Аркадий Сахнин - Вот люди
Люди слушали и завидовали этому народу, у которого был Ленин, и мечтали о Ленине для себя. А потом передавали своим знакомым, что вон в том дворе живет интересный парень и стоит сходить на него посмотреть.
В один из вечеров, когда происходила подобная беседа, какой-то старик, который всегда был чем-нибудь недоволен, усомнился в её словах. Не может быть, чтобы один человек, если он не бог, отдал всю землю крестьянам.
Офелия объяснила, что он не один это сделал, он только научил людей, что надо делать. И опять старик был недоволен, так как давно известно, что надо делать. Надо отнять землю у латифундистов и отнять сахарные заводы у американцев, но это возможно, если за такое дело возьмутся все сразу, а не один человек.
Офелия не стала больше спорить со стариком, тем более что во дворе появились какие-то подозрительные люди и все быстро разошлись.
За домом началась слежка. Приходил полицейский и проверял, действительно ли её сына зовут Ленин и есть ли об этом документы.
Разговоры во дворе пришлось прекратить. Теперь она довольствовалась тем, что рассказывала о Ленине рубщикам сахарного тростника прямо в поле и вообще где придется. Но и это продолжалось недолго. Кольцо слежки за ней сжималось, и когда она убедилась, что полиция её уже не отпустит, скрылась. Так к концу августа 1957 года она оказалась в Сьен-фуэгосе.
Первого сентября возле её дома остановились пять юношей и начали звать Ленина. Он поднялся, чтобы выйти, но Офелия задержала его. На улице скандировали:
— Ле-нин! Ле-нин! Ле-нин!
Молча сидели в комнате мать и сын. Вокруг дома стал собираться народ. Налетела полиция. Ребята объяснили, что Ленин — это имя их товарища и они зовут его играть в бейсбол.
Полицейские не поверили. Они ворвались в дом, потребовали документы. Они не поверили документам и потащили парня в участок. Один конвоир шел впереди него, второй сзади. До участка оставалось немного, когда раздались одновременно два выстрела. Передний полицейский упал, задний, схватившись за плечо, побежал.
Ленин исчез бесследно. На ноги была поставлена вся полиция. Четыре дня шли повальные обыски, арестовывали каждого подозрительного, но найти Ленина не могли. Его прятали совсем незнакомые, чужие люди, по внутренним дворам переводили из дома в дом, охраняли его сон. Четыре дня шла борьба за Ленина между населением и полицией.
Пятого сентября началось восстание моряков, к которому присоединился весь город. К двенадцати часам дня было захвачено полицейское управление, телеграф, радиостанция. Но вскоре появилась батистовская авиация, на улицы ворвались танки и войска. Восстание было подавлено.
Офелия Сайес говорит, что это восстание не связано с её сыном. Восстание готовилось революционной организацией «Движение 26 июля», названной так в честь исторического нападения Фиделя Кастро на казармы «Монкада». Руководил восстанием Хосе Дианисиас Сан Роман. Конечно, не инцидент с сыном Офелии явился поводом для восстания. Но и для неё и для сына это были незабываемые дни.
Им пришлось снова переехать в другое место. Так они путешествовали из одного населенного пункта в другой, и всюду Офелия объясняла, что её сын никакого отношения к настоящему Ленину не имеет, и объясняла, каким был Ленин. Так продолжалось до революции. Теперь они спокойно живут в Тринидаде.
Выслушав эту поразительную историю, мы снова пошли в город, так как Трухильо считал, что ещё не всё показал нам. Мы бродили по Тринидаду, и хотя наш гид извинялся за то, что революция ещё не успела изменить облик города, новое мы видели на каждом шагу. Новую табачную фабрику, новый швейный цех, новое строительство. И почти все, кого мы встречали в этом маленьком тихом городке, радостно приветствовали нашего гида или так же, как его друг, вышедший из магазина, кричали:
— Буэнос диас, Ленин! Как самочувствие?
— Я буду рад, если вы мне напишете, — сказал он нам на прощание. — Адрес легко запомнить: Куба, Тринидад, городская библиотека. А фамилию можно и не писать, — улыбнулся он. — Меня все по имени знают.
АСТА ЛА ВИСТА, КУБА!
Фиделя Кастро я видел на Кубе несколько раз. Но особенно запомнились две встречи. Одна из них — на приеме в загородной резиденции советского посла. На аллеях и лужайках большого парка оживленно беседовали гости. В одной из групп был чемпион мира Юрий Власов. Это образованный и удивительно обаятельный человек. Очень остроумен, находчив и чуть ли не по-детски застенчив. Он стеснялся и своей силы и популярности, старался оставаться незамеченным.
Но вот появился Фидель Кастро. Хозяева и гости приветствовали его. И хотя это был официальный прием, сразу же установилась такая непринужденная и теплая обстановка, какая возможна только в кругу самых близких друзей.
Фиделю Кастро представили Юрия Власова. Черный, красиво сшитый костюм скрывал могучие бицепсы чемпиона мира. Очки, похожие на пенсне, нежные черты лица дали повод Фиделю Кастро для шутки. Широко улыбаясь и постукивая Власова по груди, деланно-недоверчиво Фидель говорил:
— Вот это чемпион мира? Вот это самый сильный человек в мире?
Юра растерянно и как бы беспомощно посмотрел по сторонам, потом вдруг присел и тут же выпрямился, с непостижимой легкостью, казалось, только одними пальцами высоко над головой поднял Фиделя.
— Верю, верю, только опустите! — взмолился Фидель, и Юра так же бережно поставил его на землю.
Лишь в обстановке абсолютной непринужденности, дружеской и сердечной, и был возможен подобный эпизод. Так было на аэродроме, когда он провожал в Москву А.И. Микояна, так было в порту и всюду, где мне доводилось его видеть.
…Предстоял военный парад в честь национального праздника. Со всех улиц и переулков Гаваны люди шли к площади Хосе Марти. Это не были организованные шествия, колонны встречались редко. Шли семьями, компаниями друзей, случайными группами и в одиночку. Город заполнили грузовики с крестьянами из близлежащих деревень. Солнце жгло, поэтому над всеми машинами были сооружены навесы из пальмовых листьев.
Площадь Хосе Марти большая. Больше, чем наша Красная площадь. Её пересекает широченная магистраль — авенида. Вдоль обеих сторон авениды тянулись бесконечные цепочки милисиано, которые стояли лицом к магистрали, а позади них — сотни тысяч людей. И всю площадь заполнил народ, пришедший на военный парад.
Два часа шли по магистрали войска и военная техника свободной Кубы. Все, кто был на параде, видели, что у страны есть кому и есть чем защищать завоевания революции.
На параде было много иностранных делегаций и туристов. Они тоже видели, как хорошо обучена армия и каким современным вооружением оснащена. Рядом со мной стояли корреспондент японского телеграфного агентства Киодо Цусин — Асахи Камаяма, учитель испанского языка из Франции Робер Жаме и западногерманский журналист Штертценбах.
Разговаривать нам было трудно, но мы говорили. Происходило это так: если, например, японец хотел что-либо сказать мне, он обращался к Жаме на английском языке, тот переводил немцу на французский, а Штертценбах мне — на своём родном. Случилось так, что нам вчетвером пришлось совершить большую поездку по стране. Мы так привыкли к этому оригинальному способу общения, что почти не испытывали затруднений. К слову говоря, в этой поездке все четверо обратили внимание на интересную деталь. В какой бы группе людей мы ни оказывались — среди докеров, крестьян или сборщиков кофе, — советскому человеку неизменно уделялось наибольшее внимание. У советского человека искали кубинцы и поддержки в споре и подтверждения правильности своих взглядов.
Но вернемся на площадь Хосе Марти. Здесь шли пехота, артиллерия, танки. Была и знакомая техника и такая, какую мне не доводилось видеть. Жаме показал на какое-то орудие и спросил:
— Это советское?
Я ответил, что не знаю. И действительно не знал. Было только ясно, что это внушительно.
Мы видели на параде и ракеты. Большие и страшные. Страшные для врагов. Кубинцев и их друзей ракеты радовали.
Потом парад окончился, и магистраль опустела. На трибунах, где мы находились, появился Че Гевара. Он приветствовал гостей. Остановился возле группы советских людей и, протягивая руки, сказал:
— Драстье! — Он улыбался искренне и радостно. Так здороваются близкие.
К микрофону подошла женщина, и над площадью раздался её голос:
— Товарищи милисиано, пропустите народ ближе к трибуне, будет говорить Фидель.
Будто волны хлынули на только что опустевшую магистраль. Вперед устремилось много тысяч людей. Не было ни рядов, ни колонн. Казалось, мог произойти несчастный случай. Но ничего плохого не случилось. Просто на огромной территории не осталось и метра свободной площади.
