Александр Зиновьев - Иди на Голгофу. Гомо советикус. Распутье. Русская трагедия
— Здорово! — резюмировал отец. — Если бы сам не увидел, ни в жизни не поверил бы. Ты (это — мне), парень, голова! Вот, держи за труд. Бери, бери! Честно заработано!
Богиня
Торчал во дворе, ожидая увидеть мою Богиню. Вдруг на меня обрушилось исчадие ада, чем-то напоминающее Богиню, но вдвое старше. Она выпалила хорошо поставленным голосом бывшей комсомольской активистки, что если я не перестану преследовать ее дочь, она заявит в милицию, а то и в КГБ, там у нее знакомый есть. Я заметил, что у нее дрожит веко и слегка дергается шея.
— Минутку спокойствия, — сказал я и коснулся своими пальцами сначала ее век, затем лба, затылка, шеи. Она сначала оторопела от неожиданности, потом, очевидно, догадалась о цели моих манипуляций и покорно вынесла процедуру. Мне потребовалось меньше минуты избавить ее от болезни, от которой ее в течение многих лет не сумели избавить табуны бесплатных наших врачей и тайные шарлатаны, безжалостно дравшие с нее большие деньги. Окончив процедуру, я поблагодарил ее за внимание, извинился за беспокойство и удалился. Мне послышалось, что она вслед произнесла слова «мерзавец», «проходимец», «шарлатан»… Под тяжестью этих слов я опустил голову и согнул спину. Я сражаюсь с целым миром, но я бессилен перед испепеляющим цинизмом женщины. Перед тем, как влюбляться в дочь, взгляни на ее мать, гласит старая народная мудрость. Но есть столь же старое предание, будто ведьмы в юности бывают красавицами…
Чудо
Я проповедовал часть своего учения, касающегося пьянства, в кафе на улице Горького, — непростительная ошибка для такого опытного проповедника. Я говорил о том, что моя религия не запрещает пьянства, что сам Христос был не прочь выпить и порою превращал воду в вино (чего я, к сожалению, делать не способен). Конечно, все хорошее, что человек имеет благодаря пьянству, он может иметь и без него. Но этому надо учиться. Это сложно. Пить, конечно, много проще. Но во всем надо быть последовательным. Любой образ жизни по-своему хорош, если последователен. Если ты — вор, воруй до конца, ибо, став добродетельным, ты погибаешь как человек.
— Верно! — заорали мои слушатели.
— Если ты — бабник, — продолжал я, — то будь им до могилы.
— Правильно! — еще громче заорали слушатели.
— Если ты — пьяница, — развивал я далее свое учение, — пей до конца, до последней копейки, до последней рубашки.
— Ура!!! — завопили мои слушатели и собутыльники. Этот крик превысил меру, и нас забрали в милицию, обещая посадить за хулиганство на пятнадцать суток. Меня заперли отдельно, в самом глубоком подвале, в комнатушке, куда не сажали даже отпетых негодяев, ибо там было воды всегда по колено. Заперли меня на два мощных замка.
— Если ты Бог, попробуй выбраться отсюда, — сказал запиравший мою камеру милиционер. Он ушел. Я легонько толкнул дверь, и она открылась со стороны петель. Почему открылась — сам не понимаю. Я вышел из камеры, прикрыл за собою дверь и побрел в дежурное помещение, откуда доносился гомерический хохот. Можете себе представить изумление милиционеров, когда я вошел! Они застыли с разинутыми ртами. А я тихо пересек комнату и вышел на улицу. Никто меня не остановил.
«Чудеса» Христа — это лишь литературная форма его учения (как и притчи его). Сам Христос был против разглашения его способности творить чудеса. Почему? Да потому, что у него, как и у меня, была более высокая задача: изменить ориентацию общественного сознания и тем самым изменить весь мир.
В ту выпивку, когда нас забрали, я угощал целую компанию завзятых пьяниц, не заплатив ни копейки, — такие чудеса не был способен делать сам Христос. Более того, когда нас забирали, официантка принесла мне сдачи. Как я делаю подобные чудеса, это секрет. Но я ими не злоупотребляю — у меня более возвышенные цели. Я к ним прибегаю лишь тогда, когда нет никакой надежды честно заработать обед, а от голода мутится сознание.
Богиня
Я был в гостях — меня кормили ужином в одном почтенном семействе за мелкую услугу хозяину. Смотрели все вместе телевизор. В нем демонстрировали достижения балетной школы. И я увидел Ее. Она была в центре программы. Увидев ее, я забыл про еду, хотя голоден был чрезвычайно. Хозяин сказал, что Она — «хороша девочка, пальчики оближешь, аппетитная». Семнадцатилетний сын хозяина сказал, что балерина она ерундовая, бездарная, но телеса и мордочка — великолепные. Пятнадцатилетняя дочь хозяина сказала, что этого достаточно, чтобы сделать хорошую карьеру. Переспит, с кем надо, и все! Хозяйка сказала, что «все они там проститутки». Сын сказал, что «там процветают извращения», что Танцоры там — гомосеки, а балерины — лесбиянки. Хозяин сказал, что это все идет от диссидентов! Они разговаривали в таком духе, комментируя части тела и движения моей Богини. А я смотрел на Нее, как завороженный, и твердил про себя как молитву: «Спи с кем угодно, танцуй плохо, доноси, предавай, будь примерной комсомолкой, будь глупенькой и корыстной! Только будь! Только позволь мне хотя бы иногда, хотя бы издали, хотя бы на миг видеть тебя!» Программа кончилась. Чудное видение исчезло. Хозяйка в коридоре сунула мне в руку десятку. Велела (именно велела, а не попросила) позвонить к ним через пару недель на всякий случай. Я сказал, что я работаю с гарантией на год, подобно западным фирмам. Заработанную десятку я пропил с незнакомым пожилым человеком. Рассказал ему о своей Богине.
— Плюнь, — сказал он мне, обнимая меня и искренне сочувствуя моему горю. — Стоит ли из-за бабы так раскисать? Ты же мужик. Наша судьба такая!
— Дело не в ней, — сказал я, — а во мне самом. Хочется видеть что-то светлое и чистое.
— Я прожил жизнь, — сказал он. — Поверь мне, нет в нашей жизни ничего светлого и чистого. Одна грязь и мрак. Только вот эта минута, когда мы с тобой, свята. Только она. А она скоротечна. Она сейчас кончится. Сейчас я буду вдрызг пьян, а пьяный я — самая гнусная тварь. Уходи, пока я еще не…
А ночью я не выдержал, оделся и пошел на улицу, к ее дому. До утра стоял под ее окном. И про себя пел ей мою серенаду.
Дни и годы идут.
Не сосчитать утрат.
Зачем я торчу тут,
Под окном твоим до утра?
Разное нам дано.
Хоть плачь или удавись,
Но я опускаюсь на дно,
А ты устремляешься ввысь.
Холод в моей душе.
Жизни никчемна суть.
Не в силах мыслью уже
Даже пылинку сдуть.
Я просто гороховый шут.
Быть Богом не мой удел.
И вовсе не я вершу
Ходом событий и дел.
Вроде кончать пора,
Нечего ждать мне тут.
Меня, как сор, со двора
Дворники прочь метут.
Учись у учеников своих
— Как Вы думаете, сколько мне лет? — спрашивает мой собеседник. Я разглядываю его молодое, свежее лицо. Я знаю, если человек предлагает угадать его возраст, он выглядит моложе своих лет. «Пятьдесят пять», — неуверенно говорю я.
— Ошибаетесь, молодой человек! — ликует мой моложавый собеседник. — Семьдесят пять! Не верите? Вот мой паспорт, взгляните!
— Как же это Вы ухитрились так сохраниться? — с восхищением спрашиваю я.
— Все удивляются, — говорит он, — в особенности врачи. Все спрашивают, как это я ухитрился так сохраниться. Только вот слушать никто не хочет. Стоит мне начать объяснять это «как», как у всех пропадает интерес. Все хотят услышать какую-то короткую и простую магическую формулу жизни. Чтобы раз, и готово! Живи до ста лет молоденьким. А никакого эликсира молодости нет. И пилюль никаких нет. И диеты такой нет. И голод не поможет. И йога пресловутая ничего не даст. Быть вечно молодым — это сложная наука и тяжелый труд. Это, можно сказать, особая профессия.
— Я Вам еще не надоел? — спрашивает он. — Обычно у желающих услышать мой ответ на их вопрос «Как?» именно в этом месте пропадает интерес к моему возможному ответу. Продолжать? Что же. Вы — первый, кто отваживается слушать меня. Спасибо Вам за это. Обратите внимание: я даром отдаю Вам мой бесценный жизненный опыт и говорю еще «спасибо» за то, что Вы его соглашаетесь взять! Простите, я не хотел Вас персонально обидеть. Это я вообще. Я понимаю, что мой опыт Вам не нужен. Он никому не нужен. А все-таки странно. Люди же так хотят долго жить и не стареть! Верно, они хотят, чтобы им кто-то даровал вечную молодость. Чтобы без усилий. За деньги. По положению. А долгую молодость никто вам не подарит. Ее не купишь за деньги. И высокое положение тут бесполезно. Конечно, вам могут продлить жизнь. Вон наши вожди как долго живут! Только они живут стариками. Они становятся стариками уже к тридцати годам. Довелось мне однажды попасть в дом отдыха ЦК. Случайно получилось. Все отдыхающие — в возрасте от тридцати пяти до сорока пяти лет. А взглянули бы Вы на них! У кого брюхо, кто лысый и обрюзгший, ни у одного мускулов нет. А пощупайте мои бицепсы! Я плавал, бегал, на спортивных снарядах крутился лучше их всех. А проживут эти люди долго. До восьмидесяти многие дотянут. А что это за жизнь? Проблема не в том, чтобы долго жить, а в том, чтобы долго не стареть.
