародование этого стыдного будет вознаграждено. Чем шире круг любопытных зрителей, тем становится Недоумок знаменитее. Его слава измеряется рекламными заказами от фирм, приглашениями на конференции, на праздники, а также предложениями сексуальных отношений (как мы помним из Виктора Гюго[122], некоторым дамам нравился Человек, который смеется). В результате выходит, что искажается само по себе понятие искажения. Все становится красивым, даже уродство, если оно вынесено на телеэкраны.
Помните в Библии? И сказал Безумец в сердце своем: нет Бога[123].
Телевизионный Недоумок горделиво утверждает: есмь Я.
Аналогичная ситуация отмечается сейчас в Интернете. Посещая домашние странички, обнаруживаешь, что целью множества людей является обнародование своей малоинтересной нормальности, или, хуже того, малоинтересной ненормальности.
Я набрел на страницу одного такого субъекта, который публиковал в Интернете, да может быть, публикует и до сих пор, фото своего зада. Как известно, существует такой анализ — его делают в больничных условиях, — когда в задний проход суют зонд с телекамерой и пациенту показывают снимки его внутреннего пространства, исследуемого через задние ворота. После этого исследования вам на руки выдаются медицинская выписка и цветные фотографии прямой кишки.
Интересно, что прямые кишки у всех на свете людей (кроме случаев рака в запущенной стадии) в общем и целом одинаковые. Поэтому если даже собственная кишка кого-то может интересовать, то почти обязательно чужая кишка любого оставит равнодушным. А вот владелец того сайта, о котором я говорю, потрудился и открыл в Интернете домашнюю страницу для демонстрации своей прямой кишки. Думаю, это человек, которого жизнь жестоко обделила, у кого нет наследников, которым он передаст свое имя, нет друзей, кому можно показать фотографии, снятые во время отпуска, так что все его надежды — на эту последнюю и отчаянную попытку хотя бы где-то утвердить свое бытие. В этом, равно как и во многих других случаях добровольного отказа от конфиденциальности, я вижу океан отчаяния, и перед зрелищем этой трагедии нам следовало бы прибегнуть к сострадательной невнимательности. Но эксгибиционист (в этом его драма) не позволяет отворачиваться от его стыдного страдания.
Я мог бы продолжить перечень случаев, в которых мы наблюдаем радостный отказ от частной обособленности. Тысячи людей, идущих по улице, едущих в поездах, сидящих в ресторанах, говорят по мобильным телефонам о самых деликатных личных делах. На спутниковых каналах разыгрываются настоящие любовные драмы. Дело даже не в срочности передачи каких-либо сведений (если бы звонок делали вынужденно, по срочной надобе, люди ворковали бы в трубку, прикрывая ее ладонью, чтобы охранить секрет). Нет, они как раз намерены оповестить всех окружающих, что заведуют отделом на холодильниковой фабрике, покупают и продают на бирже акции, организуют конференции, что их оставила невеста. Они заплатили за этот мобильный телефон, им стоит кучу денег телефонная карточка, цель их — обнародовать пред лицом всех окружающих факты своего частного существования.
Неспроста я посвятил страницу перечню этих уродств, моральных и физических. Я просто убежден, что обязанность властей, ограждающих нас от нападений извне, — защищать и тех, кто не в состоянии справиться с самими собой. Более того, я хочу сказать, что как раз эксгибиционисты демонстрируют, до какой степени попрание конфиденциальности стало уже не преступлением, а раковой болезнью общества. Начать следует с детей. Именно их с младенчества нужно так настраивать, чтоб они оборонялись от тлетворного влияния родителей.
Создается, однако, порочный круг. Исчезает конфиденциальность — значит, мир привыкает к ее исчезновению. Многие у нас уже поняли: лучший способ засекретить сведения — это их обнародовать, поэтому пишутся электронные письма, или звучат тексты по телефону, в которых открытым текстом говорится все, что велено передать, и говорящие при этом думают: прослушивателям, поди, безразлично то, чего мы совершенно не скрываем. Понемногу эксгибиционизм проникает во всех. Все равно ничего не скроешь. А уж если ничего не скроешь, вряд ли что-то может оказаться постыдным. Потихоньку те, кто рушит нашу конфиденциальность, убеждаются, что имеется согласие жертв. Коли так, их уже не удерживают никакие масштабы скандала.
Я хотел вот что сказать. Защита конфиденциальности — проблема не только юридическая, но и моральная, и антропологически-культурная. Нам следует учиться вырабатывать, распространять, воспитывать новое представление о сдержанности по отношению к себе и к другим. Пример уважения к чужой privacy — лучший пример из известных — это у Мандзони[124]. Когда наконец ему пришлось сообщить читателю, что Монахиня из Монцы уступила ухаживаниям коварного Эджидио, и следовательно, шагнула в бездну разнузданности и беспутства, тут писатель, не желая обнародовать интимную жизнь несчастной, ограничился словами «Злополучная отвечала». На его месте более игривый сочинитель употребил бы множество страниц, чтоб описать, как вуайерист, что же наделала злосчастная Гертруда. Истинный пример христианской милостыни! А также вполне светского уважения к частной жизни другого.
Что до уважения к собственной частной жизни, помните, какие слова содержала предсмертная записка Чезаре Павезе?[125] «И пусть сплетничают поменьше…»
О политкорректности[126]
Я считаю, что выражение «политическая корректность» в наше время употребляется политически некорректно: лингвистические новаторства привели к появлению лингвистических двусмысленностей. Прочитайте статью, посвященную в онлайновой энциклопедии «Википедия» (Wikipedia) феномену PC (эта моднейшая сегодня пара букв не означает ни «персональный компьютер», ни «партия коммунистов»), В энциклопедии приводится также и история, как родилось это выражение. Якобы в 1793 году в США было заявлено на суде (так называемое дело «Чизхолма против Джорджии»), что слишком часто говорят «государство» в значении «народ», ради чьего блага государство создано и существует. Предлагалось осудить кого-то публично произнесшего речь, где «политически некорректно» употреблялось выражение «Соединенные Штаты» вместо выражения «народ Соединенных Штатов»[127].
