Захар Прилепин - Летучие бурлаки (сборник)
Вся Госдума вместе одной такой частушки не сочинит.
Зато про саму Госдуму уже частушки сочинили, заранее, — русский народ прозорлив:
Машинисту поезда
Ночью снилася пи**а.
То и впрямь была пи**а
Для всего для поезда.
«Этот поезд в огне», — пел в своё время Борис Гребенщиков, как ни странно, по тому же поводу. У него тоже есть нецензурные песни.
Страшно представить, что снится многим половым извращенцам всех мастей, единогласным зомби с кроличьими глазами, принимающим свои законы.
Пошлость страшнее матерной брани.
Когда Есенин в своём классическом стихотворении «Исповедь хулигана» писал: «…мне сегодня хочется очень из окошка луну обоссать» — он бичевал пошлость. Грубое слово в руках поэта — это плеть.
Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду.
Это Маяковский. Это надо написать огромными буквами на транспаранте и развернуть возле Госдумы.
Государственная дума РФ не знает разницы между нецензурной бранью и пошлостью.
Потому что она сама — пошлость.
Она не чувствует свой запах, она не в состоянии рассмотреть своё отражение в зеркале.
Ханжество людей, ворующих и вывозящих из страны миллиарды, презирающих тот самый народ, во имя которого они принимают свои законы, убивает.
Новый закон — он что, запретит программы Малахова? Нет, зачем же, там не ругаются матом. Там просто подсматривают в замочную скважину и планомерно убивают человеческое достоинство.
Закон не тронет шоу экстрасенсов — нет причины. Не погубит ни один бредовый сериал. Не коснётся прочего рвотного телевизионного мракобесия — а зачем?
Зато в фильме Киры Муратовой есть нецензурная брань, вот его нам не надо. Муратова не Муратова, а духовность нашу не тронь.
Новый закон позволит завернуть в целлофан книги Лимонова и книги Пелевина. Стихи Льва Лосева и Юрия Кублановского. «Прокляты и убиты» Виктора Астафьева. «Двое» Юрия Бондарева. «Господин Гексоген» Александра Проханова. «ЖД» и «Квартал» Дмитрия Быкова. Да мало ли кого, сто имён можно привести.
Я знаю голоса тех, кто скажет: а нам этого и не надо, мы и без этого проживём: Лимонов, Муратова, Ларс фон Триер, Тарантино, Генри Миллер, Чарльз Буковски — кто эти люди, к чёрту их.
Проживёте, и ладно, я ж не с вами разговариваю.
В целлофан нужно будет завернуть песни Егора Летова.
Он как раз вопил о том, что пошлость обступает, норовит сесть на грудь и задушить.
Зато глубокомысленные песни Валерия Леонтьева и всей младой поп-скок нечисти, раскрашенных двуполых очаровашек, — не нужно заворачивать в целлофан, там всё в порядке.
Александра Башлачёва придётся изолировать. «МашнинБэнд» издавать только подпольно. «Запрещённые барабанщики» никогда не споют прекрасную строчку про то, что «…мы вам покажем Бородино, и Жана, бля, Поля, бля, Бельмондо».
Но ничего не случится с Михайловым Стасом и даже со всем контентом «Радио Шансон»: на «Радио Шансон» не ругаются матом, потому что это не по понятиям.
Госдума делает вид, что она живёт по понятиям. Хотя на самом деле она давно живёт по беспределу.
Противоядие всему этому можно искать только в самой культуре — в том пространстве, где пошлости места нет.
Жизнь, как коня, держи за узду,
не охай и не ахай.
Если тебя посылают в п***у,
посылай всех на х*й.
Это Сергей Есенин, из стихов «на случай».
Вот как раз подходящий случай подвернулся.
Услышали, куда вам идти? Следуйте.
Иногда лучше петь, чем говорить
Борис Борисыч Гребенщиков заявил, что больше не будет давать интервью.
Все всполошились и начали интерпретировать.
Естественно, все мы любое событие интерпретируем так, чтоб нам самим было понятно и приятно.
Ряд оппозиционно ангажированных интерпретаторов сказали, что время у нас такое на дворе: и молчать нехорошо, и говорить боязно. Но ввиду того, что Борис Борисыч в силу своего буддийско-православного смирения не имеет желания прямо и горестно осуждать власть, он выбрал помолчать.
Все эти интерпретации корнями уходят в древние времена, когда русский рок-н-ролл якобы не на жизнь, а на смерть бился с проклятой советской властью. Власть отвечала рок-н-роллу взаимностью, устраивая повсеместную травлю непримиримым бойцам рок-н-ролла, — но те выстояли и победили. И принесли нам свободу на своих крылах.
Мифу этому уже четверть века — и он, знаете ли, прижился до такой степени, что отдельные бойцы рок-н-ролла сами в него поверили.
Между тем реальное положение дел никак или почти никак не соответствует тому, что мы тут все напридумывали.
Читал тут в «Огоньке» сорок тысяч раз пересказанную историю о том, как после скандального выступления на фестивале «Тбилиси–1980» «Аквариум» обвинили во всех смертных грехах, 27-летнего Борю Гребенщикова исключили из комсомола и приготовились расстреливать. «Группа была запрещена. Травля закончилась только в 1987 году», — пишет журнал.
Нам всё время забывают рассказать, что Борю Гребенщикова сначала исключили из комсомола, а потом восстановили, и он даже не противился этому. Мало того, уже в 1981 году его впервые показали по телевизору — по самому настоящему советскому телевизору! И он пел нам с голубых экранов. Группа непрестанно выступала (с некоторым — впрочем, не критическим — перерывом на андроповский заморозок). В конце 1983-го «Аквариум», обогнав группу «Земляне», был назван в тройке лучших советских групп по результатам первого в советской практике опроса экспертов, проведённого газетой «Московский комсомолец». В 1984-м в том же опросе «Аквариум» занял уже второе место.
В том же 1984-м (махровый застой!) группа принимает участие в программе «Музыкальный ринг» на ленинградском телевидении, а в 1986 году — снимается там во второй раз.
Ещё в первой половине восьмидесятых музыка «запрещённого», «затравленного» и «находящегося в подполье» «Аквариума» звучит в нескольких спектаклях и кинофильмах.
О таком «подполье» нынче 99 % музыкантов и мечтать не смеют.
В 1985 году Гребенщиков на полном серьёзе мог сказать в интервью (интервью у него периодически появлялись в прессе с 1974 года): «Всем достигнутым мною я обязан советской власти».
Думать, конечно, при этом он мог что угодно — но говорил же ведь, никто за язык не тянул.
Но самое главное: в песнях «Аквариума» и в помине не было никакого протеста. До 1986 года у них была одна злая песня — «Немое кино»:
Панки любят грязь, а хиппи — цветы,
и тех, и других берут менты.
Ты можешь жить любя, ты можешь жить грубя,
но если ты не мент — возьмут и тебя.
В 1986 появилась вторая — «Козлы», в которой, впрочем, содержался любопытный наезд на подступающую демократизацию:
В кружке «Унылые руки»
всё говорят, как есть.
Но кому от этого радость,
кому от этого честь?
И, наконец, в 1987 году прогремел всем известный «Полковник Васин».
На этом вклад группы «Аквариум» в буржуазно-демократическую революцию закончился. Остальные пятьсот песен Бориса Гребенщикова посвящены куда более важным и умным вещам.
Хотя что мы о БГ да о БГ.
И Виктор Робертович Цой — тоже, вопреки всеобщему мнению, никогда не протестовал, и вплоть до «Группы крови» (р-р-революционный альбом 1988 года) пел своим самурайским голосом в основном мирную любовную лирику.
Самая протестная песня «Кино» той эпохи — «Мы хотим танцевать!».
И Майк Науменко, и «АукцЫон», и «Воскресение», и «Машина времени», и «Секрет», и «Калинов мост», и «Ва-Банкъ», и «Бригада С», и «Хроноп», и «Нау» — кого ни возьми из них, сразу увидишь, что весь протест любой из перечисленных групп заключался в умеренной асоциальности лирического героя. Или — в неумеренной, как у группы «Ноль». Но не более того!
Понятно, что встроить в советскую матрицу «Гражданскую оборону» не удалось бы никогда (как будто Летова после 1991 года нам часто показывали!) — но все остальные, не рухни страна в одночасье, понемногу перебрались бы под самые софиты советской, прости господи, эстрады, и ничего б не случилось.
В 1987 году, конечно, всё поменялось — все стали такими бунтарями, что туши свет.
«Мы перемещались со стадиона на стадион с таким видом, как будто лично отменили советскую власть», — иронизировал по этому поводу сам Борис Борисович.
Он-то иронизировал, а многие его собратья по ремеслу — вовсе нет.
В запале революционности наши рок-идолы не заметили, что степень их влияния на государственные процессы бессовестно преувеличена ими же самими, и не увидели, как на смену скучным и медленным советским бюрократам пришли настоящие циничные чудовища новой формации.