Ив Аман - Отец Александр Мень. Христов свидетель в наше время
Бывал в те годы в Москве известный католический священник отец Жак Лев. В молодости, чтобы свидетельствовать о Христе, он нанялся после рукоположения простым рабочим в Марселе. Потом он долго нес свое служение в бразильских трущобах. Вернувшись в Европу, создал в Швейцарии духовную школу для мирян. Отец Жак приезжал в Москву и с величайшими предосторожностями проводил на квартирах библейские семинары. Здесь познакомился с отцом Александром.
Отец Александр знал, что отец Жак не думал об обращении людей в католичество. Наоборот, он поощрял тех новообращенных, которых встречал, жить полной жизнью собственной православной традиции — неотъемлемого богатства единой Церкви. Кроме того, отец Александр встречался с французской монахиней, сестрой Магдаленой, которая, следуя пути Шарля де Фуко, основала Братство малых сестер Иисуса. Идеал жизни этой общины — годы безвестности, прожитые Иисусом в Назарете, в простой мастерской. Малые сестры во всех концах земли разделяют жизнь самых бедных, самых заброшенных из людей. Неся всем слово любви, сестра Магдалена странствовала по миру в грузовичке. Несколько раз была в России, останавливалась в туристических лагерях и молилась в церквах. Отца Александра она встретила по пути.
Надо упомянуть и об экуменической общине в Тезе, основанной протестантским пастором Роже Шютцем. В поисках смысла жизни в это небольшое село на востоке Франции стали приезжать молодые люди из разных стран мира. Тезе стало центром большого молодежного движения, община попыталась установить связи и с молодежью Восточной Европы, несмотря на существующие тогда барьеры. Таким образом, в семидесятые годы братья из Тезе познакомились с христианами России и, в частности, с духовными детьми отца Александра. Отец Александр лично проявил внимание к опыту Тезе — как в деле примирения христиан, так и по работе с молодежью.
Среди духовных детей отца Александра насчитывалось много евреев. Число евреев среди нового поколения христиан в СССР семидесятых годов было фактом удивительным. Нужно уточнить, что равно, как и русские, так и представители иных национальностей, обратившихся в ту пору, все они не подучили никакого религиозного воспитания и росли в атеистической среде. Часто их связи с еврейским народом были чисто этническими, а порою сводились, в основе, к пометке в паспорте. Подчас человек осознавал свою принадлежность к еврейской национальности, единственно вследствие этой пометки. В дальнейшем стали пользоваться эвфемизмом: тот не поступил в Университет из-за пятого пункта; а у того неприятности на работе, также по причине пятого пункта… При Брежневе антисемитизм под видом борьбы с сионизмом стал составной частью официальной идеологии.
Параллельно в некоторых кругах, озабоченных возрождением русской национальной идеи, возник тезис, согласно которому бесчинства революции вменялись евреям. Надо отличать хороших большевиков (русских) от плохих коммунистов (евреев)! Антисемитизм обнаруживал, по мнению отца Александра, желание части советского общества отмыться от ответственности за преступления режима и все свалить на козла отпущения. Нужно было отыскать особую категорию людей, персонифицировать их и сделать ответственными за грехи всего общества.
Как пример он приводил разрушение в тридцатых годах Храма Христа Спасителя в центре Москвы. Постоянно подчеркивался тот факт, что приказ взорвать храм был отдан А. М. Кагановичем — евреем по национальности — одним из приближенных Сталина. Однако народ сопротивления не оказал, а сам участвовал в разрушении тысячи других церквей. На нем лежит часть вины. Но признаться в этом очень трудно. Итак, нужно было найти виновных, а евреи были идеальной мишенью.[181]
В результате атеистического воспитания, религия больше не была обусловлена национальностью, как это было в прошлом. Так же, как и русские не рождались православными, так же слово еврей не являлось синонимом приверженца иудаизма. До революции крещеный еврей автоматически становился русским, теперь этого не было. Между тем многим крещеным евреям было не по себе в русском православии из-за частого смешения православия с русскостью, а также антисемитизма части духовенства. Некоторые находили выход в католичестве. Отец Александр, несомненно, как по своей общей ориентации, так и по происхождению был им ближе любого другого. Он в высшей степени любил свою Церковь, страну, где родился, русскую культуру, которой он стольким обязан и в которой прекрасно разбирался, русскую святость с преподобными Сергием, Серафимом Саровским, святителем Тихоном Задонским, русские иконы и великих русских религиозных мыслителей. В то же время он полностью признавал свою принадлежность к еврейскому народу и видел даже в этом «незаслуженный дар».[182]
«Для христианина-еврея родство по плоти с пророками, апостолами, девой Марией и самим Спасителем — великая честь и знак двойной ответственности, как члена Церкви и как члена народа Божьего».[183] По его мнению, еврей-христианин не перестает быть евреем, но еще глубже начинает осознавать духовное призвание своего народа. Переходя от неверия к христианской вере, он приведен к Библии, к традициям своих отцов. Еврей, исповедующий иудаизм, связан с крещеным евреем верой в единого Бога, связан Писанием, той же религиозной этикой, тогда как с евреем-атеистом только по крови.[184]
Он утверждал, что Израиль был зарожден не столько как нация, сколько как религиозная община, и составлял скорее своего рода Церковь, нежели расу. Христианство расширило границы этой Церкви, чтобы туда вошли все народы.[185]
Если большая часть евреев не принимает христианства, то это всего лишь еще один эпизод драмы, развернувшейся между Богом и людьми. Уже Христос жаловался на Иерусалим: «Ты не узнал времени посещения твоего».[186]
«Эта драма началась с библейских времен. Совершается она и среди других народов. Ведь многие из них частично отошли от христианства. Я счастлив, что могу своими слабыми силами служить Богу Израилеву и Его Церкви. Для меня Ветхий и Новый Завет неразделимы. Впрочем, это бесспорный тезис в христианском богословии».[187]
Просвещенная вера
Мы проповедуем Христа, вразумляя и уча каждого человека всей мудрости, чтобы привести всех к совершенству через единство с Ним, — говорил апостол Павел.[188] Эта воля к наставлению была в центре служения отца Александра. Для этого он использовал любую представившуюся ему возможность.
Неутомимо наставлял в проповедях, бесчисленных беседах и разговорах со всяким, кто к нему приходил, и во время регулярных встреч со своими прихожанами. Одной из целей малых групп, основанных им, было именно наставление.
А главное, он продолжал свои устные наставления в письменном виде, и они были столь же изобильными. Однажды его спросили, что для него важнее: пастырское служение или писание книг. Он ответил, что не может отделить одно от другого.[189] Книга была одной из форм его служения. Невозможно все время говорить, письменное общение с людьми тоже необходимо. «Книга — как стрела, пущенная из лука. Пока ты отдыхаешь, она работает за тебя!».[190] По правде говоря, отец Александр почти не отдыхал, но, тем не менее, послал много стрел и стрелы эти продолжали свою работу без него и продолжают ее по сей день.
Его целью было разрушить преграды, мешающие людям воспринимать Слово Божье. Преграды из культуры, предрассудков, готовых идей, стереотипов атеистической пропаганды, запавших в умы. «В своих книгах я стараюсь помочь начинающим христианам, пытаясь раскрыть на современном языке основные аспекты евангельского жизнепонимания и учения. Наша дореволюционная литература, к сожалению, не всегда понятна нынешним читателям, а иностранные книги обращены к людям с психологией и опытом иными, нежели наши. Поэтому постоянно существует нужда в новых отечественных книгах. Особенно для тех, кто недавно вступил на путь веры».[191]
Кроме того, чтобы поддерживать диалог с советским обществом и отвечать на вопросы атеистов, христиане должны уметь принимать вызов науки, которую официальная идеология объявила несовместимой с религией.
Его первая книга, названная «Сын человеческий» — книга об Иисусе Христе, рождалась из бесед с неофитами, бесед, начатых сразу после его рукоположения.
Писать свою книгу о жизни Христа он начал еще в отроческие годы. Но теперь понял, что она необходима, поскольку для большей части его современников, лишенных всякой религиозной культуры, текст Евангелия слишком труден и без ключа к его пониманию недоступен. Многие, замечал он, бросали чтение с первой страницы из-за длинной родословной в начале Евангелия от Матфея, находя ее скучной и непонятной.[192]
