Витаутас Петкявичюс - Корабль дураков
Дурные примеры заразительны. Деньгами, которые жертвовали люди, безотчетно пользовались все, кому не лень. Помимо уже упомянутого господина, его прислужников: Чепайтиса, Урбы, Озоласа, 15000 рублей стибрил, казалось бы, неподкупный Арвидас Юозайтис. Эта сумма, полученная им за выпущенный календарь, предназначалась на издание «Вестей «Саюдиса»».
Когда такая неприятная истина всплыла на поверхность, Арвидас оправдывался:
— Меня в Старом городе ограбили бандиты.
— Чего же ты раньше не похвалился?
— Было стыдно признаться. Я спортсмен, думал, вы не поверите. До последнего дня постоянно думал, как вернуть эти деньги.
Примерно так он объяснял в заявлении, написанном на имя М. Мисюкониса. Но интерес к чужим деньгам не оставил этого человека и в дальнейшем. Где он ни работал, везде возникали подобные проблемы. Как–то ко мне обратился учредитель фонда «Сантара» предприниматель Й. Казенас с просьбой описать их беды. По его словам, председатель фонда, начисляя премии, никогда не забывал и себя. За присвоение денег Казенас подал на философа в суд.
Приехав в Паневежис, я ознакомился с сутью дела и не нашел ничего особенного, кроме почерка Юозайтиса — «стыдно признаться». Писать я отказался, так как это могло задеть многих уважаемых и любезных моему сердцу людей.
При работе над этой книгой чтение записей стало для меня неким обрядом, молитвой во здравие живых и за упокой ушедших. Снова и снова я вижу людей, с которыми меня сводила судьба. Было много друзей, много врагов, но верх всегда брали друзья. Только в период возрождения, по милости ландсбергистов, баланс перевернулся вверх тормашками. Но — так и должно было случиться…
Прежде всего, своих лучших друзей я встречал не в политике. Во–вторых, решив все описать, я часто лез туда, куда не следовало лезть вообще. И, в–третьих, но самое главное, что я попытался жить в соответствии с декларациями, которые провозглашал в своем творчестве. Оказалось, что оставаться самим собой в этой неразберихе было труднее всего.
— На кого тогда ровняться, во что верить? — может спросить читатель?
Прежде всего, нужно сохранять веру в себя, любой ценой, при любых условиях научиться запирать себя в узилище воли, не давая себе никаких поблажек или исключений. А если стремиться к чему–то, то только через людей, проверенных жизнью, через идеалистов типа аушрининков, поскольку только у духовности имеется непреходящая стоимость. Наше возрождение началось гораздо раньше появления «Саюдиса». Ландсбергисты только старались любыми путями заглушить эту истину безмерной похвальбой; своей ложью они заложили народу уши, вычеркивая из процесса первых глашатаев.
Вспоминаю, как о такой возможности меня предупреждал один из первых провозвестников возрождения Казис Борута. Выйдя из тюрьмы, он показал мне собственноручно нарисованный образ Отсробрамской Божьей Матери, с латинской надписью: «Mater misericordia, ого рго nobis». Я смотрел на этого бунтаря и не верил своим глазам. Работа была слишком простой, примитивной, выполненной на гладком холщовом полотенце, а вместо красок использовалась сажа, смешанная с каким–то жиром.
— Я это рисовал для матери, спасаясь от страшного одиночества. Понимаешь, сидишь среди людей, а чувствуешь себя таким одиноким, как глиняный истукан. И, самое страшное, — не тюрьма создала это одиночество, мы его туда занесли с воли. Это изделие гитлеров и сталиных. Сначала они нам подбрасывают какую–нибудь веселую многообещающую теорию, прикрытую митингами и праздничными гуляниями, потом подразделяют нас на слои и начинают насильственный дележ чужого имущества. Потом узаконивают это насилие не только против врагов, хотя бы и мнимых, но и против друзей. Еще позднее до небес возносят террор и страх, направляют их против любой личности и в конечном итоге формируют суть любой диктатуры: кто не с нами, тот против нас. Только после уничтожения личностей рядовой человек вдруг чувствует себя голым и беззащитным перед беспощадной стаей волков. Вот почему он начинает верить в вещи, деньги, вот почему хватается за любую мелочь, ведь только вещи в этой суматохе еще сохраняют какую–то цену. Из праха вышел,
в прах и обратишься, — гласит вероучение, — но зато спасешь душу; а тут — ничегошеньки, уже так ничего, что хочется выть.
В следующий раз мы встретились за чашечкой кофе и рюмкой в кабинете Леопольдаса Миколайтиса, редактора журнала «Генис». Правда, до этого были мимолетные встречи на улице или в Союзе писателей. После каждой из них он проникался ко мне все большим доверием, но бывал чем–то очень взволнован. Перед ним лежала рукопись «Пакятурё.», предназначенная для «Гениса».
— Когда мы начинаем кого–то любить, — размахивая пухлой рукой, ухал он слова как в бочку, — то один факт тут же пристает к другому и складывается в постоянно удлиняющуюся цепочку лжи. С другой стороны, прирастающая часть истины остается в тени, оболганная, а остатки от нее либо становятся ненужными, либо в них невозможно разобраться, как в куче хлама.
— Но истина фактов все равно остается, — пытался я философствовать.
— Факт — пустой бесформенный мешок. Чтобы этот мешок стоял, нужно его наполнить смыслом. А кто это сделает? Думаешь, мудрецы? Нет, это сделают те, кто делает, — молодежь, вы, — но при одном условии: если вы поймете и добросовестно извлечете уроки из наших ошибок.
— А что это за ошибки?
— Мы полагали, что зашевелится великая всемирная демократия… — А она не шевелится?
— И не будет шевелиться. Если кто–то что–то и сделает, то все заберет себе. Свобода — это не Бурбоны, завезти ее в бронемашинах невозможно. Каждый человек, каждый народ свободен только в той мере, в какой достоин свободы, сколько может ее отвоевать. Здесь необходим очень точный расчет, так как ненужная жертва — это самоубийство.
Я дивился его бурной энергии и пророческому ощущению истины. Каждое найденное слово истины его словно вдохновляло на следующее. Едва закончив одну тему, он, как за рюмку, хватался за следующую:
— Эта система недолговечна, она развалится, — поучал нас вчерашний узник. — Поэтому нам уже сегодня нужны аушрининки, люди, посвятившие себя делу, которые подготовят народ к такому событию. Страшно оставаться без людей, но еще страшнее остаться среди равнодушных, а нам, литовцам, страшнее всего остаться среди грызущихся между собой корыстолюбцев.
— Послушайте, писатель, — мне казалось, что эти его слова являются запрещенной самим Богом фантастикой, — такая мощная машина подавления и пропаганды, такая инерция!.. Кроме того, развеу нас все так уж плохо? С такими разговорами Вы снова подставите голову.
— Я вас не тороплю, но думать нужно. Такую гигантскую, хорошо продуманную систему невозможно свалить снаружи, она должна рухнуть изнутри. Вот где собака зарыта. Нашим фанатичным вождям все еще кажется вечным и прочным, поэтому они занимаются только ловлей врагов. Когда их не хватает, придумывают новых. Но они совсем не обращают внимания на собственных дружков. Им кажется, что недостойное поведение или тупость отдельного человека, верного системе, не только не может изменить существующий порядок, но хотя бы оставить заметный след. Понимаешь, медведю не страшен один комар, вытягивающий кровь по капле. Но таких комаров наплодилось миллионы. У всех на глазах государственный аппарат постепенно, но непоправимо превратился в мафию взяточников, мошенников, комбинаторов и подхалимов. Процесс с каждым днем углубляется. Видимо, недалеко то время, когда эти короеды потрясут все здание государства, которое начнет раскачиваться…
Эти слова я как–то подзабыл, их вычеркивали из моих прежних работ цензоры, но сейчас их вернули перестройка и «Саюдис». Я разыскал старые рукописи, записи и удивился — 1958 год!.. И как все точно! Этими словами К. Борута громил советскую систему, он делал это сразу после войны. Сейчас 2000 год, мы независимы, но ничего от этого не изменилось, все стало только хуже, обрело более рафинированные формы и более хитрое прикрытие. Снова идет тихая, упорная и необыкновенно жестокая война. Война за передел имущества. Этого многие не желают понять. Даже не хотят замечать, что нам, как и в девятнадцатом веке, понадобились аушрининки. Больше всего! Ведь он не сказал — ораторы, организаторы, добровольцы, гренадеры, партии зеленых или погонщики слонов. Не сказал он и — циничной западной демократии, которая, шевельнув за нас пальцем, все загребет себе на пользу. Конечно, часть оставит и служившим ей клеркам литовского происхождения.
Да, Литва должна стать и станет свободной демократической республикой, но без «провинциального синдрома величия», без волюнтаризма и потакания загранице. Сейчас это понимают и стар и млад, но все еще с дозой национальной злости, взаимной ненависти, подозрительности, реванша. К сожалению, не многие задумываются, как добиться этой священной цели. Мне кажется, такая возможность еще не погибла.
